Воинство Вернувшихся в Аман — Этап VII

[Entulde]

Название: Секрет Дома Финвэ
Задание: Свободная тема
Размер: 1 781 слово
Жанр/категория: джен, ангст
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Келебримбор, Финрод, Ирмо

…И было решено, что в Средиземье отправятся Истари, чтобы противостоять силе Саурона, но им запретили показывать мощь, присущую майар, — «слабыми» старцами должны они быть и лишь мудростью и советом помогать жителям Средиземья. Тогда стали расспрашивать они эльдар, вышедших из Чертогов или приплывших на кораблях, о Сауроне и о Кольцах Власти, но эльфы мало что могли рассказать, ибо Мастер, ковавший Кольца, не посвящал их в свои секреты. Курумо предложил расспросить самого Келебримбора, и, подумав, Намо открыл тому Врата раньше срока — ведь нолдо не клялся страшной клятвой, отрекся от дел отца и деда и Кольца создавал с благими помыслами, не желая власти. К тому же, эльда сам хотел хоть как-то помочь Истари в их предстоящей борьбе с ненавистным майа. Но при этом Намо наказал Келебримбору пожить какое-то время в садах Лориэна, чтобы эльф мог спокойно привыкнуть к новой жизни.
Так потекли дни, и Курумо иногда навещал Келебримбора в садах Ирмо. Келебримбор рассказал ему многое про свои кольца, но о Вражьем Кольце мало что мог поведать — он лишь понял цель, с которой оно было создано. С каждым разговором эльда становился все более молчаливым, а потом и вовсе перестал отвечать на вопросы, погрузившись в воспоминания.
В свой срок Истари ушли за море, и дни сменяли один другой, но эльф не чувствовал кипевшей вокруг жизни. Тогда Лориэн вспомнил слова ушедшего Олорина, что, может, тепло феар других эльдар поможет Келебримбору окончательно вернуться. И Вала позвал мать Келебримбора, которая увела сына в свой дом, что стоял в уединении на склонах гор.
Но и там Келебримбор не замечал бег времени: оно сливалось в один золотом сияющий день, пронизанный голосом матери, полным радости и любви. Но он не слышал слов и не видел красоту вокруг, не ощущал себя частью живого беспечального мира.
Он был там, за морем, и каждый миг последних лет той жизни проживал заново, снова и снова, и это выматывало его, и не было сил даже простонать от муки, не было сил заплакать. И лишь ночью, забывшись беспокойным сном, он чувствовал, что живет, живет в своих страшных снах, из которых нет выхода, нет возможности избежать того ужаса, на который он обрек народ кузнецов и ювелиров. Лишь ночью мать слышала его голос — и то был крик отчаянья и муки, и не знала она, чем помочь сыну.
Ирмо изредка навещал их, но чаще незримо наблюдал издали. Когда прошло полгода, он сказал загрустившей матери, что нужно попробовать что-то другое, и в следующий раз привел старшего сына Арафинвэ.
Келебримбор в одиночестве сидел в саду и смотрел в никуда, погруженный в воспоминания. Финрод остановился рядом, еще раз оглянулся на Ирмо, и Лориэн, кивнув в ответ на безмолвный вопрос, увел мать Келебримбора в дом. Финрод же был в смятении. Он давно не встречал страдающие феар, и прошлое темной волной нахлынуло на него. Эльф сел рядом с Келебримбором, коснулся его руки и замер так же неподвижно, устремив взгляд в ту же самую сторону, на восток. Так просидели они до заката и всю ночь, не смыкая глаз. Ирмо же сразу отослал эльфийку в Тирион на два дня, а сам наблюдал за происходящим из дома.

…С каждой новой пыткой силы покидали Келебримбора, но он молчал. Изредка у него вырывался стон или крик, когда боль становилась особенно невыносимой. Саурон, видя, как ослабел эльф, и поняв, что в этот раз опять не услышит желаемое, отдал приказ отвести нолдо назад в камеру. Келебримбор еле добрел до места заточения, опираясь на тюремщика, и когда его приковали, повис на кандалах обессилевший. Краем глаза он заметил, что в его одиночку посадили еще одного пленника — лица не разглядеть, но Келебримбор ясно различил золото грязных, спутанных волос. Некоторое время спустя в камеру втолкнули крупного гаура, он огрызнулся на тюремщиков и, принюхавшись, развернулся к пленникам. По каменному полу зацокали когти, и Келебримбор потерял сознание…

…Финрод больше всего на свете не хотел вспоминать Тол-ин-Гаурхот, но когда Ирмо попросил у них с отцом помощи, он согласился пережить это еще раз ради Келебримбора. Тем более что Лориэн заверил, что не даст погрузиться в морок слишком глубоко.
