Задание: Свободный этап
Размер: 1252 слова
Жанр/категория: джен, экшн, драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: оригинальные
Предупреждение: смерть персонажа
Алагос из верных лорда Амрода вместе со своим отрядом мчался по улицам Гаваней, прорубая себе путь мечом, не разбирая, кто перед ним: эльда, адан, мужчина, женщина, ребенок... Жители защищали свой последний дом отчаянно, готовые биться на смерть с любым врагом, какой обрушится на них. Такого врага они не ждали, и тем не менее, бой кипел за каждую улицу и каждый дом. Вот человек без оружия бежит прочь, крича в панике, вот рядом с ним несется другой, совсем еще мальчишка. Алагос видел, как один из его соратников не обернулся на него, высматривая бойцов, могущих дать ему отпор... и в этот момент юный адан достал из-за пазухи пращу, раскрутил и послал увесистый камень прямо в затылок воину Первого Дома. Тот упал как подкошенный, и на мостовой под ним быстро растеклась лужица крови. Здесь невозможно было разобрать, кого щадить, а кого убивать, даже цвета одежды и доспехов ни на что не указывали с тех пор, как часть войска, пришедшего штурмовать Гавани, перешла на сторону защитников. А потому Алагос приказал своим рубить всех и сам поступал так же.Они двигались вперед по неширокой улице, ведущей вверх, к лесу и к окраине города. Эльдар здесь было немного, в основном люди, невысокие и темноволосые — остатки народа Халет. Они выходили из домов, чтобы сражаться, и сражались с яростью и упорством, которые нельзя было не уважать, но тяжеловооруженные воины в конце концов опрокинули их строй, рассеяли по домам и проулкам, и теперь перед Алагосом были в основном те, кто не пытался обороняться, а спасался бегством.
Улица делала поворот, за которым дома становились ниже, приземистей, а вот проходы между ними — много шире. Люди все так же бежали перед наступающим отрядом, но впереди Алагос видел нечто, показавшееся ему разреженным строем. По правде сказать, убивать беззащитных было мерзко, и он почти физически ощущал, как с каждой оборвавшейся от удара его клинка жизнью на его душе остаются пятна, въедающиеся глубоко, так что вовек не смыть их. Но верность была важнее. И месть за погибшего лорда — тоже. Так что в тот момент, увидев перед собой тех, кто готов дать отпор, он почувствовал облегчение и почти весело скомандовал своим бойцам сомкнуть ряды и приготовиться к настоящему бою.
Но через еще несколько десятков шагов его ждало разочарование. Люди — под стать своим жилищам, еще более низкие и коренастые, чем народ Халет, уродливые и непропорциональные, с большими головами, длинными руками и слишком короткими ногами, недвижно стояли в два ряда напротив них. Их неуклюжие ладони сжимали оружие, но никто даже не пошевелился. Алагос подумал было, что это статуи, но разве могут изваяния смотреть такими живыми взглядами? "Уходите, — слышалось ему, хотя губы людей не двигались. — Убирайтесь из нашего дома." И от этих невысказанных слов в душе нолдо шевельнулась неуверенность, холодная и зябкая, чувство неправильности, которому только ярость битвы мешала обернуться испугом. Однако он не отступил и даже не замедлил шага. Враги не могли не видеть их, но все же не шевелились, хотя расстояние стремительно сокращалось.
Двадцать шагов. Десять. Пять. Два...
Алагос подскочил к ближайшему человеку, сжимавшему обеими руками массивный топор с широким лезвием. Поднял щит, ожидая удара, но того не последовало. Оружие все так же застыло в руках противника. И тогда нолдо, замахнувшись и вложив в удар всю массу своего тела, рубанул адана по шее, которую тот и не думал защитить. Но клинок звякнул и отскочил, словно от камня. И тогда Алагос замер на мгновение. Значит, все-таки истукан? Но человек все еще стоял на своем месте и смотрел на врага с ненавистью. Алагос замахнулся еще раз — теперь точно по макушке, чтобы расколоть ничем не защищенный череп. Удар — и снова только звон, а человек цел и невредим. Снова по шее — и на этот раз голова упала к ногам эльфа, обнажив неровно отколотую каменную шею. Каменную! Уж на сколе материал невозможно было не узнать.
