Название: Женщина в белом
Задание: Тема Октября (стилистическое АУ)
Размер: 10740 слов
Жанр/категория: драма, триллер; мультикроссовер
Рейтинг: PG-13
Примечание: концовка в комментариях; сноска после текста
Но тень Мириэль не покинула ни дома Финвэ, ни его сердца…
Дж.Р.Р. Т.
И когда мой дух отлетит, дитя будет жить – твое дитя и мое, Мореллы. Но твои дни будут днями печали, той печали, которая долговечней всех чувств, как кипарис нетленней всех деревьев. Ибо часы твоего счастья миновали, и цветы радости не распускаются дважды в одной жизни...
Э. По
Дж.Р.Р. Т.
И когда мой дух отлетит, дитя будет жить – твое дитя и мое, Мореллы. Но твои дни будут днями печали, той печали, которая долговечней всех чувств, как кипарис нетленней всех деревьев. Ибо часы твоего счастья миновали, и цветы радости не распускаются дважды в одной жизни...
Э. По
Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Тирион.
Я вдруг очутилась посреди пустой и безмолвной улицы, и небо над моей головой и над городом было черное и звездное. Может, от этого, а может, из-за зыбкого ночного тумана или из-за своего искристого белого мрамора улица подернулась неясной слабой дымкой, и очертания зданий по обе стороны от меня едва заметно колыхались. Я поежилась, увидев это, и, будто по наитию, пошла в сторону дворца.
Он высился впереди и манил: белый, массивный, довлеющий над городом, над холмом. Это никогда не бросалось в глаза наяву, но во сне чудилось, будто дворец нависает над поднимающейся к нему улицей, и взгляд его темных, небрежно зашторенных окон сочится неприязнью.
Я остановилась подле решетки ворот. За ней просматривался одичавший сад, его дорожки поросли травой, и на мраморном крыльце виднелись нанесенные ветром сухие листья. Решетка не была заперта, и мне ничего не стоило бы толкнуть ее и войти, но я все медлила, и сжимала ее, и чувствовала возле лица тяжелый запах железа.
Дворец прищурено смотрел на меня, я разглядывала его в ответ. Скользила взглядом по стенам, пересчитывала окна, находя среди них те, что выходили из давно знакомых комнат: спальни, кабинета, библиотеки, гостиной… Я видела ползущие по рельефам и водостокам побеги винограда и плюща, замечала темные дождевые подтеки возле карнизов, заброшенные непогодой на крышу ветки. Ничто не шелохнулось. Никто не проходил внутри с лампой в руках и не бросал свою тень на занавеси и шторы. Запущенный сад молчал, и ни одна потревоженная птица не подала голоса в темноте.
Как это бывает не только во сне, произошедшие вокруг перемены я ощутила сперва кожей и лишь затем уловила разумом. Мне вдруг стало страшно, и я обернулась, боясь увидеть приближение опасности, порожденной моим ночным кошмаром. Но оставшаяся позади улица была пустынна. Она спускалась с холма такой же, какой была, когда я шла ко дворцу. На площади перед воротами и в других зданиях вокруг по-прежнему не горел и не мелькал свет, но звезды позволили мне убедиться, что никто не подкрадывается со спины. И все же теперь я сообразила, что изменилось: железный запах решетки исчез. Я более не ощущала его, зато на смену пришло другое: откуда-то из сада донесся отчетливый аромат ночных лилий.
Я обернулась снова, уже поняв, что увижу.
Она стояла на крыльце среди сухих листьев, к которым теперь добавились разбросанные увядшие цветы, и безмолвно смотрела на меня. Замершая фигура на фоне запертой черной двери была такой же белой, такой же едва колеблющейся в своих очертаниях, как и здания лежащего у меня за спиной города. Она не шевелилась, не грозила и была узкой и тонкой, но наклон головы и разворот плеч не оставляли сомнений: путь для меня закрыт надежнее, чем любой решеткой. Это был ее город. Ее сад и ее дворец.
Я разжала пальцы, отпуская прутья ограды, и проснулась.
-1-
Мой первый визит во дворец состоялся задолго до тех событий, о которых я теперь поведу речь.
Это было давно, в ту пору мы с братом жили в Тирионе, сам город еще не разросся по всему холму и его подножию, а дворец был завершен лишь частично. Нас пригласили на праздник в честь окончания работ в главной части здания, и тот день, а вместе с ним все то время, теперь отзывается в моей памяти и радостью, и печалью. Но это было давно. История же моя начинается тогда, когда я впервые попала во дворец не гостьей, но хозяйкой.
В тот день площадь на вершине холма была заполнена до отказу. Здесь собрались сотни нарядных горожан, в саду за дворцовой оградой ждали еще более нарядные гости, они стояли на ступенях крыльца, вдоль стен, и я видела их в проеме распахнутых дверей – там просматривался украшенный, убранный к празднику холл. Невидимые, где-то неподалеку, может быть в саду, играли музыканты; на деревьях вились длинные хвосты лент и свисали гирлянды цветов. Толпа радостно, приветственно гудела, теснилась и расступалась лишь вдоль узкого коридора, усыпанного лепестками и разноцветными конфетти, и эти же лепестки, эта резаная бумага и зерна, и блески продолжали щедро кружиться в воздухе и сыпаться на наши головы. Мой муж шел сквозь шумный строй по этому шуршащему яркому ковру и нес меня на руках. Пенились, бились в такт его шагам складки подвенечного платья, и я придерживала их, улыбалась и в смущении прятала лицо…
Не буду пересказывать торжественные речи, которые прозвучали в холле, когда мы оказались внутри, и мой муж опустил меня на пол у подножия лестницы и оглядел собравшихся здесь самых важных, самых близких гостей. Я видела, он искренне счастлив, и затаенная печаль, не так давно омрачавшая его лицо, исчезла и, я хотела верить, не вернется больше никогда. Мы с ним произнесли все то, что полагается сказать новобрачным, затем настал черед гостей, затем праздничный обед, танцы, прогулки, музыка, игры, праздничный ужин и снова танцы, снова развлечения… Это был длинный и яркий день. Один из счастливейших в моей жизни.
Когда он закончился, а случилось это скорее под утро, когда последние гости разошлись и разъехались, а слуги тоже отправились по домам, мы с мужем поднялись наверх в нашу спальню. Тогда он второй раз за день нес меня на руках: я легкомысленно призналась, что падаю от усталости, а он только рассмеялся и взбежал по лестнице с двойной ношей так, будто бы не провел на ногах почти сутки.
– Это ты придаешь мне силы, – последовал ответ на мое шутливое возмущение, и мы оказались в комнате, а муж прямо в туфлях поставил меня на постель.
– Но вовсе необязательно сразу их тратить, – покачала головой я и хотела сесть, но он остановил меня.
– Погоди. Постой так. У меня для тебя подарок.
– Финвэ! Еще один?
Он только улыбнулся на этот мой притворный укор и наклонился, принявшись искать в прикроватной тумбочке. Я терпеливо ждала и позволила себе лишь скинуть туфли и оглядеться.
Спальня наша располагалась на втором этаже в основной части дворца. Впрочем, не спальня даже – три жилых помещения. Декораторы не так давно закончили их перепланировку, и теперь туалетная комната стала больше, а гардеробная спряталась в глубине, уступив место и замечательный вид на сад и площадь в пользу посветлевшей спальни. Сейчас там, за окном было тихо и пусто, но я знала, что днем отсюда замечательно наблюдать за повседневной жизнью города...
– Еще и далеко не один, – запоздало отозвался на мои слова Финвэ и чему-то усмехнулся.
Я, решив не подглядывать, слышала, как что-то шуршало там, в полумраке тумбочки, что-то стучало, затем раздался металлический звон, и Финвэ выпрямился и снова оказался подле меня.