— Мы перепробовали все, но он никак не может вырваться из своего наваждения. Он раз за разом переживает пытки и борется с силой Саурона. И вы его единственные родичи, не считая матери, здесь, в Амане, — ваши феар близки, и возможно, вы сумеете ему помочь. К тому же, Финдарато, — Лориэн пристально посмотрел на Финрода, — ты был дружен с ним и слыл искусным целителем в Белерианде. А еще ты встречался с той же силой, которая сгубила Тьелпэ, ты знаешь ее мощь. Может быть, у тебя получится вырвать его из кошмара.
И Финрод, чуть помедлив, ответил Ирмо:
— Ты прав, Владыка, в те дни мы сталкивались с подобным. Поначалу, перепробовав все, что можно, мы отчаивались, но потом кто-то догадался лечить эти недуги другой болью. Это звучало дико для нас, и многие не понимали, но это работало: если рядом страдает кто-то еще, ты проникаешься страхом за другого и забываешь свою боль. Только я надеялся более не вспоминать дни, проведенные под Тенью… — Финрод вздохнул. — Что ж, если это поможет Тьелпэ, я готов…
На лице Ирмо промелькнуло сочувствие.
— Я не обещаю, что после ты больше никогда не вспомнишь свою смерть, но постараюсь, чтобы как можно дольше это не произошло. Я буду рядом и помогу тебе выбраться из морока, если ты сам не справишься.
Финрод стал готовиться к встрече с Тьелпэ, а когда почувствовал достаточно сил, пришел в Лориэн, чтобы вместе с Ирмо отправиться к племяннику. Взяв того за руку, Финрод сразу почувствовал напряжение sama, погрузившегося в черный морок, и сосредоточился, чтобы самому в нем не увязнуть. Разум Келебримбора был открыт, и весь ужас, из которого не мог выбраться Тьелпэ, Финрод ощущал столь же ярко. Но в этом была и надежда — открытость sama дает возможность влиять на него. Финрод дождался подходящего момента и впустил в камеру гаура…

…Келебримбор открыл глаза. Он висел все так же прикованный и без сил, но разум вернулся к нему. В камере не было никаких следов пребывания второго пленника или волка, но он даже не успел это осмыслить, как за стенами протрубил рог. Рог, объявляющий сбор войск. За решеткой бойницы серело утреннее небо, и войска Саурона готовились к битве. Что-то про последний бой говорил вчера Тху… И когда, спустя несколько ударов сердца после звуков рога, за Келебримбором пришли, он понял, что больше в эту камеру не вернется… Сегодня он умрет… Умрет, как уже много раз умирал… Но он ничего не скажет Ему, как и каждый раз, как и всегда…

Когда Тьелпэ потерял сознание, Финрод остановил морок и отдышался. Ему не давала покоя мысль, что что-то не так… Да, они много раз так помогали другим избавиться от черных видений, но сейчас, когда он оказался внутри кошмара Келебримбора, он понял, что это не поможет — здесь и сейчас. Здесь был Аман, и сейчас они были не под Тенью. Лечить боль болью здесь оказалось ошибкой…
Он сбросил чары и посмотрел на звезды, что виднелись сквозь листву. Когда небо едва посветлело, Финрод вновь прикоснулся своим разумом к sama Келебримбора и запел колыбельную, что пел ему в детстве отец. Она всегда приносила умиротворение и покой, эта колыбельная, и это был их с отцом секрет — секрет отца и сына, что хранился пуще других. Никто, даже мать и другие их дети не знали, что за тайна связывает Арафинвэ и Финдарато.

…Боль стала невыносимой, и Келебримбор ощутил, что связь феа с хроа ослабевает, и пришло время вернуться к началу — к тому дню, когда узнал он, кто скрывается за личиной Аннатара… И в этот момент, сквозь нарастающий шум в ушах, Келебримбор различил где-то невообразимо далеко тихие звуки колыбельной, что пел ему в детстве отец. Эта колыбельная была их секретом, и никто не должен был знать о ней, даже мама, и хранился секрет крепко. Мелодия звучала все громче, и вот уже стали различимы слова. Тогда Келебримбор вспомнил, как засыпал на руках отца под эту музыку, и морок стал тускнеть, и Аннатар не вернулся больше, и Келебримбор с удивлением осознал, что круг разорван…

Первые лучи солнца осветили сад, и птицы защебетали, радуясь новому дню. Солнечный зайчик упал на руку Финрода, и он глубоко вздохнул, сбрасывая оковы грез и оглядываясь кругом. Тепло солнца все еще ощущалось на руке, и, глядя на Келебримбора, он встал и отошел в тень яблони. Келебримбор же продолжал сидеть неподвижно, а солнечный зайчик сменился другим и медленно продвигался выше по руке — и дыхание эльфа становилось все глубже, выражение лица неуловимо менялось, глаза сосредоточились на зелени листвы. Неожиданно перед ним пролетела пичужка, и Келебримбор вздрогнул, потом медленно поднял голову, увидел небо и еле заметно улыбнулся. Эльф в тени яблони тоже улыбнулся, продолжая наблюдать. Теперь Келебримбор слушал птиц: он был счастлив узнать об их заботах, услышать писк птенцов в гнезде на соседнем дереве — он понял, что кошмарам пришел конец. Оглядевшись вокруг, он сделал шаг к яблоне. Финрод тоже шагнул навстречу, улыбаясь и вскидывая руку в приветствии.
