There are thousands of good reasons why magic doesn't rule the world. They're called mages.
1.Название: Птичья гордость
Размер: 1093
Жанры и категории: ангст
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: НЖП, НМП
Примечание: Продолжение "Первых ласточек, перелётных птиц".
- Ты всё ещё не хочешь пойти со мной?
Стража границ обходят молчанием. Араландир легко вздыхает, неодобрительно качает головой и уходит за ветками для костра.
Когда он возвращается, на расчищенной площадке уже сложен "колодец". Он бросает ветки рядом и смотрит на неприметную, одетую сплошь в зеленое и коричневое эльфийку. Ему кажется, будто тень легла на её лик со времени их последнего разговора.
- Конечно, нет, - Гэльфорил сидит перед зарождающимся костром на корточках, осторожно раздувает пламя. - Ты же знаешь. Не пойду.
- Я бы хотел показать тебе мой дом. Он стоит высоко, как ты любишь. На моём талане просторно и вольготно, вечерами Андуин так и блистает в свете закатного солнца...
- Извини, нет.
- Гэль, не глупи. Прошёл с десяток веков. Что за суеверия аданов?
- Суеверия, говоришь, - эльфийка горько хмыкнула. - Я же признала тебе ещё два века тому, что кольца - безопасны. Но я всё ещё не хочу в Лориэн. И не захочу.
- Тогда в чём дело? В Галадриэль? Мы и близко не подойдём к сердцу Карас Галадона. Просто зайти в гости, Гэльфорил... что в этом дурного?
Гэльфорил молчит и смотрит в огонь.
- Суп поставь, Ара.
Синда берёт котёл, нанизывает дужку на костровую палку, осторожно опускает на рогатины.
- Когда-нибудь, в благословенном Амане, я увижу, как ты даёшь Тулкасу уроки в твердолобости, Гэль.
- Вряд ли, - нандэ говорит всё так же обрывисто. - Ноги моей там не будет, пока я способна сражаться. А там либо Вторая Музыка настанет, либо ещё что.
- Музыки Второй тебе...
- Ну.
Ещё долго только крики ночных птиц, треск костра да шипение закипающей воды нарушают ночной покой.
- Гэльфорил, ведь ты же бывала и у Кирдана, и у Элронда. Ты отказываешься пересекать одни только границы Лориэна. Давно хотел спросить - почему?
- Не они отняли... Нет, не так. Не они изменили мою землю.
- В этом ли дело? - тихо спрашивает Араландир.
- Не только.
- А в чём?
Гэльфорил молчит. Только тянется за мешалкой, докидывает в суп каких-то привезённых с собой душистых трав.
Потом, разливая горячее варево по деревянным тарелкам: "Ты давно бывал за пределами Лориэна?"
- Да, - отвечает Араландир, разламывая лембас, - я ведь страж. Будешь ведь? Сильмотари пекла.
Гэль невольно улыбается.
- Хорошая яваннильдэ. Буду. Что до тебя... раз не бывал, то о чём с тобой говорить? Не в обиду, друже.
- Будто ты из Зеленолесья часто вылазишь.
- Бывала я гонцом и к Кирдану, и к Элронду. Потому и могу говорить.
- Так скажи! - синда наконец теряет терпение. - Гэль, ты сама не своя. Что-то стряслось, я же вижу.
Нандэ встречает его взгляд, и на миг Араландиру кажется, что вместо глаз у неё чёрные провалы. "Каукарэльдэ!" - и синда тут же стыдится своей мысли, давит мимолётный порыв схватиться за привычное копьё.
- Последний раз я уходила за Эрин Гален для того, чтобы спросить у Элронда совета - что за медленную отраву сыпет Дол Гулдур в наши реки, - тягучим, безразличным голосом отвечает нандэ. - А до того - чтобы предупредить Эсгарот об особо крупной стае варгов. А ещё до того - уводя за собой банду орков, отвлекая их от моего отряда с ранеными. Я устала, Араландир. Но ни слова о кораблях, иначе я за себя не ручаюсь.
- Могу я быть с тобой откровенен? - решается синда.
- Стреляй метко.
- Ты выглядишь так, будто тебя тень коснулась, - осторожно говорит страж границ, а сам смотрит на руки нандэ. Бледные, с напряженными пальцами. Но не тянущиеся к оружию. - Я думаю, тебе бы действительно помог отдых в Лориэне.
Гэльфорил качает головой.
- Ни мужу моему, ни дочери моей такого отдыха никто не даст. Я не имею на него права.
- Не глупи, разведчица! Не ты меня учила: лови каждую минуту, когда можешь?
- Я. И я знаю, что делаю. Мне нужно идти дальше.
Синда ворчит: "Тулкас разобъёт о тебя лоб".
- Откровенность за откровенность, - вдруг говорит нандэ. - Ара, я боюсь, что после ваших светлых земель наш мрак будет для меня нестерпим. А кому, как не мне, делать вылазки за пределы безопасных границ Эрин Гален? Я не могу бросить остальных. И не брошу.
- Ты ничем не предашь их, если отдохнёшь!
- Пойми, друг мой, - терпеливо говорит нандэ. - Это здесь хорошо так говорить. Здесь, под сенью мэллорнов и берёз, при ясной луне и тёплом ветре. А там, близ твердыни Врага, начинаешь сомневаться во всех своих решениях. Не хочу давать злу ещё одно оружие против меня. И так дела плохи.
Кажется ли Араландиру, или нандэ трясёт мелкой дрожью? Синда подкидывает сучьев в костёр и спрашивает:
- Мне пойти с тобой? В Эрин Гален?
- Орки перестали спускаться по Нимродели? - сухо спрашивает нандэ. Свет разгоревшегося пламени выхватывает из мрака её лицо. Да, трясёт, никаких сомнений.
- Нет, - Араландир встаёт, обходит костёр, накидывает ей на плечи ещё и свой плащ. - Но один страж здесь ничего не изменит.
- Как не изменит ничего и у нас, - отрезает нандэ, но плаща не возвращает - только кутается больше. - Покуда кто-то из Владык не покинет свои уютные владения вместе с войском...
- Ты несправедлива к ним.
- Быть может. Прости, Араландир. Не хочу об этом думать. И так думаю слишком часто.
- О чём?