Алагос огляделся. его бойцы точно так же рубили и крушили изваяния, не веря, что они неживые. И действительно, напротив теперь был только камень, но на краю зрения ощущалось какое-то неуловимое движение, как будто другие люди каменными не были. И как они смотрели...
— Остановитесь! — закричал он. — Вы ломаете статуи!
Бросив меч в ножны, Алагос нагнулся и поднял тяжелую каменную голову. Теперь было видно, что вытесана она грубо, топорно, и любой мастер-эльда назвал бы такую работу пустой тратой материала. И как можно было принять это за живое лицо? Он рассмеялся, немного деланно и нервно, поворачивая этот бесславный трофей так и эдак, и вслед за ним стали смеяться и остальные.
Алагос оглядел поле этого странного боя — повсюду валялись осколки статуй и настоящее оружие, выпадавшее на землю, когда ломались державшие его каменные пальцы. Даже хорошо, что не люди. Но все же истуканы-защитники выполнили свой долг: улица была пуста, люди успели скрыться. Дома смотрели на захватчиков пустыми темными окнами, а между ними или у дверей кое-где стояли такие же изваяния, но теперь они уже никого не могли обмануть. Эльфы спокойно шагали мимо, намереваясь дойти до конца улицы, и оттуда уже выйти за окраину города, чтобы не возвращаться долгой дорогой. К тому же, в отряде было несколько легко раненых, которые могли идти и сражаться, но все же стоило найти спокойное место вдали от гущи сражения, чтобы остановиться и оказать им помощь.
Боковые ворота оставили распахнутыми. Люди спасались через них и не думали закрывать, и вокруг никого не было — только парочка уже привычных статуй. Поначалу Алагос и его воины нервно оглядывались на них, но затем привыкли и не обращали внимания, на застывшие фигуры, которые, казалось, наблюдали за каждым их шагом. Они были не только на улице и перед воротами — стояли и на дороге, ведущей от города через лиственный лес, в котором уже сгущались вечерние сумерки. Здесь, под деревьями и впору было остановиться. Опасаться здесь было некого, так что Алагос выставил пару дозорных, определил раненых в лекарю, а сам устроился под раскидистым кленом отдыхать. К нему присоединились и остальные.
— Здорово же твоя родня нас провела, — почти дружелюбно обратился он к очередной статуе, мужчине с палицей, такому низкорослому, что он не очень-то возвышался над сидящим нолдо. — И ведь поближе глянуть — дрянная же работа, как можно было за человека принять? Вот в чем ваш секрет, не скажешь?
Истукан, конечно же промолчал, а к странному ощущению, что перед ним не бездушный камень, Алагос уже привык.
— Что-то в вас такое есть... — протянул он, подавив зевок. Он и правда очень устал за этот день. Устал не столько от битвы, сколько от необходимости каждое мгновение осознавать, с кем идет эта битва. И сейчас мог разве что разговаривать со статуей, постепенно проваливаясь в сон.
— Нам есть чему поучиться у этих людей, — подал голос Ринмир, один из его воинов.
— Это верно, — Алагос кивнул. — Вот бы и мы умели делать таких стражей! Если эльдар обманулись, то гламхот и подавно стали бы сражаться с камнем.
И все-таки смотреть на фигуру адана было совсем неуютно. Алагос поднял валявшийся у корней дерева маленький камушек и кинул в статую. Та, конечно же, не шелохнулась, а вот нолдо стало спокойнее.
— Ладно, я, пожалуй, спать, — добавил он, заворачиваясь в плащ. — Удивительный все-таки народ...
Ринмир и остальные, за исключением дозорных поступили так же. Под взглядами истуканов некоторые ворочались, натягивали на лица капюшоны, чтобы их не видеть, но этим воинам доводилось встречать и худшее.
— Благодарствую. Уж похвале от эльфа всякий рад.