— Аран Финрод! — Келебримбор с удивлением остановился и склонил голову в приветствии.
— Тьелпэ! Как я рад тебе! — Финрод подошел и обнял его. — Зови меня Артафиндэ или Инголдо. Мы в Амане, и здесь меня зовут так. Финрода Фелагунда давно нет, как нет и Келебримбора — есть Тьелперинквар. Ты вернулся, и это радость для меня.
— Мне надо привыкнуть, аран…
— Поверь, ты скоро привыкнешь. У тебя начинается новая жизнь.
Келебримбор опустил голову, и Финрод опять обнял его, успокаивая.
— Я понимаю тебя. Я прошел через это много веков назад и могу сказать, что вся боль пройдет. Воспоминания остаются, а боль проходит, — последние слова он произнес тише, слегка нараспев, гладя Келебримбора по голове.
— Инголдо, ведь это ты вытащил меня из морока?
— Да.
— Откуда ты знаешь ту колыбельную? Неужто в Мандосе отец открыл тебе наш секрет?
— Нет, твой отец не открывал тайну. — Финрод улыбнулся. — Но это не только ваш секрет. Это секрет всех потомков Финвэ, каждого из нас, отца и сына. Ты прав, что я узнал об этом в Мандосе, но не от твоего отца, а от самого Финвэ. До того времени я также считал, что это лишь наша с отцом тайна. Финвэ поведал мне, что придумал этот «секрет» с колыбельной для Феанаро. С тех пор так и повелось: все отцы Дома Финвэ поют эту колыбельную своим сыновьям, наказывая держать ее в секрете, — и каждый сын думает, будто бы сочинили ее для него одного. Не удивлюсь, если Феанаро при этом добавлял, что только его ветвь владеет этим секретом, как единственно законная. Пусть сложена она для Феанаро в трудный час разлуки с матерью, все же это колыбельная отца, и он не мог не петь ее другим своим сыновьям… В надежде, что когда-нибудь она поможет всем его потомкам примириться — они вспомнят, что происходят из одного семени. — Чуть помолчав, Финрод добавил: — А теперь и у нас с тобой есть тайна, пусть я и не отец тебе. И я надеюсь, что твой сын также будет крепко хранить ваш с ним секрет. — И эльфы, переглянувшись, улыбнулись.
Они проговорили весь день и ночь, и лишь следующим утром Финдарато, подмигнув племяннику, указал на видневшуюся в кронах деревьев крышу дома:
— Нас там ждут. Давай поспешим.

Название: Без сонного покоя
Задание: Свободная тема
Размер: 3 226 слов
Жанр/категория: джен, драма
Рейтинг: PG (6+)
Персонажи/Пейринги: НМП-нолдо и его семья, фоном другие НП-эльфы из разных племен
Примечание: Этимология имен новых персонажей: Эльдауро от кв. elda — звездный и ure — жар; Линьявендэ от кв. linya — тонкий, стройный; Эльдануро от кв. elda — звездный и nura — глубина; Таурлинд от синд. taur — лес и lind — музыка; Эльдаламо от кв. elda — звездный и lama — звон; Лимлот от синд. lim — прозрачный, ясный и loth — цветок.

День работы в кузнице пролетел, как один миг, и не оставил после себя ни малейшей усталости, только мягкое тепло внутри, словно от кубка хорошо выдержанного вина. Должно быть, поэтому голова у Эльдануро слегка кружилась, когда он вышел на улицу, и было особенно приятно чувствовать, как ветер холодит разгоряченное лицо.
Эльдануро приветливо кивал встречным прохожим, иногда останавливался перекинуться с кем-нибудь парой фраз, а потом свернул на тихую улочку, где никого не оказалось, и вдруг услышал, как откуда-то издалека доносится песня, такая веселая и звонкая, какую могут петь только эльфийские дети.
Он замер, прислушиваясь, поднял взгляд к небу и увидел звезды, до того крупные и яркие, что от их света к глазам подступили слезы.