– Ну-ка! Подними руки.
Сперва я подумала, это старинный нарядный пояс: щелкнула пряжка, мои бедра обвила кожаная лента и тут же съехала на бок под внушительным грузом подвеса. Тогда я присмотрелась и поняла.
– Готово. Немного тяжеловато, но это не столько для красоты… Ты теперь полноправная хозяйка. Здесь всё.
Последнее было очевидно. Я подхватила и взвесила в руках нанизанную на кольцо связку – ключи. Одно их количество наглядно демонстрировало величину дворца.
– Эти – от верхних жилых комнат, – оглядев меня и кивнув каким-то своим мыслям, Финвэ обхватил мои ладони и принялся перебирать и показывать, – спальня, кабинет, гостиная… Видишь, у них позолоченные головки. Эти – от кухни и кладовых. Здесь от дверей на этажи, на черные лестницы. Здесь правое крыло… Впрочем, тебе едва ли понадобится и половина – большинство дверей во дворце редко запирают.
Это было верно. Потому я слушала, не боясь не запомнить, а скорее просто рассматривала позвякивающую связку. И тут мое внимание привлек мелькнувший в ней ключик: в отличие от остальных он был маленький, блестящий и с причудливой витой головкой. Скорее от шкатулки, чем от двери.
– А этот? Ключ от твоего сердца? – беззаботно спросила я, и с удивлением заметила, как улыбка Финвэ дрогнула, а в глазах пробежала тень.
– Разве что от его части, – не сразу ответил он, и стало очевидно: я сказала что-то не то. – Идем. Я хотел показать позже, но раз ты спросила…
И потянул меня за руку, а я, спрыгнув с кровати, как была – босая и все в том же пышном свадебном платье – последовала за ним. Мы очутились в коридоре, едва сером от ползущего с лестницы предутреннего сумрака, и миновали его почти бегом. Газовые рожки́ на стенах не горели, и в полумраке я чуть не запуталась в собственном подоле.
– Это здесь, – произнес Финвэ, когда мы остановились возле узкой резной двери, более похожей на дверцу шкафа. – Давай.
Я неуверенно приблизилась и подняла глаза: лицо Финвэ, только что беззаботное и веселое, сделалось сосредоточенным и серьезным. Таким же, как в тот день, когда он предложил мне кольцо, свою руку и свое сердце. Тогда его серьезность напугала меня, и я решила, что речь пойдет о чем-то дурном. И, как и тогда, сейчас он тоже понял, что невольно нагнал на меня страху, и попытался улыбнуться:
– Ну же. Там нет ничего ужасного.
Я поверила и, кивнув, нащупала на связке ключик. Он легко провернулся в замке, и дверца-створка распахнулась.
Изнутри сразу донесся запах цветов. Я узнала белые ночные лилии, которые росли в саду и которые раньше, в те времена, когда я была только гостьей во дворце, часто стояли в вазах во многих комнатах.
– Дверь поставили буквально на днях. Раньше здесь была просто ниша. Я не стал… В смысле, решил, что не стоит… Нельзя было бы просто… – заговорил у меня за спиной Финвэ, а я, не глядя, нащупала его руку и сжала.
Комнатку, размерами едва превышающую кладовую для половых щеток, освещала лампада. Она висела на стене, и ее скромного света хватало, чтобы разглядеть все. На узком то ли столе, то ли полке стояла ваза со свежими цветами. Рядом – низкая, оббитая бархатом скамеечка. А над нею в раме висел большой портрет – вышивка. Молодая женщина в белом платье сидит прямо на траве возле зарослей тех же лилий, только диких, не садовых; взгляд ее направлен прямо на зрителя, она улыбается, склонив голову к плечу, и держит в руках маленькие пяльцы так, будто лишь на миг оторвалась от работы.
– Он хотел забрать к себе в комнату. Но я решил, это будет причинять только новую боль, – теперь Финвэ произнес это обычным своим ровным голосом, но я почувствовала, как пальцы его сжались у меня в руке: – У тебя все ключи, я не хочу ничего скрывать, – добавил он, и я кивнула.
– Я все понимаю, – это было чистая правда.
Лампада на стене мигнула, будто в подтверждение моих слов, и я обернулась и обняла Финвэ. Мы постояли в тишине еще какое-то время, а потом он шевельнулся, освобождаясь, прикрыл дверь и сам запер ее.
– Ступай, ложись. Я проведаю его и приду.
-2-
Если бы за пару лет до нашей свадьбы кто-нибудь сказал, что она состоится, я бы сочла это злой и подлой шуткой.
Мы были знакомы давно, очень давно. Еще при нашей первой встрече Финвэ очаровал меня и манерами своими, и всем обликом, потому вскоре сделалось очевидно, что я бесповоротно влюблена в него. Но прошло немного времени, и однажды он так искренне и от души признался, что рад считать нас с братом близкими друзьями, что мне не осталось иного, кроме как смириться и надолго запереть невзаимное чувство глубоко в сердце.
С ним я и жила. Приязнь и интерес, который иногда возникал в мой адрес у других мужчин, быстро оборачивался той же дружбой, хотя приятельницы мои не уставали делать намеки на то, что я чересчур разборчива в поклонниках. Им, конечно, было невдомек, а тайные мечтания мои были известны одному только брату: с ним у меня отродясь не было и не могло быть никаких секретов.
Так все и шло. Вскоре мы оказались в Амане, потом в год от года растущем Тирионе. Финвэ женился. Его супругу я тоже знала с тех же давних пор, хотя мы никогда не были близки. Мириэль казалась мне тихой и отчасти замкнутой, пусть и неизменно приветливой и милой. Она была умна, очень искусна в рукоделье, и я считала ее красивой той немного странной холодной и хрупкой красотой, какая навевает мысли о ледяных узорах и вызывает невольное желание оградить и сохранить. Думаю, не в последнюю очередь это и привлекало в ней Финвэ.
Буду откровенна, едва услышав об их намечающейся свадьбе, я испугалась. Подумала, что теперь любовь моя сменится иными, постыдными чувствами, и одиночество, уготованное мне злой судьбой, будет навсегда отравлено ими. Но милостью провидения этого не произошло. Не знаю почему, не знаю, что укрепило меня, но думаю, что, глядя на счастье Финвэ, на Мириэль, на то, как хороши они оба, и как трогательно он оберегает ее от любой заботы, я смогла отринуть те мрачные мысли и преодолела себя. К тому же, в скором времени мы с братом перебрались в Валимар, и я не стала противиться этим переменам, а напротив, решила, что так будет к лучшему.
То, что произошло впоследствии, всем хорошо известно, и я не буду пересказывать детали тех печальных событий. Скажу лишь, что сердце мое стало тогда разрываться с удвоенной силой. Мы с братом старались чаще навещать Финвэ, боясь оставлять его наедине с его горем: он осунулся, почти не ел, не говорил и был окутан таким плотным покровом отчаяния, что тот казался осязаемым. Мне так хотелось хоть чем-то его утешить, но я не знала способа и к тому же боялась обнаружить свои теперь дважды неуместные чувства. Но мы стали чаще проводить время вместе, и однажды брат даже уговорил Финвэ погостить в Валимаре с тем, чтобы смена обстановки хоть немного отвлекла его и развеяла тоску. Так или иначе, но время лечило. Раны, даже такие глубокие, затягивались. И утешение пришло.
Нет, я не сразу нашла силы принять его вспыхнувшую вдруг ответную любовь. Слишком много всего за этим стояло, слишком неправильным казалось, слишком очевидно было, что я займу чужое место. Знаю, об этом же шептались и в Тирионе, и в Валимаре, а может, еще где, и продолжают шептаться и поныне. И потому прежде, чем между нами состоялся откровенный разговор, и Финвэ протянул мне крошечную бархатную коробочку, мы еще изрядно помучились со своими чувствами и желаниями. Но и теперь, когда испытания, казалось, остались позади и нас наконец-то связали брачные обеты, и началась новая жизнь, она вовсе не обещала быть легкой...