Это было последним, что услышал Алагос, а затем тяжелая булава со стальными шипами опустилась на его череп. В тот же миг дозорные упали, сраженными вылетевшими из древесной тени стрелами. А следом за первой, ожили и другие статуи, и из тайных укрытий вышли еще воины друэдайн, готовые отомстить за разоренный город и погибших соплеменников.
Название: Я сердце склею из осколков и подарю тебе
Задание: Свободная тема
Размер: 2500 слов
Жанр/категория: джен, ангст, драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: ОМП
Он потом вернется, как говорил ему отец, даже из Мандоса возвращаются. Он — вернется. А Город уже никогда. Время от времени ему казалось, что лучше было остаться дома. Хотя и понятно, что там ничего и никого не было больше. Мертвые тела, мертвый город. А от многих, наверное, даже и пепла не осталось…Больше дома у него не было. Ничего не было. Из гибнущего Гондолина его, раненого, вынесли на руках. Иногда он был благодарен. А иногда думал, что лучше бы он остался там. Возможно, тогда спасли бы кого-нибудь другого. Более достойного и нужного. А главное — более способного жить дальше. Временами ему было очень совестно, ведь он такой был не один. И даже дети справлялись лучше. И он сторонился сородичей вместо того, чтобы пытаться помочь и им, и себе.
Нет, конечно, после выздоровления он делал все, что от него требовали: каждые руки были на счету. Однако действовало только тело. Душа же была потрясена, убита, раздавлена всем происходящим, и было непонятно, что еще удерживало ее здесь. Наверное, просто отчаяние постепенно переходило в безразличие. И острая боль превращалась в ноющую, привычную, постоянную. С ней просыпаешься и засыпаешь. Она рядом каждое мгновение. Но с ней уже можно было жить, если, конечно, повернется язык назвать жизнью такое существование.
Бездомные скитальцы. Изгнанники. В прежние времена отец рассказывал ему, как когда-то его народ покинул родной дом, чтобы прийти в эти земли. И как Валар прокляли непокорных и запретили им возвращаться. Много раз он пытался со слов отца вообразить себе, каково это — знать, что никогда не сможешь снова ступить на родной порог, но в доме и без тебя продолжается жизнь, и, может быть, тебя там вспоминают, а ты хранишь его в своем сердце. Представлять себе дорожку к дому, сад, калитку. Каждый камешек, каждый кустик, беседку, которую вы строили вместе с отцом, а он терпеливо объяснял тебе, несмышленышу, основы строительного дела и резки по камню. Вот эти цветы сажала мама и потом радовалась, когда они расцвели. А вон там…
Отец скучал по родному дому, много говорил о нем, хотя бы так, в рассказах, возвращаясь туда. Но с каждым годом его тоска становилась светлее и легче. Он всем сердцем полюбил Гондолин, вложил в него душу и видел свой новый дом еще более прекрасным, чем прежний. Отец нашел здесь счастье, создал семью, вопреки темным временам, занимался любимым делом.
Стократ тяжелее было, как теперь, понимать, что Города больше не было. Вообще не было. Иногда он считал, что ему повезло, потому что не пришлось увидеть агонию до конца. Это было бы слишком жестоко и невыносимо, ведь даже то немногое, что хранила память, приходило в кошмарах ночью и постоянно стояло перед глазами днем. Мать, упавшая на пороге собственного дома. Он не смог ее защитить. Не сумел. Не успел. Мерзкие вонючие твари, топчущие белые камни двора и оскверняющие все вокруг. Они пришли, чтобы уничтожить. И жителей, и, главное, сам Город. Город, который стоял им костью в горле, самим своим существованием символизируя сопротивление, непокорность и превосходство света над тьмой.
А потом тьма пришла и нанесла удар в самое сердце. Точнее, она уже давно жила среди них. Это было самое сложное, что он так и не смог понять — как?! Как можно было предать родной дом, друзей, близких, дело рук своих?! Это было немыслимо, непостижимо и, по сути, теперь уже не важно. Лорд Маэглин отомстил им всем за то, что жил столько лет с ними бок о бок, делил кров, пищу, горе и радости. Отомстил, убив Город, перед тем его предав.