- О том, что мне сказал Митрандир, - начинает Гэльфорил медленно, но синда чует - запруду прорвало. И впрямь, речь нандэ всё быстрее: - Он, как всегда, прав - ни одно из эльфийских колец нельзя и близко подносить к Дол Гулдуру. Но... Скажи, Араландир - квенди-то можно? Ненадолго, сменяясь отрядами? От трёх королевств? Так, чтобы вы потом уходили домой?
- Гэль, я - я не знаю, я простой страж. Но мне кажется, было бы проще, если бы ушли вы.
- Ушли. Мы! - горько смеётся нандэ. - Не буду тебе сейчас рассказывать о том, что и нам не чужда любовь к нашим домам, все эти наши горести вам не интересны, но, Араландир, подумай вот что: уйдём мы. И Лориэн оказывается в клещах, а дорога через Хитаэглир открыта! И что тогда? Даже кольцо вас не спасёт. Араландир: мы должны стоять. И мы будем стоять. Но мы ничего не можем поделать с некромантом, мы можем только сдавать нашу землю пядь за пядью, и надеяться, что сможем достаточно задержать врагов и что Митрандир, чего бы он там ни думал о судьбах мира, думает достаточно быстро!
- Должен быть другой путь...
- Считаешь, мы не искали?
Араландир молчит долго. Затем, одним словом:
- Прости.
- Тебе не за что просить прощения, друг мой. Напротив, я благодарна тебе, - Гэльфорил опускает голову на сплетённые пальцы. - Просто бессилие - само по себе отрава.
2. Название:: Семеро с Вороньего холма
Размер: 5353
Жанры и категории: ангст, боевик, POV
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринги: Бэйн, Леголас, Трандуил, ОМП, ОЖП
- А правду говорят, что кровяник растет лишь на полях сражений? - полюбопытствовал Бэйн.У его ног, змейками оплетая серые камни, тянулись ползучие побеги, и в гуще мелких кожистых листьев пламенели грозди ярко-красных махровых цветов. В лучах низкого закатного солнца земля, сплошь усеянная пунцовыми кистями, и впрямь казалась пропитанной кровью.
- Серегон? - переспросил его собеседник. - Нет, он водится везде, где есть сухая почва и хватает света и тепла. Он рос на этом месте за много лет до того, как здесь пролилась кровь.
Бэйн кивнул. С холма, заросшего алым серегоном, открывался вид на цветущую долину, что широким клином врезалась меж двух отрогов Одинокой горы. На ее зеленом ложе стены и башни возрожденного Дэйла сияли снежной белизной - камень, из которого был отстроен разрушенный драконом город, еще не успел выщербиться и поблекнуть от дождей. Свет уходящего дня золотил гребни отрогов и западное плечо Эребора, но на дне долины, вдоль извилистого русла реки, уже лежал густой вечерний сумрак, и на городских улицах зажигались первые огни.
- В тот день здесь все было по-другому, да? - пробормотал Бэйн, пытаясь вообразить, как могла выглядеть эта мирная, такая благословенная с виду долина за три года до его появления на свет.
- Тогда стояла осень, - услышал он в ответ. - В долине не осталось зелени, только здесь, наверху, еще доцветал серегон. У реки, на месте города, были развалины - груды битого камня и несколько полуразрушенных зданий. А от сторожевого поста у нас за спиной уцелели только три стены с бойницами.
Бэйн бросил взгляд через плечо на новую дозорную башню, возведенную над отвесным склоном, где южный отрог резко обрывался вниз, почти смыкаясь с крутой излукой Быстротечной. С их стороны склон был более пологим, хотя неровные изломы скал и разбросанные повсюду валуны сулили немало трудностей тем, кто захотел бы спуститься отсюда... или взять эту высоту приступом, поднявшись из долины.
Они сидели на прогретых солнцем камнях, подставив лица теплому летнему ветру. Бэйн, сын Барда, - чернявый, загорелый парень восемнадцати лет от роду, и рядом с ним другой - белокожий и сероглазый, с длинными льняными волосами, рассыпанными поверх легкого плаща. С виду он казался ровесником Бэйна - но именно что казался. Молодые люди не смотрят на мир таким спокойным, всезнающим, хрустальным взглядом. И не говорят о событиях двадцатилетней давности так, словно это произошло только вчера.
- Вон там развевалось королевское знамя, - Юнец с ясными серыми глазами, который вовсе не был юнцом, указал на дозорную башню. - Лучники расположились у самого гребня, копейщики - ниже по склону. А мы стояли вот на этом месте. Нас было семеро.
...Нас было семеро. Всегда и всюду, на пиру и на охоте, в беззаботном веселье праздников, в тяготах походов, в кровавом горниле битвы - мы были вместе. Семеро воинов на страже Леса, семеро неразлучных... друзей? Побратимов?
Капля смолы, пролежавшая на дне моря несколько тысяч лет, превращается в солнечный камень. Во что превращается дружба, пережившая такой же срок? В братство? Или - в единство?
Нас было семеро, и мы были - одно, и к этому нечего прибавить.
Тучи нависли низко над Горой, и холодный воздух был не по-осеннему душен. Возле дальнего отрога клубилась пыль - орочья армия надвигалась с востока. Когда редкий луч солнца пробивался сквозь плотную пелену облаков, на противоположном склоне искрами сверкали острия копий. Там стояла дружина Эсгарота, а ниже переливалась тусклым железным блеском линия глухих шлемов и сомкнутых щитов - пятисотенное войско Даина Железностопа.
На Вороньем холме - Амон Кребайн - царила сосредоточенная тишина. Мы тоже готовились к битве - привычно и без спешки, точно зная, сколько времени нам осталось. Тинвэ закончил первым, и теперь просто стоял, опираясь на копье; его лук, уже снаряженный, висел на плече. Альфран и Рунгил, родные братья, помогали друг другу затянуть ремешки легких кожаных доспехов. Эрегонд полировал замшевым лоскутком лезвие меча, мы с Хеледиром наполняли колчаны, придирчиво осматривая каждую стрелу. А Нариндиль спокойно заплетала косы, туго-натуго перехлестывая огненные пряди.
...Она по праву гордилась своими волосами, густыми и длинными, редчайшего цвета красной меди, но перед боем всегда убирала их, чтобы не путались под рукой и не закрывали глаз. Из этих же волос была сплетена тетива ее лука - она пела звонче наших тетив, когда мы выходили на стрельбище всемером. Нариндиль носила стрелы с алым оперением и била без промаха в любую цель. Воин по мастерству и по духу, истинная нэрвен, она была гибче ивовой ветки и крепче ясеневой; и мы берегли нашу названную сестру и любили ее всем сердцем...