Это был миг удивительного, почти невыносимого счастья. И тут же Эльдануро будто рухнул вниз с огромной высоты: "У твоей семьи могли бы быть годы, нет, тысячелетия, чтобы жить здесь! Лимлот могла бы родиться в этой земле! Но ты украл у них время радости. А взамен дал время печали и скорби. Как долго они боролись за каждый следующий день, за каждый час, под твое неизменное присловье...".
Эльф потряс головой, словно надеясь, что непрошенные мысли, которые весь последний год отравляют его жизнь здесь, на Эрессеа, наконец вылетят вон. Но этого, конечно же, не произошло. Эльдануро вздохнул, смиряясь с неизбежным: идти в таком настроении домой он не мог, возвращаться к работе тоже, поэтому оставался единственный выход — отправиться на побережье.
Как только решение было принято, ноги сами понесли его по привычной дороге, оставив голову свободной для размышлений. Но обдумывать оказалось особенно нечего. Эльдануро прожил долгую жизнь, и, если не мудрости, то опыта у него было более, чем достаточно, чтобы понять, что происходит.
Он ясно видел, что чувствует вину перед близкими, ведь именно из-за него они не покинули Эндорэ раньше, и еще яснее сознавал: навязчивые мысли об этом — не что иное как способ, которым он пытается отомстить себе за промедление; и уж тем более, ему не нужны были ничьи советы, чтобы уяснить, насколько это бессмысленно и даже опасно. Эльдануро все знал, да только совладать с собой не мог.
Вот и оставалось просиживать часами, глядя на море и ожидая, пока тоска и злость на самого себя в очередной раз на время отступят. И место для этого нашлось удачное, вдали от оживленных набережных и причалов. Там до сих пор лежала людская рыбацкая лодка, на которой он перевез сюда родных. Теперь она решительно ни на что больше не годилась. Впрочем, этого от нее и не требовалось, свое дело лодка уже сделала: продержалась до того момента, когда они вышли на Прямой путь, и после позволила благополучно добраться до берега. Где осталась лежать под солнцем, дождем и ветром, а в шторм ее еще обдавало соленой морской водой... Эльдануро и пришел сюда в первый раз, чтобы убрать лодку. Правда, он не представлял, что собирается предпринять (не жечь же ее, в самом деле!), однако был уверен, что тут ей не место.
Но какой-то моряк из филатрим, которого Эльдануро тогда случайно встретил, дал ему совет:
— Лучше оставь. Здесь лодка никому не мешает, а когда она больше не будет тебе нужна, ее возьмет море.
Эльдануро сперва удивился, для чего ему может понадобиться безнадежно разбитая лодка, без паруса и весел, но в то же время и обрадовался возможности не трогать ее. А потом он понемногу привык приходить сюда в особенно тяжелые моменты, и лодка разделяла их с ним, как молчаливый и усталый, но очень терпеливый старый друг.
Можно было опереться спиной о ее борт и думать. О чем-нибудь. Например, о том, как в одну безлунную ночь он забрал эту лодку из приморского поселка людей, взамен оставив ее хозяину несколько драгоценных камней, последних из тех, что он сам вырастил, пока у него еще не пропала охота заниматься этим. Он знал, что самоцветы можно продать дорого: хватит на новую лодку и даже на новый дом, и на приданое дочерям, а может быть, и еще останется. Знал также, что они могут навлечь на голову своего нового владельца беды, из которых самая меньшая — внимание воров и мошенников всех мастей. Возможно, для рыбака было бы спокойнее просто потерять свое судно, но Эльдануро не хотел начинать путь из Эндорэ с кражи.
Он слишком хорошо помнил дорогу туда. Ему еще много йени являлось в мрачных видениях, как он, совсем мальчишка, чуть старше трех лет Древ, стоит на палубе корабля-лебедя рядом со своей матерью и зовет ее, а она не слышит, замерла у самого борта и смотрит, не видя, на взбесившееся море. И волны вздымаются выше самых высоких мачт, а корабль, большой тяжелый корабль, с которым так трудно управляться не привычным к этому делу нолдор, для моря легче птичьего пера, угодившего в водоворот.
Нужно спуститься в трюм, чтобы не мешать никому на палубе, и Эльдануро изо всех сил старается докричаться до матери, но она не отзывается. Наконец, его замечает отец и приказывает немедленно отправляться вниз. Говорит, что сам позаботиться об остальном.
Но отец не смог, ничего не смог сделать. Его Линьявендэ так и продолжала стоять неподвижно, не в силах побороть болезненное оцепенение, пока ее не смыло очередной волной. Тогда она пришла в себя, рванулась изо всех сил, но совладать с морем было невозможно, и уже в следующее мгновение она совершенно скрылась под водой. Этого Эльдануро не должен был помнить, потому что не видел, но картина непостижимым образом все равно представала перед глазами в мельчайших подробностях.