Ненависти не было. Жажды возмездия тоже, хотя предатель и без того был уже давно мертв. Была глухая тоска и бьющийся птицей вопрос: зачем?! Ну, если тебе было так плохо с нами, зачем было все уничтожать?! Может быть, если бы государь Тургон узнал раньше, он бы сделал исключение и позволил племяннику уйти. Лучше бы ушел навсегда, чем так…
А еще лучше бы он никогда не приходил. Гондолин был местом, где все жили одной большой семьей. Как в любой семье, в нем были сложности, проблемы, конфликты. Но в то же время было ощущение единства, общности, осознание того, что благополучие соседа для тебя не менее важно, чем твое собственное. Всего этого тоже больше не было. Была горстка отчаявшихся беглецов, чудом уцелевших и пытавшихся выжить из последних сил. Без цели. Без приюта. Без надежды. Может быть, конечно, он лгал себе, и у кого-то надежда еще была. Может быть, те, кто все еще вели их вперед, знали, куда идут и зачем. Может быть.
Сам он ни во что уже не верил, ни на что не надеялся. Он просто исполнял свой долг так, как он его видел теперь. Молча делал любую работу, которая подворачивалась под руку. Никогда не проявлял инициативы, ни к кому не лез в душу и никого не пускал в свою. Там больше не было места ни для кого и ни для чего. Только боль и пустота. Навсегда. До конца времен.
Моря он никогда в своей жизни не видел. Слышал множество рассказов, пытался представить его себе. Чаще всего это было нечто невообразимо прекрасное и невероятно опасное одновременно. Больше, чем озеро. Но что могло быть больше, чем озеро? Только два озера. Или небо, бесконечное небо над головой, в горах опускавшееся так низко, что, кажется, протяни руку — и достанешь. Небо, однажды обрушившееся на голову, но он сейчас не об этом…
Настоящее море было… Сначала оно было совершенно никаким. Очередное место на долгом пути бесприютного путника, беглеца и скитальца. Небольшой, на скорую руку выстроенный город. Даже городом-то его назвать язык не поворачивался, и он прозвал его про себя - Поселение. Поселение таких же бездомных бродяг, потерявших все, в том числе и надежду. Беженцы тут были отовсюду, изо всех концов — из погибших городов, крепостей, деревень. И это производило еще более жуткое впечатление, потому что больно, когда ты потерял свой дом, но страшно, когда это произошло абсолютно со всеми. Мир определенно катился к своему концу. По крайней мере, мир такой, каким они его знали прежде.
Раньше они строили, мечтали, творили, грезили о будущем. Теперь их уделом оставались убогие лачуги, страх и воспоминания о навечно утерянном. И жалкая борьба за существование. Ежедневная, трудная и совершенно бессмысленная, ибо если даже великие твердыни пали, чего могут ожидать беззащитные эрухини в городе почти без стен?!
Изначально он воспринял Поселение лишь как временную остановку на их бесконечном пути. Нужно было обеспечить ночлег, питание, воду, помощь обессиленным, раненым, детям. Именно этим он и занимался, стараясь выполнять приказы и не быть никому обузой. Местные жители (а к его великому удивлению, здесь оказались и эдайн), на самом деле не являвшиеся настолько уж местными жителями — они просто пришли сюда немного ранее, - стремились помочь, приютить, поделиться последним. Вроде бы это было обычным. Так, собственно, и следовало себя вести каждому, в чей дом постучался скиталец. Но разве это было домом?!
Не желая причинять никому лишнего беспокойства, он начал строить крышу над головой. Он так и называл ее: крыша над головой. Какой же это дом?! Дома у него больше не будет. Камня здесь было мало, потому строили в основном из дерева. Это заставило освоить новое ремесло. И так было даже как-то проще. Все было иным, не таким, чуждым. Можно было постоянно твердить себе, что это не то, не оно. Не касаться незаживающей раны.