...Орки уже смяли первый заслон эсгаротских застрельщиков и сплошным муравьиным потоком вливались в долину, грозя затопить ее до краев. Отвечая первым раскатам грома, с гребня холма пропели наши трубы - и сотни стрел разом взметнулись в воздух и обрушились стальным дождем на нестройные ряды врага. Орки взвыли и откатились, а потом, словно раскачавшись, всей толпой повалили на наш склон.
Они не одолели и трети подъема. После пятой волны стрел, беспощадно прореживающих ряды волчьих всадников, трубы подали сигнал к атаке, и мы бросили луки в налучи. Склонив копья, первый строй лавиной покатился вниз по склону, а мы бежали следом, обнажив мечи, - честь первого удара сегодня принадлежала не нам.
Удар копейщиков смел и отшвырнул орков вниз со склона. Дважды они наваливались на нас снова, с неутолимой злобой бросаясь на почерневшие от крови острия, и дважды откатывались, оставляя груды тел у подножия Вороньего холма. Все больше оставалось спешенных орков и все меньше - варгов: копья делали свое дело. И когда в третий раз огромная, ревущая от злобы толпа покатилась на наш строй, копейщики быстро отступили назад, выпуская нас на врага.
От луков здесь не было пользы - мы рубились грудь в грудь, плотно сомкнутым строем, отжимая врагов к дальнему отрогу. Понемногу, отвоевывая каждый шаг по черной скользкой траве, мы загоняли их в петлю, образованную руслом Быстротечной, - а копейщики за нашими спинами держали правый фланг, не давая оркам навалиться на нас с двух сторон. С левого фланга нас прикрывал сам Эребор. Видел ли Король-под-Горой, запершись в подземных чертогах, какая резня шла у ворот его королевства? В ту минуту я не думал об этом.
Но не все гномы предпочли в этот день отсиживаться за крепкими стенами. Сквозь шум битвы до нас долетел слитный клич: "Мория!" - и тяжелый клин закованных в сталь низкорослых воинов ударил оркам в тыл. Я успел только изумиться сноровке Барда и Даина - за короткий срок перед битвой они успели соорудить из каких-то досок и бочек плавучую гать, и подгорная дружина перебежала реку в самом узком месте, едва замочив ноги. А за ними в пробитую брешь рванулись люди из Эсгарота; избиваемые с двух сторон орки завопили и заметались, и на какую-то минуту показалось - да вот же она, победа...
Нет.
Трубы на обоих склонах закричали тревожно и пронзительно, но предупреждение запоздало. Одинокая Гора словно зашевелилась, и по крутым извилистым тропинкам на наш открытый фланг хлынули полчища орков. Это и была основная часть их войска - они обошли Эребор с севера и перевалили через нее близ вершины. Долина меж двух отрогов, только что бывшая нашим главным преимуществом, превратилась в смертельную ловушку.
- Назад! Назад! - надрывались трубы и голоса командиров. Едва оторвавшись от воспрянувших духом орков, мы откатились обратно к Вороньему холму. Оставшиеся на склоне лучники прикрыли наш подъем, но с Горы по отрогу в нашу сторону уже двигались новые и новые отряды, а снизу в долину вступала гвардия Болга. Нас запирали на холме, как в осажденной крепости.
Только у вершины мы смогли перевести дух. Орки стягивали кольцо, но у нас было еще немного времени - глотнуть воды, взять свежих стрел, перевязать раненых...
Я помотал головой, отходя от горячки первой схватки. Отыскал взглядом Нариндиль и братьев, Эрегонда и Хеледира - в бой мы шли с мечниками и держались все вместе, так что за них я почти не беспокоился; а вот Тинвэ...
Он ушел в первых рядах, с копейщиками, и с ними же отступал. А теперь двое из них вели его под руки к сторожевому посту, где разместили целителей и раненых. Тинвэ прижимал ладонью сочащуюся кровью тунику на левом боку - как и все мы, он не носил тяжелых доспехов, и порой за это приходилось платить.
Когда я подбежал к нему, он поднял голову, сильнее навалившись на плечи провожатых. И улыбнулся мне - незнакомой, скованной улыбкой. Все хорошо, мой мальчик, все обойдется, - говорила эта улыбка, но меня она испугала больше, чем гримаса боли.
Я никогда не видел, чтобы он улыбался.
...Тинвэ был самым старшим из нас - и самым суровым. Печать давних, предсолнечных эпох лежала на нем, ибо он был одним из Сотворенных, открывших глаза на берегах Озера Пробуждения. Его память хранила многие тысячи лет - и первозданную радость обретения речи, и смутные страхи пустого еще мира, и черный ужас, сопровождавший первое появление Врага. Мудрейший из всех, он мог бы стоять среди советников у трона короля, но власть никогда не прельщала его, и большую часть времени он проводил в одиночестве. За все бесчисленные годы он со многими сдружился, но и многих потерял, и с каждой потерей все неохотнее открывал сердце навстречу новым привязанностям. Но Хеледир был одним из его старых друзей, а через веселого, щедрого душой Хеледира Тинвэ понемногу сблизился и с остальными. Кроме меня, младшего из семерых.
Со мной Тинвэ был всегда, сколько я себя помню. Это он вложил в руки десятилетнего малыша первый лук из мягкого орешника и первую тупую стрелу. Это он учил меня стрелять и метать копье, ездить верхом без узды и стремян, разводить костер, отыскивать целебные травы и коренья, узнавать зверя по следу, а птицу по голосу. Это он стоял за моим плечом в первом бою, готовый в любую минуту прийти на помощь, - а после боя сдержанная похвала наставника и его полный гордости взгляд были для меня лучшей наградой за доблесть.
Второй отец - вот кем был для меня Тинвэ с берегов Куивиэнэн...
А теперь я ничем не мог ему помочь - только проводить взглядом, пока его вели к укрытию. Рана не могла быть тяжелой - он ведь шел сам; и я был почти уверен, что все действительно обойдется, но...
У меня редко бывали предчувствия. А в ту минуту как будто холодом дохнуло в спину, без всякой причины. И отчего-то захотелось догнать его, сказать... сам не знаю, что. Но ощущение неотвратимо уходящего времени нахлынуло - и исчезло бесследно, а я остался на месте.