Он никогда не говорил об этом с отцом, не пытался выяснить, насколько эти подробности правдивы. Ни к чему, да и вряд ли отец согласился бы отвечать. Смерть жены ожесточила его. Если раньше, в самом Валиноре, Эльдауро горел желанием увидеть земли Эндорэ и испытать там свои силы и умения — перед этим, конечно, приложив руку к победе над вероломным Врагом — то в Эндорэ он отгораживался от воспоминаний о прошлом, постоянно твердя, как заклинание, что в Блаженном краю у нолдор не было будущего: только тоска и смерть ждали их там, в застывшем царстве сонного покоя, для которого их деятельные души не были созданы.
— Даже если бы вернуться на Запад было так же просто, как дойти до соседней мастерской, я не сделал бы этого, — часто повторял он сыну. — Слышишь, не сделал бы! Свобода досталась нам немалой ценой, но тем больше стоит дорожить ею! Держаться за нее всей силой своей феа, до последнего вздоха! А тот, кто рыдает о невозможности возвратиться опять в уютную ловушку, жалкий глупец! Запомни это. Хорошенько запомни.
И Эльдануро запомнил. Он сам не знал точно, когда перестал соглашаться, только для того чтобы не спорить, и поверил словам отца больше, чем своей памяти и голосу сердца. Безоговорочно поверил. И продолжал верить, после того как отец погиб в первые годы Великой Осады.
Тогда Эльдануро остался один и уже сам охотно повторял те же слова для всех, кто оказывался готов его слушать. Нандор, родичи его жены, среди которых он прожил большую часть Первой Эпохи, только плечами пожимали, им дела не было до застывшего мертвого безвременья или чего угодно другого, что есть в Валиноре, они жили той жизнью, которую сами выбрали и не помышляли об ином. До поры до времени. Только Таурлинд принимала слова мужа близко к сердцу. И, к несчастью, никак не могла уличить его во лжи, в которой сам он был так твердо убежден.
— Жалкий глупец! — с горечью прошептал Эльдануро, подавляя желание со всей силы стукнуться головой о край лодки: голове это не поможет, а бедной лодке и без того досталось.
Сколько лет! Сколько эпох! Он держался за свою веру и на все уговоры отвечал:
— Я не вернусь в Валинор! Безумие оставлять настоящую живую жизнь во имя сонного покоя.
Жизнь вокруг менялась, а ответ — нет. Эльдануро видел, конечно, что все меньше остается в Эндорэ мест, где можно спокойно жить на воле. Чувствовал усталость, свою и родных, слышал, что песни становятся все грустнее, а звучат все реже, что каждый новый день приносит меньше радости и стоит больше усилий, чем предыдущий. Он ловил себя на том, что его инструменты все дольше скучают без дела, а кузница давным-давно не помнит огня. И страшно представить, сколько времени уже не хотелось ему сотворить что-нибудь действительно новое. Эльдануро ощущал все это, словно посторонний шум в привычной мелодии, но не помышлял о переменах. И домашние безропотно принимали это, не пробуя его переубедить.
Пока однажды Таурлинд не прибежала к нему в слезах и не сказала ужасное:
— Лимлот начала истаивать! — И разрыдалась в голос, не в силах сдержаться.
Лимлот! Его прапраправнучка. Ей ведь нет еще и двух тысяч лет! Она совсем ребенок! По крайней мере, для него. Почему она, а не он? Это было бы справедливо. Он долго жил, много видел, много сделал, у него была семья. А Лимлот? Девочка была радостью для всех своих родных. Но много ли радости видела в мире она сама?
Этот жестокий удар заставил Эльдануро действовать. Кровь быстрее побежала по жилам, разум заработал с невиданной ясностью. И уже через полтора солнечных месяца, большая часть которых ушла на дорогу до побережья, он вместе с семьей покидал Эндорэ на хрупком рыбацком суденышке, слишком маленьком, чтобы вместить их всех, и все же вместившим.
Лимлот совсем ослабела, ей было трудно даже держать глаза открытыми, зато взгляд ее матери обжигал отчаянием и надеждой сразу, точно огнем, и Эльдануро малодушно сожалел, что не может хоть на мгновение скрыться от него.
Едва ли не впервые за свою жизнь он истово взывал к Валар, умоляя позволить им добраться до Заокраинных земель благополучно и не слишком поздно для Лимлот. Быть может, его даже услышали, потому что ничем, кроме особой милости Ульмо, нельзя было объяснить, как они не утонули.