Признаюсь, сперва я думала, что без труда справлюсь и с этой задачей. Она не представлялась мне какой-то особенной, невыполнимой; скорее наоборот, очень подходящей для меня, моего нрава и моих умений. Может быть, это некстати проснулась гордыня. Но вероятнее то, что меня окрылило ощущение нечаянного счастья, и я не понимала, что этот бой заведомо мною проигран.
Маленький сын Финвэ потерял мать, будучи совсем крохой, и не помнил ее. Конечно, он страдал. И конечно, я полагала, что сумею подружиться с ним, своей любовью и заботой облегчу его страдания и смогу восполнить то, чего он так несправедливо лишился. Тем более, это было бы мне только в радость: не имея тогда своих детей, я находила истинное удовольствие в общении с чужими и могла без труда поладить с каждым. Ничто не заставляло меня думать о грядущей фатальной неудаче.
Формально знакомство мое с Феанаро произошло в первые же дни его жизни, но ближе я узнала его только после смерти Мириэль. Это был невысокий худенький мальчик, черноволосый, как и его отец, с глазами серыми, но казавшимися темнее из-за лежащих вокруг теней. Он был молчалив, задумчив и обыкновенно проводил время наедине со своими игрушками; в облике его угадывались черты обоих родителей, но казалось, он больше напоминает мать. Я полагала, что и характером он пойдет в нее же.
Вместе с тем, как стали развиваться наши отношения с Финвэ, я стала больше общаться и с его сыном. Не скажу, что мы успели подружиться, но он относился ко мне приветливо и, смею думать, с некоторой симпатией. Это было хорошее начало.
– Здравствуй, птенчик, – привычно обратилась я к нему, когда мы с Финвэ возвратились однажды с прогулки в окрестностях Тириона. О нашем обручении было объявлено как раз накануне, и я планировала еще несколько дней оставаться в городе прежде, чем возвратиться в Валимар, где меня должны были сразу поглотить приятные хлопоты свадебных приготовлений. Их мы и обсуждали.
– Я не птенчик, – после затянувшейся паузы ответил тогда Феанаро и ушел, одарив меня таким темным и недетским взглядом, что я невольно застыла на месте. Обнаружилось, что если он и унаследовал характер матери, тот был не совсем таким, как я его себе представляла.
С этого момента и начались трудности. Финвэ, конечно, видел эту возникшую вдруг и растущую день ото дня враждебность и был очень ею расстроен. Но что он мог поделать? Разве что говорить и увещевать, а это не приносило плодов. Феанаро теперь всячески меня избегал, отмалчивался и все больше замыкался в себе. Последнее особенно нас беспокоило, и я понимала, что обязана во что бы то ни стало преодолеть его неприязнь и суметь снова расположить к себе. В противном случае то, что должно было стать началом новой счастливой жизни, могло обернуться новым горем.
-3-
– Доброе утро! – поздоровалась я, отворив дверь, и заглянула внутрь. – К тебе можно?
– Где папа? – раздалось вместо ответа. – Всегда он меня будит.
Феанаро сидел на полу среди разбросанных игрушек и на мое появление головы не поднял. Не дождавшись приглашения, я вошла сама.
– Он еще спит. Хочешь, пойдем и разбудим его?
Было уже не утро даже, а скорее день. Я только поднялась, проснувшись первой, и не стала беспокоить Финвэ. Наша первая совместная ночь выдалась не такой, как можно было ожидать: после всех этих хлопот, церемоний и шумного праздника мы просто заснули, едва легли в постель.
Зато пробудилась я отдохнувшей и с приятным чувством готовности к новым свершениям. Пусть и неясно еще, к каким именно. Стараясь не шуметь, я быстро завершила утренний туалет и спустилась вниз дать указания насчет завтрака или, вернее будет, обеда. Смешно сказать, но вдруг выяснилось, что я ужасно проголодалась: вчера от волнения едва могла проглотить и кусок, а сегодня вынужденное воздержание недвусмысленно дало знать о себе ворчанием в животе. Но просить что-то на кухне до того, как накроют на стол, я постеснялась и довольствовалась тем, что на обратном пути заметила в одной из гостиных вазу с фруктами. Тогда же меня посетила мысль, что следует проведать Феанаро.
На вчерашнем празднике мальчик присутствовал только в начале, когда шла официальная его часть. Он был нарядно одет, причесан и держался по-взрослому серьезно и спокойно. Я знала, что Финвэ поговорил с ним накануне, но подробностей выспрашивать не стала, впрочем, все было понятно и без них. И тогда, и сейчас мне было очевидно, что неприязнь никуда не делать, но Феанаро нашел в себе силы не показывать ее, чтобы не портить отцу такой важный день. Но, наверное, терпение его было небезгранично, а может, он просто утомился в силу возраста, потому как после торжественных речей няня увела его наверх, а затем Финвэ еще несколько раз отлучался проведать. Кажется, все было хорошо.
– Так что скажешь? – не дождавшись ответа, снова спросила я и, решившись подойти ближе, тоже опустилась на пол. – Пойдем? Или ты занят чем-то интересным?
Феанаро молчал и продолжал перебирать игрушки. Только движения его теперь стали скованнее, и по тому, как он сжимает кубики и раскрашенные фигурки, было видно, что он весь напрягся.
– Если не хочешь идти, не буду тебя отвлекать. Или можем заняться чем-нибудь вместе? – снова решила заговорить я и подобрала с пола одну из игрушек. – Какой у тебя красивый котик. Кто-то очень постарался, когда делал его…
Он не выхватил у меня фигурку. И даже не дернулся. Напротив: медленно поднял голову и посмотрел уже знакомым мне недобрым пронизывающим взглядом. Я осеклась и сама протянула руку – вложила злополучного кота в подставленную ладонь.
– Не трогай, – наконец, произнес Феанаро. Отвернулся и принялся сгребать игрушки в кучу. Некоторые он отделял и складывал в стоящий рядом сундучок, и нетрудно было заметить, что все они причудливо расписаны рукой одного художника.
Я хотела предложить помочь с этой нехитрой уборкой, но передумала и спросила другое:
– Ты не голоден? Няня покормила тебя? Смотри, у меня есть для тебя яблоко…
Конечно же, покормила. Иного и быть не могло, да я и сама только что спросила это у Вэссэ и получила утвердительный ответ: и покормила, и умыла, и одела, и в сад вывела ненадолго. Вопрос был ненужным, но мне казалось правильным продолжать попытки разговорить мальчика, и такая отвлеченная тема лучше всего для них подходила.
Но Феанаро ограничился тем, что просто кивнул. Что под этим следовало понимать, оставалось неясно, но я не успела уточнить, потому как он задвинул свой сундучок под кровать и поднялся на ноги.
– Идем будить папу.
И эта короткая фраза из его уст так меня обнадежила, что я сочла за благо позабыть про яблоко и тоже поспешила встать с пола.
– Конечно. Пойдем.
Финвэ мы застали за одеванием. Вернее, за его окончанием: он стоял перед зеркалом и повязывал шейный платок, насвистывая что-то не слишком стройное, но веселое.
– Доброе утро, – произнес остановившийся на пороге Феанаро, и я без труда уловила в его голосе угрюмые нотки.
– Привет, привет! – откликнулся Финвэ и порывисто шагнул нам навстречу. – Неужели ты уже заскучал без меня? Почему такой мрачный? Ну же! – и он по обыкновению подхватил сына на руки и пару раз подкинул в воздух. Мальчик наконец-то улыбнулся. – Гости вчера разъехались совсем поздно, так что извини, я изменил нашему с тобой ежеутреннему ритуалу. Не сердишься?