- У тебя рука в крови, - сказал Эрегонд, поравнявшись со мной.
Я посмотрел на свою левую руку: край кожаного наплечника был разрублен чуть выше локтя, и рукав туники потемнел от крови. В первой стычке я едва заметил скользнувший по плечу удар. Рана была неглубокой и почти не сковывала движений, но Эрегонд покачал головой, и быстрая летящая усмешка озарила его лицо.
- Лучше перевяжи, ernil. Этим камням довольно собственной крови, не стоит поить их еще и твоей*.
...Он всегда называл меня титулом, а не по имени, как другие. То была не холодность с его стороны и не желание польстить, а просто сила привычки - так было заведено в его родном краю. И мы принимали это его несходство - как и непривычный, чуть металлический выговор, и странные, не всегда понятные нам шутки.
Он пришел в Эрин Гален из Имладриса, вскоре после наступления Тени. Что за рознь случилась у них с Полуэльфом и отчего Эрегонд, который по рождению и воспитанию был ближе к нолдор, чем к синдар, выбрал жизнь в незнакомом краю среди чужих ему таварвайт, - о том он поведал лишь Трандуилу, когда просил его покровительства. Остальным было довольно того, что государь принял службу Эрегонда - а значит, над пришельцем не тяготело ни бесчестье, ни преступление.
Его уважали как храброго и опытного воина, но многие считали его высокомерным и слишком гордым для безродного изгнанника. Другие сторонились его из-за нолдорской речи и нолдорских манер, от которых он не собирался отказываться. Так и получилось, что друзей у него не было, кроме нас - тех, кто принял его, не пытаясь изменить, со всеми его нездешними повадками. Насмешливый и неуживчивый черноволосый нолдо вошел в наш круг и скрепил его, как замок, соединяющий цепь в неразрывное кольцо. Он спорил с Тинвэ, перешучивался с Хеледиром, опекал меня, как младшего брата, а Нариндиль... Ее он чтил, словно королеву; мы же видели только рябь на поверхности воды и не подозревали о глубинных течениях - до последнего дня...
...Пока я возился с ремешками, Эрегонд куда-то исчез. Хеледир помог мне забинтовать руку и заново приладить наплечник поверх повязки. Времени оставалось мало. Орки снова стягивались к нашим позициям - словно серый прибой подкатывал к подножию Вороньего холма, вскипая грязной пеной бунчуков и конских хвостов на копьях. От знамени Болга долетел хриплый рев боевых рогов, и варги ответили ему пронзительным воем со всех концов долины.
Альфран и Рунгил уже были здесь и делили на двоих запасной пучок стрел. Я поискал взглядом Нариндиль - и заметил ее наверху, чуть в стороне от сторожевого поста. Но она стояла там не одна. Свистящий над гребнем ветер развевал ее серый плащ, чуть колыхал тяжелые медные косы, - и беспощадно трепал черные волосы замершего перед ней воина. Их руки были соединены, и голова девы чуть склонена - он говорил, она слушала...
Я отвернулся - сейчас казалось кощунством нарушать их уединение даже нескромным взглядом. Отвернулся и Хеледир, но хитрая улыбка заиграла на его губах, и глаза прищурились от сдерживаемого смеха.
- Вот теперь я вдвойне жалею, что гламхот вытоптали весь берег и замутили речку, - шепнул он мне. - Для такого случая я бы сплел сестрице Нариндис** венок, пусть даже из сухого камыша. Но каков храбрец наш golda! Чтобы набраться смелости и сказать деве десять слов, ему понадобилось десять тысяч кровожадных орков. Что же будет, когда дело дойдет до свадьбы?
...За чистую синеву глаз, ярких, как грудка птахи-рыболова, его назвали Хеледир, "зимородок". А надо было - "пересмешник". Он встречал смехом любые невзгоды и опасности. Со смехом шел в бой - и улыбался сквозь боль, удивляя целителей, если удача вдруг поворачивалась спиной. Он одинаково любил хорошую песню и быструю скачку, жаркий огонь и крепкий, обжигающий щеки мороз. Рядом с ним самый пасмурный день становился светлее, и прояснялись самые хмурые лица. Он был душой нашей семерки - светом и очагом, к которому мы приходили отогреть сердца и озябшие руки.
Хеледир, шутник и язва, беспечный охотник, отважный воин... брат мой по песне и по мечу...
...Этого никто из нас не ждал.
Мы стояли далеко от Горы и за шумом и грохотом битвы не сразу поняли, что происходит. Сначала среди орков, яростно бросающихся на наш холм, началось какое-то непонятное движение - отступая от подножия Амон Кребайн, они сдвигались вглубь долины, как будто их тянула невидимая цепь. Крик наблюдателя со стены сторожевого поста разрешил все сомнения:
- Гномы атакуют Болга от главных ворот! Король-под-Горой идет в битву!
Теперь все решали секунды. Отчаянная атака Торина и его маленького отряда дала нам шанс пробиться к Болгу и, если повезет, покончить с ним. Без вождя войско орков мало на что годилось, это мы знали из многих предыдущих сражений. Безумный шанс - но еще большим безумием было бы пренебречь им и дать гномам погибнуть бесполезно.
Мы бросились вниз со склона, как псы со сворки Оромэ, и врубились в разваленный гномами орочий строй. Мы рвались по следам Торина, а за нами в расширяющуюся брешь валили гномы Даина и люди Барда. Орочьи ряды сжимались вокруг, а наши - таяли с угрожающей быстротой, но впереди все так же сверкал шлем Торина, и между ним и знаменем Болга оставалось все меньше шагов и все меньше орков-стражников.
Напряжение достигло предела, бойцы сцеплялись насмерть, топча упавших, в страшной тесноте пошли в ход наши ножи и когти варгов... И в какой-то миг все замерло в неустойчивом равновесии. Орки сдавили нас с двух сторон, как зубы волка сжимают кость, и что-то одно должно было сломаться.
Сломалась кость.
Я не видел, что случилось впереди. Для меня в ту минуту существовали только ятаганы, которые надо было отбивать, и уязвимые места - горла, бока и морды - которые надо было разить. Но все мы услышали торжествующий вой, когда орки сомкнулись вокруг Торина и его людей, отрезав нас от него. Оказавшись перед сплошной стеной врагов с трех сторон, наш передний отряд стал отступать - и это было началом конца. Теперь мы никак не могли прорваться к Болгу - орки напирали все сильнее, оттесняя нас от Торина, и в целом пользы от нашего броска было не больше, чем от копья с отрубленным наконечником.