А потом жизнь понеслась с бешеной скоростью: новые места, новые лица, новый дом, новое дело... новый блеск в глазах жены, новая радость в голосах детей... И Лимлот! Она крепла день ото дня и вся светилась жаждой жить, словно, в самом деле, совсем юная девушка.
За неделю здесь, казалось, происходило больше событий, чем Эльдануро мог припомнить за любую сотню лет в Эндорэ последние пол-эпохи, если не больше. И когда он начал это понимать, чувство вины обрушилось на него чудовищной тяжестью. Он принялся было просить прощения, но из этого ничего не вышло. Таурлинд только отмахнулась от него со словами:
— Я нандэ, мой дорогой. Быть может, без тебя мне вовсе не суждено было бы добраться до Валинора. А наша жизнь в Эндорэ была, конечно, нелегкой, и в последнее время ей не хватало смысла, но теперь это позади. Не трать себя на пустые сожаления.
Эльдаламо, его старший сын, посмотрел очень серьезно и сказал:
— Моим выбором было верить тебе, отец, и оставаться с тобой в Эндорэ. Возможно, если б я твердо решил отправиться в Валинор еще пару эпох назад, остальные согласились бы со мной, а не с тобой. А может, даже и ты согласился бы. Или я виноват не меньше тебя, или не виноват никто.
Почти то же говорили и другие члены семьи, а Лимлот, добрая душа, выслушав Эльдануро, и вовсе заплакала и принялась утешать его:
— Ну, что ты, дедушка! — сквозь слезы сказала она (Лимлот называла дедушками всех старших родственников по прямой линии, начиная со своего настоящего деда и заканчивая Эльдануро). — Что ты! Кто же мог знать, что я окажусь такой некрепкой! А время... Все время до конца Арды наше, его не будет мало.
Великодушие родных очень тронуло Эльдануро, но облегчения не принесло. Не найдя в себе сил спорить наяву, мысленно он возвращался к этим разговорам множество раз и продолжал казнить себя без пощады.
И эта ночь не собиралась быть исключением. В конце концов, кто мог помешать Эльдануро думать о себе так, как он считал правильным? Небо со всеми его звездами и ласковый ветер были бессильны, огни в окнах ближайших домов тем более, а об их обитателях и говорить нечего. К чему позволять им вмешиваться в чужие дела?
Но море своенравно, оно всегда поступает так, как захочет, особенно если начинается шторм. Большая волна внезапно налетела на Эльдануро и окатила его водой с головы до ног. Эльдануро только и мог охнуть от неожиданности — в спокойную погоду сюда доставали разве что редкие брызги, а он за своими размышлениями и не заметил, как разволновалось море. Или правильнее было бы сказать «разбушевалось»?
Эльдануро встал, он по сей день не выносил штормов, и любоваться разгулом стихии его совсем не тянуло. К тому же, одежда намокла, и ветер стал казаться холодным. Теперь уж хочешь-не хочешь, а надо было идти домой. Хотя нет, на самом деле, ему и захотелось пойти именно домой, удостовериться, что у него в этом мире есть свое место, да еще такое, где его ждут.
«Место, которого ты не заслуживаешь».
Опять. Но на этот раз Эльдануро не изменил дороги, наоборот, прибавил шагу.
Эльфы на улицах обсуждали шторм. Они не пытались вовлечь в свои разговоры Эльдануро, понимая, что ему сейчас не до этого, но кое-что он все же услышал:
— Как разошелся Оссе! Давно такого не было.
— Да, пожалуй, с начала года.
— А шторм-то уже принимался вчера, но вдруг перестал.
— Верно-верно! Повезло кораблю, который только что вошел в гавань. Едва причалил, как волны опять поднялись.
— Что за корабль?
— Из Альквалондэ.
Любой корабль на острове непременно встречали — отголосок тех времен, когда суда из Эндорэ не были редкостью — и к каждому из них собирался чуть ли не весь город: высматривать родичей, друзей или знакомых; и сейчас кто-то тут же решил пойти к причалу узнать, что за гости да что за вести, ему нашлись попутчики, и мимо Эльдануро все они прошли большой оживленной компанией.
Эльдануро кораблем не заинтересовался. Наоборот, его отчего-то еще сильнее потянуло домой, и он опять прибавил шагу. Потом еще и еще. В свой дом он почти вбежал. И сразу же успокоился, увидев Таурлинд, сидящую у очага. При его появлении она быстро встала и спрятала за кресло что-то плетеное. А вернее, недоплетеное. Она не любила, когда ее работу видели неоконченной.
— Опять ходил на берег, — заметила Таурлинд вместо приветствия. — Садись скорее к огню.