– Нет, – покачал головой Феанаро и, обхватив отца за шею, что-то зашептал на ухо.
Повисла пауза, мы с Финвэ успели обменяться взглядами, и он украдкой поцеловал меня в висок. Я только улыбнулась.
– Ну что ты. Нет, конечно, – наконец, ответил Финвэ и опустил замолчавшего сына на пол. – Все останется, как было. Пойдем вниз, позавтракаем все вместе.
– Я уже завтракал, – заметил Феанаро и покосился в мою сторону.
– Тогда попросим Вэссэ просто сварить тебе какао. После праздника осталось много всяких сладостей, – и Финвэ подмигнул, а мальчик, помедлив, кивнул и протянул руку.
– Пойдем.
– Беги вперед, мы тебя догоним.
Мне достался еще один косой взгляд, теперь уже подозрительный, но спорить Феанаро не стал. Вскоре его шаги стихли в коридоре, а уже с лестницы долетел зов:
– Вэссэ, Вэссэ! Свари мне какао!.. Папа разрешил!..
Я прислушалась и хотела сказать, что со временем все совсем наладится, но не успела: Финвэ притянул меня к себе и не дал рта открыть.
– Все хорошо? – спросил он, когда мы выпустили друг друга из объятий и отдышались.
– Лучше не бывает, – заверила я и почти не покривила душой.
Завтрак прошел вполне мирно, затянувшись до того времени, когда его не следовало бы называть даже обедом. Мы беззаботно болтали за столом, и даже Феанаро иногда вставлял нехитрые реплики, чем – и это было очень заметно – еще больше радовал отца. Впрочем, большую часть времени он все же молчал, посматривал по сторонам и возился со своими игрушками, которые Вэссэ пришлось принести из комнаты. Но это атмосферы нашего застолья вовсе не портило, напротив, и я даже подумала, что все получилось очень по-семейному.
Затем Финвэ отлучился, сказав, что ему нужно ответить на миллион поздравительных писем, которые скопились в кабинете, и лучше начать сейчас, а не ждать второго, уже послесвадебного миллиона. Нам он предложил пока погулять в саду или придумать себе иное занятие по вкусу. К тому же вечером должны были снова пожаловать близкие друзья, поэтому нас снова ждал праздник, пусть и небольшой и в куда более узком кругу. На его счет все необходимые распоряжения уже были сделаны, так что я и правда могла позволить себе еще немного отдохнуть в тишине.
– Чем ты хочешь заняться? – спросила я Феанаро, когда мы вышли из столовой и поднялись наверх. – Можем выйти в сад. Или я могу почитать тебе в библиотеке. Что скажешь?
– В сад.
Я не стала возражать.
Но там мы пробыли недолго. Ровно столько, сколько понадобилось для того, чтобы Феанаро сломал несколько веток лилий, а я, остановив его, отыскала ножницы и подровняла стебли. Затем мы возвратились в дом.
– У тебя есть ключ? – спросил он, когда мы снова оказались в коридоре нашего жилого крыла и остановились рядом с уже знакомой мне деревянной дверцей.
– Да. Конечно, – спохватилась я, – погоди немного.
Ключ вместе со всей связкой и поясом к ней остался в спальне. Я повесила его рядом с туалетным столиком, сочтя разумным не носить постоянно, а оставить на видном месте, как еще один символ моего нового статуса. Здесь же я его и нашла.
– Вот. Посторонись-ка.
Феанаро терпеливо ждал, прижимая к себе букет, и едва я отперла дверь, протиснулся внутрь.
Здесь ничего не переменилось. Лампада также мигала на стене, озаряя саму комнатку и портрет. Лилии в вазе стояли еще свежие, живые, но я не стала об этом говорить и только помогла Феанаро поменять их на новые и подлить из принесенной склянки свежей воды.
– Это мама, – сказал он, когда с делом было покончено, и он выпрямился и посмотрел на портрет. Сказано было таким тоном, будто нас представили друг другу.
– Я знаю, – ответила я.
– Папа говорит, она ушла, и больше не вернется, – продолжил Феанаро.
– Мне очень жать…
– Но это неправда, – будто не заметив моих слов, добавил Феанаро. – Она возвращается. Я часто вижу ее. Она приходит по ночам, и сидит рядом со мной. И рассказывает что-то. Но я потом не могу вспомнить, что именно…
– Конечно, она снится тебе… – мне было грустно слышать это признание, но с другой стороны я расценила его как добрый знак доверия и в душе ему порадовалась.
А Феанаро снова ничего не ответил, только порывисто прижался к портрету, раскинув руки так, словно хотел обнять вышитую фигуру, после чего резко обернулся и шагнул к двери.
– Пойдем.
Я не стала больше ничего говорить. Взяла со стола старые цветы, подобрала несколько опавших лепестков и подхватила склянку с остатками воды. Из коридора со стороны лестницы донесся какой-то шум и оживленные голоса.
– Кажется, приехали гости. Сбегаешь посмотреть? – предложила я, и Феанаро, не говоря ни слова, кивнул и ушел.
Я осталась одна. Лампада на стене тихо мерцала, заставляя шевелиться по углам глубокие тени, в вазе и в руках у меня источали свой аромат лилии. Мириэль по-прежнему приветливо смотрела с портрета, и я невольно улыбнулась ей.
– Я позабочусь о нем. Обещаю.
Поудобнее перехватив свою ношу, я вышла в коридор и прикрыла за собой дверь. Снизу доносились все те же звуки, сделавшиеся более громкими и отчетливыми, кто-то засмеялся, кто-то позвал меня по имени: стоило поторопиться. Я еще раз взглянула на резную створку, на замочную скважину, на связку ключей у меня в руках. Прислушалась и пошла прочь: комнатку я решила больше не запирать.
-4-
А всего неделю спустя наша так удачно начавшаяся жизнь омрачилась самым неприятным образом. Признаюсь, в том, что произошло тогда, была часть моей собственной вины, пусть я и не понимала, к чему могут привести слова мои и действия.
Итак, в тот день после свадьбы нас, как и было запланировано, навестили близкие друзья. Приехал брат с семьей, приехали три мои подруги с мужьями, пришли друзья Финвэ. Все были давно знакомы, и мы замечательно провели вечер: тихо, без громких речей, без танцев, зато по-домашнему уютно и тепло. Покончив с ужином, переместились в гостиную, где жена брата предложила сначала сыграть в фанты, а затем уже все вместе, гости и Финвэ, уговорили меня сесть за клавесин. Я, впрочем, не слишком сопротивлялась. Игра на нем, равно как и пение, и музыка вообще были не только моей страстью, но и входили в число очевидных талантов. Некоторые удивлялись выбору инструмента, и действительно, хоть я и могла играть на рояле, на арфе и даже немного на скрипке, предпочтение отдавала именно клавесину. Мне нравилось его изысканное звучание, нравилась старинная музыка вообще. И потом, он был так безупречно красив, что уже только прикосновение к клавишам и взгляд на расписные панели становились особым удовольствием. Одним словом, клавесин был вещью, место для которой я первым делом выбрала во дворце, и которую отправила в новый дом последней.
А дебют получился успешным. Гости остались довольны, Финвэ тоже, и поэтому так зародилась, а в моем случае возобновилась, маленькая традиция: всю неделю я играла по вечерам в гостиной, сделав перерыв только на один день, когда мы вместе – я, Финвэ и Феанаро – совершали визит на один из городских приемов. Остальные же вечера заканчивались тем, что Финвэ сидел рядом возле камина и слушал, а когда я завершала последнюю композицию, вставал, целовал меня и шел укладывать сына. Мне все это очень нравилось.