Пытаясь сохранить строй, мы отступали под постоянными наскоками волчьих всадников. Даин чудом держался сбоку, не давая оркам окружить нас, как они окружили Торина. Задыхаясь от усталости и запаха орочьей крови, то пятясь, то останавливаясь, мы тащились назад к тому склону, откуда недавно слетели, точно на крыльях, поверив в близость успеха.
Эрегонд бился рядом со мной. Его прямой нолдорский меч косил нападающих, с одинаковой легкостью рассекая шерсть, плоть и кости. Слева от него мелькал легкий клинок Нариндиль. Успели ли они обменяться хоть десятком слов, как шутил Хеледир? Этого уже никто не узнает.
Всадник на огромном варге вырвался из вражеской цепи, налетел на наш колеблющийся строй, опрокинув копейщика, - и Эрегонд легко и быстро шагнул вперед, загородив Нариндиль от беснующегося зверя. Варг налетел разинутой пастью прямо на острие меча...
... и в последней судороге щелкнул зубами, помешав Эрегонду освободить клинок.
Даже в этот миг он еще мог спастись, отскочить в сторону или просто броситься на землю. Но он помнил о той, которую заслонил своей спиной... один миг промедления, цена которому была - жизнь. Кривой меч орка с тупым хрустом опустился ему на голову.
Вскрикнув, Нариндиль рванулась вперед, и мы не успели ее остановить. Девушка прыгнула на орка, как рысь, ятаган и кинжал сверкнули одновременно. Нариндиль откатилась под ноги дерущимся, а орк, хрипя распоротым горлом, рухнул на тело Эрегонда.
Альфран и Рунгил бросились вперед и отшвырнули гламхот, выиграв для нас несколько секунд. Я подхватил Нариндиль, перебросил через плечо; она была совсем легкой, точно выпавший из гнезда птенец - мягкий комочек пуха. Хеледир держался слева, прикрывая нас от наседающих врагов.
До холма было уже рукой подать, но волчьи всадники висели у нас на плечах. Там, где конным пришлось бы сбавить шаг, пробираясь по заваленному камнями склону, варги перелетали с валуна на валун, покрывая по три-четыре фута за прыжок - и мы никак не могли от них оторваться. Но останавливаться и принимать неравный бой там, где нас не могли поддержать ни гномы из долины, ни наши стрелки с высоты, было чистым безумием. И мы бежали, как бегут олени от своры гончих, на два шага опережая собственную смерть. Не оглядываясь, мы рвались наверх, к невидимой черте, за которой ждало спасение.
- Caito***! - прокричал кто-то с холма.
Мы бросились на землю - и посланные навесом стрелы свистнули над нашими головами, вырвав преследователей из седел. С визгом и воем орки покатились с откоса, и тогда ударила вторая волна стрел, прибивая к земле заметавшихся варгов. В считанные секунды склон за нами был очищен от врагов. Мы знали, что они налетят снова - быстрее, чем можно сосчитать до ста, но и эта короткая отсрочка была для нас драгоценна.
Когда прозвучал приказ, Хеледир упал рядом со мной - как-то неуклюже, почти не сгибая колен, но в тот миг я не задумался об этом, пытаясь уберечь Нариндиль от удара о землю. Теперь же опасность миновала, надо было идти дальше - а Хеледир не встал и не отозвался на мой крик.
Он лежал на боку, неловко подогнув одну руку и глядя перед собой удивленно распахнутыми синими глазами. Орочья стрела ударила его в спину, под левую лопатку, и грубо выкованный наконечник вышел между ключиц, пронзив сердце. Наверное, он даже не успел понять, что умирает. Только улыбка стерлась с лица - уже навечно.
Не могу вспомнить, кто - Альфран или Рунгил - подняли Нариндиль и поспешно унесли наверх. В памяти осталось только одно: как я сидел над ним, сжимая его руку, из которой медленно уходило тепло. Запоздалое прощание - ведь Хеледира здесь уже не было...
...И в третий раз мы стояли на Вороньем холме, будто прикованные к этой вершине, обреченные возвращаться сюда снова и снова. Втоптанный в пыль серегон давно увял и почернел, но камни по всему склону были красны от крови. Последняя шутка Эрегонда обернулась страшным пророчеством.
Из семерых нас осталось трое, способных держать оружие. Молчание висело над нами, как занесенный меч, и в эту минуту я впервые поверил, что смерть близка. Альфран стоял слева от меня, а Рунгил - справа, и мы ждали, глядя с высоты на темную волну орочьего войска, которая должна была на этот раз перехлестнуть через холм и затопить нас окончательно.
...Альфран и Рунгил - их будто бы создали для того, чтобы показать, насколько непохожими могут быть дети из одной семьи. Их отец был из синдар, а мать из лайквэнди. Такие смешанные союзы - не редкость у нас в Эрин Гален, но тут казалось, что кровь родителей не соединилась в сыновьях, а разделилась точно поровну - одному и второму.
Старший, Альфран, всем пошел в отца - и светлыми, как чистое серебро, волосами, и ростом, и строгой холодноватой красотой. Его вечное спокойствие граничило с отрешенностью, он не любил шума и распрей, и взгляд его часто устремлялся к небу - особенно осенью, когда над лесом тянулись стаи перелетных птиц. Но в бою он был страшным противником - хладнокровным и стойким, не прощающим ошибок.
Рунгил, напротив, унаследовал от матери густые каштановые кудри, более мягкие черты лица, меньший, чем у брата, рост, и легкий, непоседливый нрав. Он быстро увлекался, с азартом ввязываясь в любой спор, но так же быстро отходил и сам потом смеялся над своими запальчивыми словами. С таким же азартом он рвался в битву - и тут уже Альфрану приходилось обуздывать его чрезмерную горячность, которая могла дорого ему обойтись. Впрочем, Рунгил тоже был отличным бойцом, если не терял головы.
Только глазами братья и походили друг на друга - одинаково зелеными, удивительного кошачьего оттенка, теплее отцовских, изумрудных, и ярче материнских, ореховых. И при всех своих различиях Альфран и Рунгил ни разу в жизни не поссорились, не затаили меж собой обиды. Любую трудность они встречали плечом к плечу, и каждый черпал в другом то, чего недоставало ему самому - сдержанности и терпения или сердечности, умения радоваться пустякам, душевной простоты...