Эльдануро, конечно, не рассчитывал скрыть от жены свое сегодняшнее «морское приключение», но все равно удивился: раньше она не показывала, что знает о его прогулках.
— Я думаю, тебе надо поговорить с отцом, — спокойно, как будто в мире не было более очевидной вещи, сказала Таурлинд.
— Зачем? — спросил Эльдануро с недоумением.
— Тебе станет легче, — ответила Таурлинд.
— С чего ты взяла? Ты ведь его не знаешь, — возразил Эльдануро.
— И не уверена, что хочу узнать, но тебе это нужно, — в голосе Таурлинд появились настойчивые нотки.
— Зачем? — снова повторил вопрос Эльдануро.
— Станет легче, — словно произнося условленный отзыв, повторила Таурлинд.
— С чего ты взяла? — спросил Эльдануро. Тепло подействовало на него расслабляюще, и разговор вдруг показался даже забавным. Пожалуй, и лучше свести все к шутке.
— Я нандэ, мой дорогой.
Он рассмеялся. «Я нандэ, мой дорогой» чего только не означало за их долгую жизнь: от «Это правда очень вкусно!» до «Не стоит из-за этого волноваться!», а сейчас оно, очевидно, значило «У меня нет ни одного довода, но я не отступлюсь».
Таурлинд села в кресло напротив, потянулась к Эльдануро и взяла его за руку. Он перестал смеяться, посмотрел ей в глаза, потом на огонь и сказал:
— Я даже не знаю, покинул ли кто-то из моих родителей Чертоги Ожидания.
— После стольких тысяч лет? — удивилась Таурлинд.
— Несколько месяцев назад я передал письмо с очередным альквалондским кораблем, но не получил никакого ответа.
Или их нет в мире живых...
— Или моряк случайно уронил твое письмо за борт, — закончила Таурлинд.
— Брось, ты сама знаешь, что этого не могло быть, — возразил Эльдануро.
— Так могло быть другое, — ответила Таурлинд. — Почему ты не написал еще одно письмо?
— Не знаю, — ответил Эльдануро, вовсе не стремясь уточнять, чего именно он не знает.
— Не знаешь, что станешь делать, если получишь ответ, — утвердительно произнесла Таурлинд.
Его жена понимала его очень хорошо, и это было прекрасно, но иногда неудобно, вот как сейчас. Оставалось только признать ее правоту:
— Да.
Интересно, что она теперь скажет. Наверное, он мог бы угадать. А возможно, и нет.
— Госпожа, я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила Таурлинд, глядя куда-то поверх его головы.
Эльдануро понял, что в дом кто-то вошел, и обернулся.
Должно быть, во всей истории Арды от пробуждения эльфов до Нового хора не могло найтись второй столь же неловкой и неподходящей минуты для этой встречи. Эльдануро замер в пол-оборота в кресле, ошеломленно глядя на хрупкую темноволосую эллет, которая стояла в дверях. Его мать. Она тоже застыла на месте, казалось, забыв дышать.
И в это время с улицы донеслось:
— Линьявендэ, с тобой все хорошо? Линьявендэ!
Эльдануро вскочил, но не двинулся с места, так и остался стоять, прислушиваясь к приближающемуся звуку торопливых шагов. И вот на пороге появился эльф, очень похожий на Эльдануро, а вернее сказать, наоборот, Эльдануро очень на него походил. Только этот был чуть выше ростом, чуть крепче на вид и спокойнее лицом. Взгляд его был взглядом калаквендо и возрожденного, а еще взглядом того, кто внезапно увидел исполнение самого большего желания своего сердца.
Несколько мгновений Эльдауро жадно смотрел на сына, а потом сказал:
— Ты выглядишь усталым.
— Теперь лучше, чем раньше, это был хороший год.
Их голоса сейчас тоже были похожи в своем неестественном спокойствии, за которым явно скрывалось слишком многое.
— Да, целый год, — тихо, словно обращаясь к самому себе, произнес Эльдауро. — Мы путешествовали по Валинору, и твое письмо бродило вслед за нами, пока, наконец, несколько дней назад, и мы и оно не оказались опять в Тирионе.
Он замолчал, давая сыну возможность что-то сказать или надеясь, что тот хоть что-нибудь скажет. Но Эльдануро не произнес ни слова, и Эльдауро осталось только продолжать:
— Мы сразу же отправились в Альквалондэ, сразу. И там узнали, что начинается шторм и пути к Тол-Эрессеа не будет дня три, а может, неделю. Мы стали искать кого-нибудь, кто перевез бы нас на остров потом, когда шторм закончится, и нам встретился тот самый капитан, которому ты отдал свое письмо. В общем... он уговорил Оссе отложить шторм, пока мы не доберемся сюда. Уж не знаю, как ему это удалось...