Что до Феанаро, то он за минувшие дни едва ли ко мне потеплел. Но и особой враждебности не выказывал. Кажется, между нами установилось хрупкое перемирие: он, видно, получил заверения в том, что его привычный мир не поменяется, и потому терпел мое присутствие, хотя и не пытался скрывать, что оно ему не слишком приятно. Я это понимала и не спешила делать новые шаги и навязывать более тесное общение, боясь лишний раз на него давить.
– Спит, – сказал мне Финвэ, когда очередным поздним вечером вышел из комнаты сына и притворил за собой дверь.
Рожки́ в коридоре уже не горели, и я с лампой в руках ждала его у входа в нашу спальню.
– Кажется, дело идет. Он почти не грубит мне.
– Я заметил. Спасибо…
Я только улыбнулась и позволила себя обнять, а затем, освободившись, попросила:
– Можно я взгляну на него?
– Конечно. Зачем спрашивать? Только не задерживайся.
Я ответила на многозначительный взгляд еще одной улыбкой и пошла вперед, к комнате Феанаро.
Мальчик действительно спал. Не став тревожить его и пригасив лампу, я опустилась на колени рядом с постелью и наклонилась ближе. Сейчас он не выглядел ни печальным, ни злым, ни капризным. Просто ребенок, утомившийся за день и калачиком свернувшийся под одеялом. Я поправила ему волосы и продолжила всматриваться в лицо.
Он был очень миловидный, но худощавый и слишком бледный. В аккуратных чертах не прослеживалось и следа той очаровательной припухлости, какая обыкновенна для детей его возраста. Пожалуй, ему следовало бы чаще бывать на улице. И побольше есть… Не редкость, когда дети капризничают в еде, но все же здесь стоило проявить больше настойчивости. И стоило взять во дворец еще одну служанку – с ребенком, тогда у мальчика появился бы компаньон для игр. Он почти не общался с другими детьми, а это тоже едва ли шло на пользу. Еще я подумала, что неплохо бы немного сменить обстановку в комнате или сменить саму комнату: сделать ее светлее, наряднее. Принести цветы, другие шторы, обои переклеить. Может быть, повесить подходящий для детской гобелен с какими-нибудь веселыми животными... Все это не сразу, конечно, но подумать следовало. Я наметила себе план и решила обсудить его с Финвэ как-нибудь на досуге.
А пока Феанаро спал, сунув под щеку кулак и крепко обняв тряпичного зайца. Сердце у меня вдруг сжалось от нахлынувшей нежности и я, не утерпев, наклонилась и коснулась его щеки губами:
– Спи спокойно, сыночек.
Утро началось с переполоха.
В спальню постучались ни свет, ни заря, затем еще раз – чаще и тревожнее. Я рывком пробудилась и обнаружила, что Финвэ на ходу натягивает халат и уже подходит к двери. На пороге оказалась Тандариэль – Тандэ – горничная. По голосу я поняла, что случилось что-то вопиющее.
– Господин, там!.. Клянусь, когда мы уходили, все было как всегда… Господин!..
– Погоди, Тандэ, не части́, – мне не было видно лица Финвэ, но тону я поняла, что он хмурится. Сама я поспешила подняться и тоже разыскала халат. За окном было еще серо – утро толком не наступило.
– Скажи нормально, что случилось?
– Я… Я не знаю! Мы ушли в обычное время. А утром!.. Утром пришли и увидели! – и Тандэ горько разрыдалась.
Финвэ пробормотал что-то неразборчивое и, не став дожидаться объяснений, скрылся в коридоре. Я к тому моменту успела кое-как запахнуться и подбежала к дрожащей девушке.
– Что случилось?! Кто-то пострадал? Вы позвали врача? Неужели Феанаро?! – тут я внутренне содрогнулась от подкатившего ужаса, но Тандэ отрицательно затрясла головой.
– Нет, госпожа… Все целы. Дело не в том, – выдавила она сквозь слезы и снова протяжно завыла, уткнув лицо в ладони. Накрахмаленная наколка сползла на лоб и некрасиво затряслась, когда девушка стала раскачиваться в рыданиях.
– Тогда успокойся сейчас же! Все остальное поправимо. Пойдем, покажешь мне, что случилось. Нет, постой, сначала налью тебе воды…
Но когда мы спустились вниз, я сама не удержалась от возгласа.
Гостиная была словно припорошена снегом. Всюду лежали какие-то крошечные клочки, и только когда я увидела на ковре разорванную пополам папку – давний подарок брата – и присмотрелась к белым кусочкам, то разглядела на них ноты. Рядом с папкой кто-то рассыпал и растоптал цветы. Это были орхидеи, прежде они стояли в вазе на крышке клавесина, но теперь крышку подняли, а сама ваза вверх дном торчала из распахнутого корпуса, застряв между немногими уцелевшими струнами. Клавиши были усыпаны лепестками и залиты водой. Я застыла, не веря своим глазам.
– …Я уходил последним, как всегда, – Финвэ мрачнее тучи стоял рядом с разгромленным инструментом и слушал Мелендила, дворецкого. Тот ссутулился и был бледен, но говорил неизменно ровно. – По обыкновению перекрыл газ, проверил комнаты, запер, что следует, и ушел. Во дворце оставались только вы трое.
– То есть хочешь сказать, это устроил кто-то из нас троих? – еще больше нахмурился Финвэ и взмахом остановил попытавшегося возразить Мелендила. – Милая, ты не поднималась ночью, чтобы разгромить любимый инструмент?
Я, все еще не отошедшая от потрясения, не осознала нарочитой нелепости вопроса и только покачала головой.
– Вот и я тоже. Что же получается? Может, Феанаро?.. О, как кстати!
Я обернулась и увидела в дверях заспанного мальчика. Он стоял в одной ночной рубашке, босой и все с тем же зайцем в руках.
– Родной мой, мы разбудили тебя? – наконец-то опомнилась я и поспешила укутать Феанаро оставленной в кресле шалью. – Ты же продрогнешь…
– Что случилось? – не обращая на меня внимания, глухим со сна голосом спросил мальчик.
– Сынок, не ты случайно устроил этот погром? Клавесин разломал?
Феанаро равнодушно посмотрел по сторонам, задержав взгляд на вазе, и только пожал плечами.
– Сынок? – повторил Финвэ. Складка между бровей у него сделалась четче.
– Нужен мне этот дурацкий клавесин, – буркнул мальчик.
– Феанаро. Посмотри на меня.
Их взгляды встретились, и во всеобщем напряженном молчании они несколько секунд друг на друга смотрели.
– Феанаро, теперь скажи мне, что ты этого не делал.
– Финвэ, – попыталась вмешаться я, видя, что дело принимает странный оборот, – ты же прекрасно знаешь, он спал…
– Погоди. Итак?
– Я этого не делал.
– Точно?
– Ты что, не веришь мне? – если на какую-то долю секунду у меня и мелькнула дурная мысль, то теперь я ее отбросила.
Может быть, клавесин мальчику не нравился. Может, цветы были не по вкусу. Но он, конечно, ничего с ними не делал. Даже не потому, что объективно не мог. Вопрос отца вызвал у него такое ненаигранное удивление, сменившееся самой настоящей обидой, что ни о каком притворстве речи быть не могло. Глаза округлились недоверчиво, а рот приоткрылся: он очевидно растерялся.
Я поспешила покрепче приобнять его и поправила сползающую шаль.
– Нет, что ты! Никто не подумал, будто ты мог это сделать…
– …Это она, да? – он резко отстранился от меня. Обиженное лицо в одно мгновение исказилось гневом. – Она сказала, я виноват?! Я так и знал!
И он с неожиданной для своей комплекции силой отпихнул меня обеими руками и бросился прочь. Не удержав равновесие, я села прямо на паркет. Тандэ ахнула и поспешила на помощь.
– Феанаро! – попытался остановить Финвэ. – Немедленно вернись!
Это, конечно, не подействовало.