Учился он быстро. И если сначала был внимателен и старался в основном из уважения к тем, кто его учил, потом неожиданно в нем проснулся азарт, и работа пошла с удовольствием. Закончив с сооружением своей «крыши», он с радостью занялся «крышами» для других. И если поначалу он говорил себе, что главное — практичность, то постепенно мастер в нем перевесил, заставив вложить в работу душу, пусть даже израненную и уставшую, что делало каждое следующее творение прекраснее и прекраснее.
Это не Город. Но почему бы не сделать приятное соседу?! Почему «крыша над головой» не могла при всем прочем и радовать глаз? За камень он никогда больше не возьмется, да и не было тут камня. А дерево… Оно было обманчиво податливым и в то же время своенравным материалом, коварным и благодарным одновременно. Его нужно было научиться слушать и слышать, и тогда воистину можно было творить чудеса.
Сырой морской воздух, ветра, шторма, абсолютная открытость во все стороны света вначале были неприятны, пугали и раздражали. Все это ничем не напоминало дом, скорее являясь полной противоположностью скрытой в горах, защищенной уютной долины. Но именно за это он поначалу был благодарен этим местам. Они помогали — нет, не забыть, но хотя бы на время приглушить боль от потери. Давали возможность разделить, провести черту: вот это — там, а это — здесь, ни в чем не пересекаясь.
Он часто приходил на берег моря и часами сидел там, в одиночестве, глядя в безбрежное пространство и осознавая собственную никчемность и могущество стихии. Но вместе с тем свободу, независимость, силу, желание бросить вызов и уверенность, что у тебя есть шанс на победу.
Мореходом он стать не стремился, но со временем полюбил выходить в открытое море. Оно было бесконечным, почти таким же, как небо, которое тут было чужим и недоступным. Словно бы и манило, но давало понять, что никогда тебе до него не дотянуться. Море учило, что не в стенах заключалась истинная защита и безопасность. Оно было непредсказуемо и изменчиво, коварно и опасно. Но всегда оставалось верным в одном: сила не снаружи, а внутри тебя. И только так можно противостоять тому, что было стократ сильнее, но подчинялось уверенному отпору. Единственная крепость, способная выстоять при любом натиске, как оказалось, строилась не из камня и железа.
В Поселении было множество жителей, разных народностей, взглядов, привычек. И если он сторонился «своих» инстинктивно, боясь бередить незажившие раны, бежал от общего горя, общих воспоминаний, то «чужие» оказались тут как нельзя более кстати. Они были иными, со своими проблемами и потребностями, мировоззрением и привязанностями. Некоторые были доброжелательны и стремились помочь, иные сами нуждались в помощи. Кто-то избегал контактов, другие проявляли неодобрение и даже обвиняли. Здесь впервые он услышал в лицо, что ушедших в Гондолин считали трусами, закрывшимися от мира, сбежавшими, тогда как остальные были вынуждены вести кровопролитную войну.
Он не сбегал, потому что родился уже в Городе. И долго не мог понять, почему их желание творить, а не убивать кем-то воспринималось как трусость. И как можно было винить, что ты не погиб вместе с другими, сметенными огнем Дагор Браголлах, просто потому, что ты в тот момент там не оказался.
Он многого не мог понять, но искренне стремился. Разобраться в чужих традициях, чтобы никого не обидеть, не задеть ненароком. Сначала он делал это, чтобы отвлечься от своих невеселых мыслей. Потом проснулся искренний интерес. Эдайн привлекали его не менее сородичей: они были такими необычными, разными и так непохожими ни на лорда Туора, ни на когда-то живших в Гондолине его отца и дядю.
Постепенно соседи переставали быть только товарищами по несчастью. Среди них находились друзья, единомышленники, наставники и ученики.
И однажды случилось то, о чем он сам запрещал себе даже думать. Камень было трудно достать, но все же это было возможно. И когда эта глыба, доставленная сюда усилиями его друзей, оказалась под его «крышей», поначалу он испугался. Настолько, что даже ночевать предпочел на берегу моря, пытаясь набраться мужества и мудрости от стихии.