...Нас было семеро, и потеря каждого отрывала от сердца кровоточащий кусок, но эти двое с рождения были связаны теснее остальных. Если один из них падет - как переживет это второй? Может ли лето обойтись без зимы или зима - без лета?
А как Нариндиль перенесет свою утрату? Хватит ли ей сил жить дальше без любимого - или она угаснет под гнетом одиночества? Если рана не сведет ее в могилу раньше, чем скорбь; если хоть кому-то из нас вообще суждено увидеть завтрашний день...
...Что-то коснулось моего сознания, как ледяное перышко, - отголосок чужой, но такой знакомой тоски и тревоги. Я обратил взгляд наверх, откликаясь на неслышимый зов, и заметил несколько фигур у стены полуразрушенной башни. Там был Эктариан, начальник дворцовой стражи, и Туилинн, королевский знаменосец, и - поодаль от них - мой отец.
С огромным облегчением я увидел там и Митрандира. Истар сидел у стены, опираясь на посох и положив меч поперек колен. Он выглядел совсем дряхлым, усталым и сгорбленным, как столетний адан, но все мы знали, что за дух гостит в этой невзрачной телесной оболочке. И при виде его я успокоился. Если кто и сможет защитить отца среди этой неотвратимой резни - то только он, Серый Странник, самая непостижимая и грозная сила из всех, что сражались сегодня на нашей стороне.
И опять словно холодной ниточкой зацепило за сердце: отец боялся за меня. Лицо его было спокойно, и меч в опущенной руке ждал своего часа, чтобы взлететь и замелькать стальным крылом, обрывая вражеские жизни, как сухую паутину. Но между ним и врагами стояло кольцо стражи, а перед стражей выстроились на склоне воины - все, сколько их осталось, и мы, трое из семерых, стояли впереди.
Отец тянулся ко мне взглядом, и я знал, что больше всего на свете он хочет забрать меня оттуда, увести за спины стражников, в кольцо верных мечей. Уберечь от опасности... или разделить ее со мной. Встать рядом и встретить врага меч в меч.
Но мы оба знали, что мое место здесь - и ни на шаг позади. А его - на вершине, возле знамени, чтобы нам было за что сражаться.
И все повторилось, как в бесконечном кошмаре: орки, рвущиеся вверх по склону, и наш поредевший строй, ломающийся под их напором. В какой-то момент Альфрана оттеснили от нас; я видел, как он отступает к развалинам башни, но не мог пробиться ему на выручку. И все же удача была с ним: немного позже я заметил его белую голову в рядах королевской стражи, а потом орки набросились на нас с удвоенной яростью, и стало некогда оглядываться.
И когда Рунгил вдруг согнулся, выронил меч и тихо опустился на землю, я ничего не почувствовал. Как будто способность испытывать боль, горе и страх перегорела во мне за эти часы, перегорела и рассыпалась в золу, словно уголь в погасшем костре. Осталась только пустота - и тяжесть в усталых руках, когда, стоя над его телом, я в тысячный раз взмахнул мечом, отбивая направленный в лицо орочий клинок. Кажется, я свалил этого орка ответным ударом; кажется, перерубил хребет варгу, что попытался вцепиться мне в руку - но все было нечетким, расплывчатым и странно далеким.
Удар в грудь сбил меня с ног, и кто-то из своих сразу же перешагнул через меня, занимая мое место в строю. Я лежал на земле, но почему-то был жив, хотя никак не мог вдохнуть. Темнота на секунду накрыла меня - и схлынула, когда я смог, наконец, втянуть в легкие воздух. Боль разрывала грудь, и во рту почем-то было солоно и гадко. Вокруг меня мелькали ноги, поодаль - варжьи лапы, а я пытался сделать две невозможные вещи сразу: найти свой меч и подняться на ноги.
Что-то подвернулось под руку, но это был не меч, а орочий дротик с окрашенным кровью наконечником. То ли бросок был слабым, то ли он достал меня на излете, но я еще мог дышать - значит, мог и сражаться.
Мне наступили на руку - и почти сразу же онемевшие пальцы уткнулись в знакомую рукоять. Теперь - встать.
Встать. Мокрые от крови кисти серегона лезли в лицо. Встать...
И мне почти удалось это сделать, когда воин, стоявший передо мной, упал - и снова сбил меня.
Волчий всадник рванулся в пробитую брешь. Мне хватило сил только поднять меч; я мог, по крайней мере, вспороть брюхо варгу, когда он вцепится мне в горло...
Но кто-то встал передо мной. В глазах опять темнело, я не мог различить, кто пришел мне на помощь, но я узнал его копье с серебряной кистью на конце древка.
- Тинвэ!
...Его хватило только на один бросок. Варг повалился на бок, суча лапами, а Тинвэ с орком, сцепившись, покатились по земле.
Не поднялся ни один.
Тинвэ...
Как в тумане, ползком, я добрался до него. Он был в сознании, но не мог пошевелиться. У него был рассечен лоб, кровь заливала ему лицо, и повязка, скрывшая первую рану, промокла дочерна. Когда я опустился на колени рядом с ним, он узнал меня и хотел что-то сказать - но захлебнулся хрипящим кашлем. Я обнял его за шею, приподнял голову, чтобы ему было легче дышать; и тогда он крикнул - не голосом, а мыслью, собрав все силы угасающего сознания: Берегись, Леголас! Сзади!
Стоя на коленях, поддерживая одной рукой голову раненого, невозможно уклониться от обрушенного на затылок клинка. Особенно если этот клинок - утяжеленный на конце орочий ятаган, что после размаха летит вниз со скоростью ястреба, когтящего добычу.
Я и не пытался уклониться.
Извернувшись всем телом, почти падая на бок, я ударил навстречу - низким косым выпадом через бедро и живот. И все-таки достал его, успел ощутить сопротивление стали, проходящей сквозь живую плоть. Но и его удар уже нельзя было остановить - и в следующий миг ятаган блеснул у меня перед глазами кривым росчерком молнии, и вместе с ним оборвалось и рухнуло черное грозовое небо.
- А дальше-то... что? - спросил Бэйн, когда тишина стала совсем уж давящей.
Эльф повернул к нему застывшее лицо, глянул незряче, будто из бесконечной дали. У юноши холодок прошел по спине, но эльф тут же отвел глаза и тронул пушистую кисточку серегона возле своего колена.