– Останешься в свой комнате весь день!
А это, насколько я могла судить, едва ли было наказанием…
Когда быстрые шаги на лестнице стихли, и где-то наверху громко хлопнула дверь, мы все тоже вздрогнули и, наконец, отмерли.
– Уберите здесь все. И накройте завтрак, – бросил Финвэ и ушел. Я поспешила за ним.
Завтрак получился – одно название. Я не могла найти сил, чтобы притронуться к еде, а Финвэ хмурился и все помешивал и помешивал ложечкой давно остывший кофе.
– Я неправильно повел себя. Или лучше сказать: ужасно?
– Ты перенервничал, – я попыталась его успокоить.
– Это не оправдание. Да, жутко испугался: кто, демон побери, мог такое учинить?! Но недостойно было выговаривать Мелендилу. Не говоря о Феанаро…
– Почему тебя вообще посетила эта мысль? Такой погром и ребенок…
– Он слишком похож на мать.
Я кашлянула, помедлив.
– Ну да, такой же тихий и замкнутый… Но причем здесь это?
Финвэ хмыкнул.
– Я имел в виду, такой же упрямый. И не только.
– Упрямый? Как Мириэль? – я недоверчиво улыбнулась. Эти два слова рядом даже звучали странно.
Финвэ тоже улыбнулся, уже шире, но невесело.
– Знаю, знаю… Не ты одна удивляешься. Да, все верно: Мириэль была и милой, и приветливой, и тихой. Но и ужасно упрямой. Со стороны этого было не разглядеть, но если что-то взбредало ей в голову, то поделать ничего было нельзя. У меня никогда не доставало сил хоть в чем-то ее переспорить. Даже в мелочах.
Это для меня было откровением.
– Ни за что бы не подумала. И вы часто спорили?
– Почти никогда. Разве что в начале, до того, как я хорошо ее изучил. А позднее редко… Помню, однажды мы сидели здесь, в гостиной, я что-то читал, она вышивала. И вдруг сказала: «Мне не нравятся эти шторы». Не знаю, почему, она сама их шила… Я посмеялся и отмахнулся, мол, прихоти беременной. Через неделю она свои слова повторила. Я сказал, что раз так, распоряжусь, пусть сменят. А еще через неделю она отложила пяльцы, поднялась с дивана и сдернула эти несчастные шторы вместе с карнизом. Я так опешил, что не успел и с места подняться, а она затолкала их в камин и как ни в чем ни бывало вернулась к шитью. Слова не произнесла... Так что мы почти не спорили.
Видимо, на лице у меня отразилась такая буря эмоций, что Финвэ немного натужно рассмеялся и, потянувшись через стол, взял меня за руку.
– Ну вот, теперь ты подумаешь, она была не в себе. Или того хуже. На самом деле нет. Просто иногда она… Не стеснялась проявлять свои эмоции. И вазой в стену, если с рукоделием вдруг не ладилось, запустить могла. Потому я и подумал… Ты же видела, как он посмотрел? «Дурацкий клавесин!»
– Да, ты удивил меня… Но все равно мальчик не виноват. Он едва проснулся и не понял, что случилось. Тем более, если клавесин или моя игра ему не по нраву.
– Скорее всего. Но кто-то же это сделал!
– Не шуми. Мало ли, какое объяснение может быть. Вазу сквозняком сдуло.
– И изорвало ноты?
– Значит, крыса пробралась или кошка уличная. Все. Я не хочу сейчас думать об этом, меня только перестало трясти. Мелендил уже написал мастеру, тот придет завтра и все настроит. А тебе следует сейчас же помириться с сыном.
– Сейчас он наказан, – покачал головой Финвэ.
– Несправедливо.
– Он тебя толкнул, – напомнил Финвэ, – это неприемлемо.
– Он рассердился на меня, потому что ты дал повод подумать, будто я наябедничала.
– Я понимаю. Прости... Я все испортил, да? – тут лицо у него сделалось совсем несчастным. Я вздохнула и поднялась с места.
– Сходи сейчас. Это странное недоразумение, его надо уладить поскорее. Я пока еще раз оценю ущерб и расспрошу прислугу.
-5-
Следующие несколько дней проходили в неприятной атмосфере напряженности.
Ничего толкового о ночном происшествии выяснить не удалось. Мы не стали пытаться скрыть случившееся, но преподнесли его как вторжение бродячего животного; впрочем, иного объяснения и не было. Никаких других следов ни в гостиной, ни в столовой, ни где бы то еще во дворце отыскать не получилось, но Тандэ обнаружила, что щеколда на окне за клавесином не задвинута, и хоть окно и было плотно закрыто, но все же хитрый зверь мог воспользоваться этим путем. Другого способа объяснить произошедшее мы не придумали.
Подозрения в адрес Феанаро были отброшены сразу же, тоже самое касалось прислуги. Конечно, я подумать не могла, будто кто-то из них мог совершить подобное. Тандэ? Или Вэccэ? Или Мелендил? Садовник Морвэ, кто-то из оставшихся горничных и кухарок? Глупость. Да и зачем? Нет, все это походило на какую-то необъяснимую случайность, а не на чей-то злой умысел. И все же неловкость осталась. Особенно явно она повила в воздухе после ухода мастера Линдэля, настройщика. Он провозился с несчастным инструментом целый день, не задавая лишних вопросов, но взгляд его был красноречивее слов. Уходя, заметил, что мне повезло: кошка, поиграв с вазой, не оставила на крышке следов когтей. Реставрировать лаковое покрытие – дело непростое…
Все это заставляло меня возвращаться мыслями к важному вопросу – вопросу прислуги. Нет, я вовсе не подумала о том, чтобы сменить штат. Дело было в другом. Мне было давно известно, что некоторых удивляет то обстоятельство, что в таком большом дворце работает не так много прислуги. Дворецкий, который иногда исполнял обязанности камердинера, три горничные, две кухарки и повар, садовник и няня. В случае каких-то важных приемов и праздников, а они бывали нечасто, нанимали дополнительных работников. Но главное было то, что ночью во дворце оставались только мы трое, а прислуга расходилась по домам. Так было заведено.
А ведь строился дворец с другой целью. Я прекрасно знала, что тогда, давно, когда здание только зарождалось на бумаге, Финвэ был охвачен идеей построить большой дом для будущей большой семьи. Он хотел видеть рядом с собой много детей, затем много внуков, их семьи, их друзей… После их с Мириэль свадьбы все вроде бы пошло по этому пути. Да, Мириэль не отличалась особой общительностью, но праздники и приемы во дворце давались регулярно, и хозяйка была на них само радушие. Хотя и тогда большого штата здесь не было. А дальше случилось то, что случилось. Вместо веселья поселилась печаль, а следом за ней тишина. Оставшись один, Финвэ распустил всех, кроме Мелендила, Вэссэ, Морвэ и повара Артано. Большая часть комнат была закрыта вовсе, и хозяин редко покидал спальню и кабинет, по нескольку дней не видя никого, кроме сына. Нечего было удивляться, что и теперь, когда с моим появлением ситуация переменилась, ночью дворец по-прежнему пустеет. Но об этом я и захотела поговорить с Финвэ, и не могла пока подгадать удобного случая.
– Пони… Может быть, пони? Я сперва думал о щенке, но вспоминаю погром и сомневаюсь.
– Я не понимаю тебя.
Была середина дня. Мы сидели в саду на траве, я читала, Финвэ рисовал в альбом. Взгляд у него против обыкновения был рассеянный и по тому, как то и дело замирает на бумаге карандаш, я видела, что мысли его витают где-то далеко.