Ему казалось, что большая часть его души умерла и была погребена там, под руинами Города. Она все еще оставалась дома, теперь уже навсегда — там. Он никогда больше ничего не создаст, не прикоснется к камню, не возьмет в руки резец. Никогда. Он не сможет, ведь пепел не способен творить. И он не станет больше создавать прекрасное, способное потом погибнуть. Новая боль, новое горе. Этого не будет больше!
Несколько дней он ходил вокруг, порываясь то убежать прочь, то вытолкать глыбу за порог. Проклинал друзей, сделавших ему такой «подарок». И даже в один прекрасный момент взялся за нее, чтобы избавиться от соблазна и прекратить свои мучения. Ладони коснулись холодной поверхности камня. Он был таким чужим и таким родным, зовущим одновременно. Погладив шероховатые изгибы, он уже не мог оторваться, чувствуя, что не в силах отказаться от этой боли, желая ее и мечтая окунуться в нее с головой.
Он не помнил, откуда в руке взялся резец. Перед глазами кружились картины Города, его собственных прежних работ, родного дома, улиц, фонтанов, площадей. А в ушах стояли крики и рев, звон оружия и стоны умирающих. Он сражался со своей памятью, словно она была врагом и желала ему только гибели.
Голос внутри шептал: «Не надо! Ты все потеряешь! Снова! Прекрасному не суждено быть в этом мире!». Другой в тон ему нашептывал: «Ты не сможешь! Ты ничего больше не можешь! Ты не живой, а мертвому не дано создавать! Остановись, пока не пришлось разочаровываться!».
И он неожиданно понял, что битва не закончилась там, в Городе. Там она только началась. А дальше каждый из них вел ее беспрерывно, ежедневно, ежечасно, отступая, падая, снова поднимаясь. Каждая улыбка, доброе слово, цветок, безделушка были маленькими победами. Все Поселение, каждая его улица, каждый дом — трофеи кровопролитной войны, которую они выигрывали все вместе, шаг за шагом.
Они любили свой Город, отдавали ему силы, душу, сердца. И, наверное, те, кто пришли туда вначале, точно также строили его, как они сейчас Поселение, преодолевая свои потери, горе, отчаяние. Не веря и не надеясь, желая покоя и безопасности. А потом творчество нашло себе свободный путь и восторжествовало над обстоятельствами.
Первые строители Города не знали одной простой истины: творчество даровано им Создателем, как способность видеть, слышать, дышать. И оно было не только даром, но потребностью души, которую нельзя уничтожить прежде, чем погибнет сама душа. Оно было не снаружи — внутри, бесконечное, как море, безбрежное, смывающее все преграды на своем пути. Оно было не в самих творениях, но лишь в сущности творца, отражаясь в сердцах всех, кому повезло также прикоснуться к прекрасному.
Города больше не было. Но Он все же — был. Был раньше, существовал, наполнял их жизнь светом и радостью. И навсегда останется в памяти видевших его и в легендах, сочиненных не видевшими. Его никогда больше не будет. Но будут иные. Будут. Вот теперь он это совершенно точно знал. На самом деле у него есть дом, друзья, творчество, любимое дело — то, чего никто никогда не отнимет, ведь все это останется с ним до конца времен, а может быть, и дальше. Мы сами лишаем себя того, что нам дорого, когда начинаем бояться потерять. Если не боишься - никогда и не потеряешь.
Он работал как безумный, сбивая руки, позабыв о сне и отдыхе, о пище и воде. Он наслаждался тем, чего был лишен все эти годы и без чего, как оказалось, действительно не мог жить, — радостью созидания, свободного и безграничного. Приходили друзья, стучались в двери, он не открыл, прося его не беспокоить пока. Он не помнил, что именно они говорили и что он сам им отвечал. Через мгновение он позабыл и об их приходе. Из-под резца мастера выходило… море. Многогранное и таинственное, загадочное и непостижимое. Пугающее, волнующее, манящее. Открытое всем ветрам и необыкновенно постоянное. Море, опасное для бесприютных скитальцев и ласково омывающее берега, на которых ты выстроил дом, имеющий основание в твоей душе. У него был теперь дом.