- Дальше - не помню. О приходе Беорна и обо всем, что было потом, я знаю только с чужих слов. После гибели Болга орки дрогнули, и Беорн погнал их из долины. Наши воины отрезали им дорогу на юг вдоль Быстротечной, и тогда они бросились через реку вброд. Но твой отец успел расставить на том берегу лучников, и под их стрелами из воды выбралась едва ли половина вошедших туда орков. Те, кому удалось прорваться сквозь цепь стрелков, бежали к Долгому озеру. Погоня длилась весь остаток дня и большую часть ночи и закончилась в болотах близ устья Лесной. Там, в трясинах, остались почти все уцелевшие в битве орки, если не считать двух-трех небольших отрядов, с которыми покончила наша пограничная стража.
Бэйн кивнул. Это он знал и сам - и тоже с чужих слов: отец не раз пересказывал ему события приснопамятной битвы.
- А твои друзья?
- Альфран остался возле знамени и погиб там, защищая короля. А Тинвэ был уже мертв, когда нас нашли.
- А девушка?
- Выздоровела. И ушла в Гавани следующей весной.
- А... ты?
Он спросил - и густо покраснел сквозь загар, чувствуя, что любопытство завело его слишком далеко. Но эльф не обиделся. Только помолчал немного, прежде чем ответить.
- Тинвэ все-таки спас меня. Я ведь обернулся, отклонился вбок - и удар пришелся не в голову, а в левое плечо и грудь. Ключица, четыре ребра... - Он на мгновение сжал губы - видно, память о пережитой боли не потускнела за это время. - Повезло, что меня быстро нашли и остановили кровь. Но из-за плеча я долго не мог взять в руки лук, и все еще стреляю немного хуже, чем тогда, в бою.
- Ох, чуть не забыл! - Бэйн хлопнул себя по лбу. - Я же нарочно с собой принес, еще днем хотел отдать.
Он порылся в кармане легкой холщовой куртки и достал какую-то небольшую вещь. С загадочным и торжественным видом раскрыл ладонь - на ней лежал треугольник из черного металла.
- Не может быть... - тихо проговорил эльф. - Та самая?
Бэйн широко улыбнулся.
- Рыбы у нас в тот год расплодилось немерено - видно, нашим щукам пришелся по вкусу старый ящер. Обглодали дочиста, так что остались от Смауга одни чешуйки да косточки. У старого городища вода мелкая, в погожий день все насквозь видно, только из наших там никто не бывал - боятся. А я все-таки сплавал. Если отец живого дракона не устрашился, то сыну перед мертвым вовсе негоже робеть. Золота и самоцветов я не трогал, ни к чему мне могильное богатство. А эту вот памятку взял.
Эльф с удивлением разглядывал наконечник легендарной стрелы, сразившей Смауга в страшную ночь разорения Эсгарота. Он был плоский, по виду - из вороненой стали, но слишком холодный и гладкий на ощупь. Края наконечника были остры, как будто их только что наточили, оба плечика выступали назад, образуя два шипа наподобие стрижиного хвоста.
- Не затупилась и не заржавела, - с гордостью проговорил Бэйн. - Увидишь, она послужит тебе так же хорошо, как моему отцу, деду и прадеду.
- Ты даришь ее мне? - удивился эльф. - Но... Это ведь реликвия твоей семьи. Лучше отдай ее отцу.
Бэйн мотнул головой.
- Он не возьмет, я уже спрашивал. Он сказал, что эта стрела досталась нашему роду после потери Дэйла, а теперь мы с ее помощью вернули себе родину и трон, и владеть ею дальше - только судьбу гневить. Мол, так было предназначено, чтобы она ушла из наших рук - вроде как выкуп за победу над драконом. И еще... Он иногда так чудно говорит, ну, как взаправдашний бард. "Отдай ее тому, кто вместе с нами защищал землю Дэйла; тому, чье искусство достойно этого дара; тому, кто отыщет для этой стрелы не менее великую цель". Вот так он сказал, и если это не про тебя, то я съем собственный колчан и закушу уздечкой.
Эльф засмеялся.
- Ты не оставляешь мне выбора, друг мой. Я не могу обречь тебя на такой невкусный обед. Однако твой царственный отец поставил передо мной нелегкую задачу, ведь в этой части света драконов не осталось. А какая еще цель сравнится со Смаугом Ужасным?
- Найдешь, - усмехнулся Бэйн. - Не сейчас, так через пару тысяч лет. Заодно руку набьешь лучше прежнего. Кто тебя торопит?
Он поглядел на уходящее за окоем солнце и поднялся, отряхиваясь.
- Пора, а то совсем стемнеет. Как бы ноги не переломать на этой крутизне...
- Я проведу тебя, - Эльф легко вскочил с камня. - С Вороньего холма я спущусь даже с закрытыми глазами.
- Верю, - улыбнулся Бэйн. - Только знаешь, он ведь теперь по-другому зовется.
- Вот как? И кто же его переименовал?
- Да само как-то получилось. На старых картах - Амон Кребайн, а у нас в народе - Амон Эдил, и хоть ты тресни.
*Игра слов: seregon - "кровь камня".
**Игра слов: indil - "лилия", indis - "невеста"
*** Caito! - "ложись!"
Amon Crebain - Холм Воронов, Amon Edhil - Холм Эльфов
3.
Название: Возвращение
Размер: 444 слова
Жанры и категории: ангст
Рейтинг: G
Персонажи: Трандуил
В лесу было звеняще тихо и сумрачно. Солнечные лучи свободно падали между голых стволов, но тем легче их рассеивали и гасили черная кора и густые тени у корней. В воздухе отчетливо пахло серым осевшим снегом и талой водой. Пахло намокшим деревом и сопрелыми разбухшими в глубоких темных лужах прошлогодними листьями. Пахло старой хвоей, чуть нагревшейся на солнце.Где-то коротко вскрикнула птица. Трандуил вздрогнул и открыл глаза.
Ничего не переменилось. Впереди все так же уходили в небо мертвенно-черные буковые стволы. С ветвей то и дело срывались вниз тяжелые холодные капли, и их размеренные глухие удары неприятно совмещались с медленным ритмом биения сердца. Весна пришла в лес, но тот еще не пробудился. Покуда он таился ее, подобно медленно оправляющемуся раненому, что прячет лицо в измятой подушке, стонет и отворачивается от раздернутого окна. Он еще не готов подняться с постели и взглянуть на затянувшиеся раны.