– Я о Феанаро. Ты же видишь, что происходит? Я размышлял, чем бы его развлечь… Задабривать игрушками не выйдет, это не для него. Подумал, может съездить куда-то всем вместе. Лучше всего к морю. Но, пожалуй, пока рано. А вот пони…
– Будет чаще бывать на воздухе, займется физическими упражнениями, подружится с животным, – теперь я уловила мысль и, отложив книгу, кивнула. – Это хорошая идея.
Происходящее с Феанаро было второй причиной повисшей во дворце напряженности. Финвэ по моему настоянию поговорил тогда с ним и извинился за неприятные подозрения, а мальчик после этого разговора спустился и извинился уже передо мной. Можно было подумать, что мир восстановлен, но как бы не так.
Всю неделю после свадьбы он не стеснялся демонстрировать неудовольствие от моего присутствия, изредка спорил или грубил, иногда нарочно не слушался или игнорировал мои слова, а иногда, будто забывшись, был вполне дружелюбен. Одним словом, вел себя, как всегда. Теперь же поведение его переменилось. Ни мне, ни Вэссэ больше не приходилось повторять что-то дважды: он без слов выполнял все, о чем мы просили. Если спрашивали, отвечал односложно, а еще лучше «да» или «нет», и избегал смотреть в глаза. Вытащить его из комнаты теперь стало куда легче, но прогулки явно не приносили ему радости, равно как и привычные игры. Если прежде он был очевидно удовлетворен обществом своих игрушек и увлеченно с ними возился, то теперь все чаще выстраивал их вдоль кровати и отрешенно сидел рядом.
– Я обидел его. Мы прежде никогда не ссорились, а теперь я его обидел.
Финвэ неоднократно повторял эти слова, и мне оставалось только пытаться его приободрить и одновременно придумывать способ исправить сложившуюся ситуацию.
– Это пройдет. Надо понять, как лучше отвлечь его. Твои слова задели его, он расценил их как… Как… – я замолчала, подбирая слово поделикатнее.
– Ну же, заканчивай. Хотя нет, не надо. Я знаю, что просится на язык.
Этот обмен фразами состоялся нынче утром, и тогда Финвэ закончил тем, что махнул рукой и ушел в кабинет. Видно, там он и надумал про пони, о котором мы теперь заговорили.
– Да, это хорошая мысль, – подтвердила я свои слова. – Хотя есть и еще одна.
– Какая?
– Я подумала, стоит предложить Мелендилу приводить во дворец сыновей. Они, конечно, значительно старше Феанаро, но смогут помогать отцу с работой, а заодно вовлекут мальчика в какие-нибудь игры. Расшевелят. И потом можно взять еще одну служанку. Узнать, у кого из горничных в городе есть сын такого же возраста, и предложить ей работу.
– Ты права, – после паузы ответил Финвэ. – Это может оказаться даже лучше, чем пони.
– Пони не помешает, – улыбнулась я.
Финвэ кивнул и, опять помедлив, добавил, тоже с улыбкой:
– Если на то пошло, я подумал еще об одном.
– О чем?
– На пользу может пойти не только появление друга.
– И чье же?
– Братика. Или сестренки.
Я сжала его руку и поднялась с травы.
– Мелендил звонит к обеду. Пойдем.
Ночью я лежала без сна. На стене тикали часы, Финвэ мерно дышал рядом, так и не выпустив меня из объятий, и я слушала его и размышляла о нашем дневном разговоре.
После обеда мы более не возвращались к нему, хотя было ясно, что озвученная мысль повисла в воздухе отложенным вопросом. Прежде мы не обсуждали всерьез будущих детей, хотя я знала, Финвэ очень хочет их, и наши желания в этом совпадают. Но пока не наладилась наша совместная жизнь, пока я не нашла общий язык с Феанаро, решать что-то было преждевременно.
Кроме того, я вовсе не была уверена в том, что мальчика обрадует скорое появление еще одного ребенка. Не далее как утром я стала свидетелем того, как Вэссэ предложила Феанаро позаниматься письмом. Он по новому своему обыкновению тотчас направился к столу.
– Маленький господин, конечно, давно все знает. И читать, и писать выучился. Но тренировка ведь не повредит?.. Вот появился у господина и госпожи ребеночек, а вы, как старший брат, его учить сможете. Не здорово ли?
Тогда он поднял голову и посмотрел на Вэссэ тем самым своим неприятным темным взглядом, которого я не видела уже несколько дней. Девушка покраснела и глупо засмеялась. А я, наблюдая за этой сценкой из дверей, подумала, что он, пожалуй, достаточно взрослый, чтобы отказаться от няни. Или чтобы ограничить ее участие в воспитании, и пригласить во дворец учителя. Не для письма и счета, конечно, с этим давно и успешно справился сам Финвэ. Но вот что-то вроде рисования, или лепки, или музыки, или всего вместе… Это тоже следовало обдумать, и эти мысли тоже крутились у меня в голове и не давали сна.
В конце концов, я отбросила одеяла и, освободившись от объятий Финвэ, поднялась с постели. Халат лежал рядом в кресле и, одеваясь, я озадачилась, чем бы себя занять. Во дворце было по-прежнему тихо, я так и не успела предложить Финвэ договориться с кем-то из прислуги, и они как всегда разошлись по домам. Книга лежала на туалетном столике, но читать мне не хотелось. Рисовать я толком не умела, и Финвэ иногда подшучивал, что если его бесталанность в музыке восполняется успехами с карандашом и кистью, то для меня справедливо обратное. Я на это только смеялась и говорила, что мы прекрасно друг друга дополняем… Да, пожалуй, сейчас я бы с удовольствием развеяла мысли за клавесином, но, увы, ночью это было невозможно. Поэтому побродив по спальне и не найдя себе занятия, я вышла в коридор с целью проведать Феанаро.
Он спал в той же позе с зайцем в руках. Я подошла к постели и поправила одеяло: он скомкал его так, что складывалось впечатление, будто рядом кто-то сидел. Сама я садиться не стала и остановилась рядом, рассматривая. Сейчас при взгляде на него в темноте и тишине спящего дворца я почувствовала себя ужасно беспомощной. Не знала, что делать. Пытаться что-то предпринимать и неустанно тормошить его, навязчивостью вызывая все больше раздражения? Или отстраниться и выжидать, надеясь, что он не расценит это как безразличие? Недолго было отчаяться.
Я наклонилась поправить сбившуюся в изголовье простынь и теперь увидела, что глаза у Феанаро припухли, и вокруг век еще не сошла краснота. Прикоснулась к подушке – так и есть, влажная. У меня сжалось сердце: впору было расплакаться самой. Да что же это такое? Мы все хотим одного и того же, а получается только хуже для всех. В глазах у меня защипало, и захотелось сейчас же вытащить ребенка из-под одеяла, встряхнуть и прижать к себе, как котенка. И наговорить ему всего того, что давно уже рвалось у меня из груди: что он глупый непонятливый мальчишка, что довольно изводить себя и отца, что мы любим его, что мое появление не может сделать его жизнь хуже, что никто не виноват в случившемся с его матерью, что ее не вернуть этим упрямством, и что не будет предательством по отношению к ней дружба со мной… И еще много всего другого. Но ничего этого я, конечно, не сказала. И тормошить его тоже не стала. Только погладила по волосам и хотела поцеловать, но в этот момент услышала знакомый и неожиданный звук.
Ми.
Ми.
Ля. До.
Я вздрогнула и выпрямилась.
Там внизу, в пустой гостиной кто-то давил на клавиши инструмента.
Я плотнее запахнула халат и прислушалась. Все стихло.
Опять пробралась какая-то кошка? Или мышь залезла в корпус? Или на струны попало что-то постороннее, и сквозняк теребит его? Следовало проверить. Еще раз взглянув на спящего ребенка, я покинула комнату и поспешила вниз.