…В дверь отчаянно ломились уже довольно продолжительное время, пока вовсе не снесли ее с петель. Мастер отряхнул руки от каменной пыли и разогнулся от незаконченной еще работы. Молча выслушал вошедших, отложил в сторону резец и потянулся к мечу. Он не был воином. Но он будет защищать свой дом. Дом, который у него теперь был. Их общий дом. Поселение. Арверниен. А за спиной оставалось море, бескрайнее и могучее, напоминающее о том, что самая главная победа в мире — это победа над страхом в своей душе. Все остальное было уже не важно.
-
-
13.11.2016 в 15:21Как вы постепенно подвели читателей к мысли о том, что друэдайн жили в Гаванях! Раньше никогда об этом не задумывалась. Рассказ очень динамичный, но все время хочется сказать - нет, такого не может быть. А если вдуматься, то становится понятно, что очень даже может, и от этого страшно. Вот зачем было преследовать мирных жителей, казалось бы? Приходили-то только за сильмарилом. И то, что друэдайн это отнюдь не добродушное "забавное нацменьшинство", занимающее нишу неизвестных еще хоббитов, тоже неожиданно. Но очень правдиво. И жутко.
Я сердце склею из осколков и подарю тебе
Это манифест вашей команды, да? У вашей команды была четкая идея, которая прошла через все этапы, и этот текст - мне, по крайней мере - показался объединяющим, показывающим ее в явном виде. Но он мне показался не таким гладким как остальные - в смысле легкости стиля (кто бы говорил, конечно, но все же), хотя читать было увлекательно.
Спасибо! Было интересно!
-
-
13.11.2016 в 15:32Да, друэдайн - это не хоббиты, вспомните сцену в ВК.
Вообще бой в Гаванях - это кошмар и пик ужаса...
Это манифест вашей команды, да?
Необъявленный. Но да, в некотором смысле именно так. Спасибо, что заметили это.
-
-
14.11.2016 в 13:09Мчался, прорубая? Бешеная газонокосился, однако.
Автор странно представляет себе хаотичный уличный бой и очень хочет попугать читателей. Идея со статуями, которые эльф может принять за живых - это очень ... оригинально. Настроение и характер, пожалуй, да, но в сюжет не верится с первого и до последнего предложения.
Второй текст - действительно манифест. Кто-то сел и написал большой конспект наболевших мыслей по теме, и это все в общем-то хорошо, понятно и даже правильно, но как история не воспринимается и читается с трудом.
-
-
14.11.2016 в 13:47но в сюжет верится с первого и до последнего предложения.
Видимо, имелось в виду НЕ верится.
Не сошлись хэдканонами. Бывает.
-
-
14.11.2016 в 13:57Угу, бывает)
-
-
14.11.2016 в 17:15-
-
15.11.2016 в 03:57-
-
15.11.2016 в 11:44Да, они загадочны. А памятуя "отравленные стрелы" из ВК - способны на многое.
kemenkiri, спасибо, мы рады!
Додаём напоследок.
-
-
15.11.2016 в 19:13Я сердце склею из осколков и подарю тебе - в начале думала, что будет довольно проходной текст, но середина и концовка очень даже зацепили. Тут уже правильно сказали про "квинэссенцию", присоединяюсь. И очень жаль героя, опять он потеряет...
-
-
15.11.2016 в 19:20Да, про эльфов и людей - всё так.
чень жаль героя, опять он потеряет...
Время такое. Страшное. Когда теряешь всё, кроме эстель.
-
-
28.11.2016 в 23:59Что в тексте точно есть - это атмосфера безумия происходящего. Интересная и загадочная вещь получилась.
Я сердце склею из осколков и подарю тебе
Мне нравится идея Гаваней как дома для всех, кто потерял дом, так что мне понравился и текст) Но все-таки жаль, что герой опять потеряет дом, а может, и жизнь.
-
-
29.11.2016 в 00:05Но все-таки жаль, что герой опять потеряет дом, а может, и жизнь.
Уж лучше жизнь. В Мандосе помогут...
-
-
29.11.2016 в 00:21