Трандуил с усилием вздохнул. В груди было тяжко – воздух казался каким-то жидким, его будто недоставало для дыхания. Трандуил вдохнул снова и обернулся.
За его спиной перед сумрачной стеной леса в молчании стояли две тысячи шестьсот пятьдесят семь воинов. Несколько десятков вьючных лошадей, несколько десятков подвод. Треть той армии, что десять лет назад ответила на призыв Союза и выступила к границам Мордора.
Десять лет, шесть тысяч могил, новые знамена и новый король.
Трандуил думал, что не выдержит, но странным образом выдержал. Отцовский венец сгинул в гуще боя, и он обходился одним шлемом. Отцовские доспехи были велики, меч слишком тяжел, он довольствовался собственными. Отцовские решения были быстры и скороспелы, он тщательно взвешивал и осторожничал. Возможно, кто-то за его спиной посмеивался, но ведь он не отступил, не бросился под сень леса семь лет назад. Он дошел до конца, вложил свою долю в победу над Врагом и сейчас вернул домой две тысячи шестьсот пятьдесят семь изможденных, осунувшихся, бледных квенди. И сейчас они стояли перед ним и ждали его слова, как ждали перед каждой новой атакой.
Должно быть, сейчас настал черед последней.
– Ирлион, – позвал он, и невольно подивился тому, как глухо звучит голос, – труби.
Глашатай разом вскинулся, и вместе с ним подобралось все молчащее войско. Прошелестела кожаная полоса ремня, рукав скользнул по серебряной оковке некогда охотничьего, а ныне боевого рога, и синда стремительно поднес его к губам.
Звук был высокий, протяжный, похожий не то на стон, не то на рыдание. Он пронесся по предлесью и улетел в глубь, в черно-белую чащу, где за мгновения утонул в липкой весенней тиши.
Войско молчало, и Трандуил молчал вместе с ним, все так же отвернувшись от леса и неподвижно вглядываясь в серые лица перед собой.
А потом в неподвижном воздухе вдруг шелохнулся ветер, и откуда-то из-за стены мертвых буковых стволов донесся слабый ответный отклик. Раненый лес просыпался.
@темы: Воинство Лихолесья, Этап: Ангст, БПВ-1
-
-
06.03.2013 в 22:09Спасибо за грамотные вопросы: если и выяснится, что кто-то из нас не прав, то знание будет преумножено, а польза несомненна.
В этом и есть цель разговора
Разумеется, не все. Но вспоминаем общую стилистику Толкина: по большей части, сокращениями пользуются хоббиты. Гимлм, Гэндальф, эльфы - никаких сокращений. Мне кажется, он так передавал их более простую лексику (хотя и не просторечие в смысле "лексика на грани фола", но тут грань между разговорной речью и просторечием довольно размыта, насколько мне известно).
Да, вот тут Вы верно заметили о размытости грани. Но дело в том, что разговорная речь — не всегда просторечие. Разберем условный пример: есть некий Иван Иванович Иванов. Коллеги обращаются к нему "Иван" (разговорный стиль), в газете он будет фигурировать как "Иванов" или "господин Иванов" (газетный стиль), в документах — как Иванов И.И. (деловой стиль). Все три варианта — норма. Поэтому нужно смотреть конкретный случай сокращения: "Ванек" вот будет уже просторечием.
? Разве? Мерриам-Вебстер даёт в крайнем случае "make port" or "make New York", т.е. как раз подразумевает достижение (reach, attain) конкретного места. Можно ещё make after, make to, make for - но это все с использованием предлогов. Можно ссылку? Самой интересно было бы разобраться.
Кажется, я неверно проинтерпретировала нюансы относительно точности места назначения. OED тоже дает с конкретным местом. Но поскольку такое употребление возможно, я не бы не стала утверждать, что make без for — категорическая ошибка.
www.oed.com/view/Entry/112645?rskey=JzZj6S&resu... (знач. 43 и 52).
Да, это, по-хорошему, отсылка к песням-колядкам, но они произошли как раз из сельской местности. С полной уверенностью тоже сказать не могу, но сейчас мне кажется, что так.
По этому поводу нашла пока только вот:
I was interested to read from the Oxford English Dictionary that the structure
verb to be + a (indicating action) + verbal noun (ending in -ing)
is the origin of all the English continuous tenses.
According to the OED, including the a in this structure is archaic or dialectal. The OED states that in literary English the a is omitted, and the verbal noun treated as a participle agreeing with the subject, and governing its case... But most of the southern dialects [I suppose this means of England] , and the vulgar speech both in England and America, retain the earlier usage.
The OED adds that the a is also used with verb of motion meaning to or into: to, into (to go a fishing, come a wooing, fall a laughing, crying, fighting, to set the bells a ringing, to send children a begging). This usage to is archaic or dialectal save in a few phrases, as to go a begging (mostly of offices); and with set, as to set the clock a going, the bells a ringing, folk a thinking, where also a is often omitted.
forum.wordreference.com/showthread.php?t=616625
Архаичное или диалектное, в общем.
А можно личный вопрос? Почему вы опираетесь на американский вариант? Даже словарь вебстеровский
Может, уже не будем писать оффтоп и пойдем сюда? lonely-mountain.diary.ru/p185227266.htm?from=60
-
-
06.03.2013 в 22:34А стрела еще найдет предназначенную ей цель...
-
-
06.03.2013 в 22:35Не читаю шапок, кроме названия и жанра обычно.
-
-
07.03.2013 в 00:08Автор.
-
-
07.03.2013 в 00:19-
-
07.03.2013 в 00:30Автор
-
-
09.03.2013 в 02:24И мне опять пан Анджей в голову приходит (если кто помнит Содден, то поймет, о чем я) *смущенно*
-
-
09.03.2013 в 12:44(Хотя я очень надеюсь, что ПиДжей не обманет ожиданий, и мы еще увидим воочию, как разворачивались события на том холме. С Хельмовой Падью у него вышло неплохо, так что ждем
*на ухо* Автор честно старался не вспоминать про Содден, пока писал. Все-таки это был другой холм... и их было четырнадцать.
-
-
09.03.2013 в 15:12У меня это один из самых любимых эпизодов в ВК, так что в этом отношении я ПиДжею верю))
Автор честно старался не вспоминать про Содден, пока писал. Все-таки это был другой холм... и их было четырнадцать.
ИМХО, получилась красивая аллюзия.