Здесь, конечно, никого не было. Прежде чем направиться в гостиную, я подошла и подергала двери главного входа, они были заперты. Но рычажок позволял открыть их изнутри, что я и сделала: в саду все было тихо и мирно, никто не бродил там и не тревожил ночной покой дворца. И все же…
Ми. Ми. Ля-си-до.
Я вздрогнула и поспешила на звук, рывком отворила дверь. В гостиной было пусто.
Клавесин стоял на своем месте, никем не потревоженный. Ваза со свежими цветами была на столе, ноты в новой папке лежали рядом, и окна, кроме одного, центрального, были задернуты. Я первым делом пощупала щеколды, но они были задвинуты – горничные теперь обязательно их проверяли, а Мелендил, уходя, проверял еще раз.
– Кис-кис-кис, – все же позвала я в темноту и даже заглянула под клавесин и под кушетку. Ничто мне не ответило. Я почувствовала себя ужасно глупо.
– Может, что-то попало на струны?…
Крышка была опущена, а значит, эта мысль тоже не отличалась разумностью, но иной мне в голову не пришло. Я подошла к инструменту и по очереди нажала те же четыре клавиши: ми, ля, си, до. Открыла корпус и заглянула внутрь: все было в порядке, никакая мышь там не притаилась, а струны казались натянутыми, как полагается. Но по всему выходило, следует еще раз пригласить мастера Линдэля, пусть посмотрит…
Я поняла голову и едва удержалась от того, чтобы вскрикнуть. Центральное окно, превратившееся ночью в большое зеркало, отразило у меня за спиной белую фигуру. Я стремительно обернулась, одновременно заслоняясь рукой и… И никого не увидела. Позади стоял шкаф с декоративным фарфором, его стеклянная дверца показала мне мое же собственное слабое отражение.
– Нервы никуда не годятся, – прошептала я в темноту и снова взглянула на окно.
Должно быть, при определенном ракурсе, два отражения создали у меня за спиной уменьшенного двойника. Я постояла так, пытаясь снова поймать странный эффект, но больше ничего увидеть не удалось. Может быть, дело было в звездном свете, а сейчас на ночном небе поменяли свою форму облака…
Я вздохнула, пытаясь унять участившееся биение сердца, еще раз оглядела комнату и решила возвратиться наверх. Но по пути меня никак не покидало странное ощущение: я что-то упустила. Какую-то важную деталь… Но уловить ее я не могла.
Коридор встретил меня тем же полумраком и сонной тишиной. Тянулись по обе стороны деревянные панели стен, тускло поблескивали рамы картин. От декоративных столиков с часами, вазами и статуэтками остались одни силуэты. Было прохладно. Я решила возвратиться в постель и прошла вперед мимо нескольких комнат, но тут остановилась: взгляд уперся в открытую дверь в конце коридора. Узкая резная створка была распахнута и внутри в комнатке привычно мерцала лампада. От портрета на стене было видно лишь белое платье, а лицо Мириэль тонуло в тенях. Я не могла вспомнить, как выглядела дверь, когда я спускалась вниз на звук клавесина, но готова была поручиться, что перед отходом ко сну видела ее закрытой.
Мне стало не по себе. Вместо того чтобы по первому порыву пойти вперед и закрыть комнатку, я стояла, напряженно вслушиваясь в тишину, а затем поспешила в спальню. Только скинув халат и забравшись под бок к Финвэ, я поняла, что именно тревожило меня на обратном пути из гостиной: на столе в вазе стояли мои любимые орхидеи. Но пахло в комнате ночными лилиями.
@темы: БПВ-4, Тема Октября, Воинство F.
-
-
31.10.2016 в 20:58-
-
31.10.2016 в 21:00-
-
01.11.2016 в 12:09-
-
01.11.2016 в 12:11-
-
03.11.2016 в 00:17Автору очень приятно, что вы решились прочитать не маленький текст)) И замечатльно, что понравилось
Пролог в общих чертах подсмотрен там же, где первая фраза
-
-
06.11.2016 в 15:48И напомнило "Зеркала"Но какая назойливая, настырная Индис! Безотносительно канона и всего прочего, очень здорово получилось показать, как один человек навязывает другому свою ненужную дружбу, пытается дать другому то, что тому вовсе неинтересно, а потом еще и злится "ааа, ты не хочешь со мной дружить, гад такой".
-
-
06.11.2016 в 17:44-
-
06.11.2016 в 18:02-
-
06.11.2016 в 23:32(почесывая в затылке) Интересно, а что бы и как предложили комментаторы, учитывая, что это не просто посторонний мальчик или дальний родственник, а пасынок, причем еще ребенок? С которым надо так или иначе налаживать отношения, потому что жить вместе еще долго. Вполне нормально она действовала, достаточно тактично.
-
-
06.11.2016 в 23:34А Мириэль "выпивала жизнь" из сына и пыталась увести его за собой, получается?
-
-
07.11.2016 в 14:00Я думаю, она должна была понять, что её способ очевидно не действует и сменить тактику. Подружиться, мне кажется, можно было один верным способом - чем-то заинтересовав. Но не знаю, чем она могла бы его заинтересовать...
-
-
07.11.2016 в 15:04Наверно, не бросаться с места в карьер, а понаблюдать. Она же даже не поинтересовалась у Финвэ, как и что.
-
-
07.11.2016 в 16:57-
-
07.11.2016 в 17:32-
-
07.11.2016 в 17:59-
-
07.11.2016 в 18:49отравительница. Да, понимания и чуткости не хватило.-
-
07.11.2016 в 22:29Единственный вариант, когда у них могут сложиться отношения, если он сознательно пойдет на уступку... Но что должно случиться, чтобы он на нее пошел, трудно себе представить.
А при создании этого фика больше всех пострадал образ Мириэль, безусловно. Онабыникогда.
-
-
07.11.2016 в 22:56Про Мириэль забавно, конечно.
f-lempi, тебе тоже кажется, что она его в лучших традициях утащить хотела?
-
-
08.11.2016 в 00:21У Толкина - нет. У По - очень даже может быть.
-
-
08.11.2016 в 00:23-
-
08.11.2016 в 07:45-
-
08.11.2016 в 11:45Кровожадность не вписалась (может быть, в следующий раз
С Индис все непросто, и автору было любопытно услышать мнения о том, правильно или нет она себя вела)
Норлин Илонвэ, вандализм, ну.
Ilwen, большое спасибо за отзыв! Автор очень рад (и даже немного удивлен), что понравилось.
Самое странное, что это не задумывался фик по По (ха!), от По тут только эпиграф. Но будем считать, он неосознанно тоже попал в заявленную мультикроссоверность.
А Мириэль "выпивала жизнь" из сына и пыталась увести его за собой, получается?
На ваше усмотрение)
Мнения касательно образа Мириэль тоже любопытные. Для кого-то образ очень вхарактерный, а для кого-то сильнее всех пострадал...
vinyawende, спасибо за отзыв и мнение
Наверное, что-то и с уступками придумать можно, если задаться целью...
Автор
-
-
08.11.2016 в 13:36-
-
08.11.2016 в 13:53Автор
-
-
08.11.2016 в 19:42Да? А я решила, что газовые рожки и старательное неупоминание Валар и королевского достоинства героев - это как раз в ту степь... Плюс довольно четкая ассоциация с "рассказами ужасов" (в том числе По).
Мнения касательно образа Мириэль тоже любопытные. Для кого-то образ очень вхарактерный, а для кого-то сильнее всех пострадал...
Я догадываюсь, что читатель с "пострадал" подразумевает, что Мириэль не могла желать увести Феанора за собой (то есть, чтобы он тоже умер). Я же с "вхарактерностью" имела в виду больше ее прижизненное описание со слов Индис и Финвэ.
-
-
08.11.2016 в 21:10-
-
08.11.2016 в 22:08говнистыйдурной характер Феанора объяснить не могу - Финвэ, вроде, прилично выглядит.