Снова молчание. Оно разделило их, как штормовое море, в котором нет дороги никакому кораблю, никакому слову. И тут Линьявендэ точно ожила, бросилась вперед, к сыну, а Эльдануро вдруг показалось, что одной ей не преодолеть расстояние между ними, он быстро шагнул навстречу. И вот уже она обняла его изо всех сил и, спрятав лицо у него на груди, заплакала.
Как странно, когда-то в детстве Эльдануро сам так делал, и мама тихонько укачивала его, обещая, что все будет хорошо, или пела, пока он не успокаивался. А теперь он выше нее на целую голову. И он стар. Он так стар. В Смертных землях на его веку горы стали ниже, а моря мельче, и заметно прибавилось пустынь. Не говоря уж о том, что просто исчезло. А она его мать, и она здесь. Он узнает ее запах, ее тепло, ее прикосновения. Наконец-то она здесь. Наконец-то он здесь.
— Мама, — тихо позвал Эльдануро.
— Да, да, мой дорогой, — откликнулась она, все еще не отстраняясь от него, из-за чего ее голос звучал глухо. Но все же это был ее голос. — Я знала, что ты вернешься, знала. Тысячу лет ни одного корабля. Ну и что...
Она опять заплакала, он крепче обнял ее, стараясь утешить.
— Да, мама и вправду всегда верила в твое возвращение, — подал голос Эльдауро. — Всегда. А я... я очень его хотел, — он вздохнул. — Я так хотел позвать тебя домой мыслью или видением, но не мог. До тебя было никак не дотянуться. Ты слишком сильный. И упорный. Мой сын. Прости, я очень виноват перед тобой.
— О да, нельзя сомневаться, что вы и в самом деле родичи, — вдруг громко сказала Таурлинд.
Эльдануро невольно улыбнулся. А вот Эльдауро явно растерялся от неожиданности, до этого он не замечал еще одну эллет в комнате. Таурлинд умела быть незаметной, когда хотела, и не стеснялась привлечь к себе внимание, когда считала нужным. В конце концов, она действительно была нандэ.
— Таурлинд, моя жена, — представил ее Эльдануро. — В последнее время она немного утомлена моим стремлением быть виноватым во всем на свете. И я, кажется, начинаю ее понимать.
Прежде чем он успел еще что-нибудь добавить, в комнату вихрем влетела Лимлот и, не обращая внимания ни на что вокруг, крикнула:
— Дедушка! Представляешь, твою лодку унесло в море!

Название: История одной любви
Задание: Свободная тема
Размер: 1 075 слов
Жанр/категория: гет
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: НМП, НЖП, майар Ульмо

— Я рада, что ты выбрал именно ее, — мать ласково кладет руку на плечо полулежащего у ее ног сына. — Лучшей тебе не сыскать.
Сулэ, немного беспокойный из-за предстоящей назавтра свадьбы, мнет в руках комок влажной земли.
Они сидят на утесе, далеко уходящем в море, и вспоминают те годы, когда Сулэ был еще ребенком.
— А ты помнишь сказку, которую мне рассказывала? Про вернувшегося и снова ушедшего моряка?
— Не моряка, — туманно отвечает она. — Но помню.


Эта история началась еще в Срединных землях, когда все свободные народы сражались против Черного Врага Мира, соединив мужество духа и сталь мечей в единый сплав, такой твердый, что лишь вдесятеро превышающие силы могли сломить его. Много было горя и печали в те дни, крови и страха, что приносили с собой прислужники Врага. Но жизнь не может состоять лишь из ужасов и боли, были во тьме и искорки света, и подвиги, и любовь.
Жил в те времена один эльда, из народа изгнанников, как называли в тех землях наш народ. Он не был рожден там, однако любил Эндорэ, хоть рок его народа лежал и на нем. Не раз приходилось ему терять свой дом и уходить, и не раз благодатные земли, в которые он вложил много труда, превращались за его спиной в пепелище.
И сложилось так, что нашел он приют в Гаванях, где жил морской народ и куда уходили многие, ища спасения от слуг врага.
Там он и повстречал ее.
У нее были невероятной красоты пепельные косы, и она была из телери.
Некоторые говорят, девы-телери лишь ткут паруса и украшают корабли. Это неправда. Она ходила в море, и ее легкая птица-корабль с малой командой добиралась в такие дали, куда не отваживались заходить и бывалые мореходы. Она была сильна, вдохновенна и бесстрашна.
А еще у нее была мечта. Многие в те годы нет-нет, да и глядели на Запад в надежде на помощь, а некоторые и вовсе отправлялись в путь, презрев опасность.
Но никто не возвращался. И неизвестно было, что происходило там, за морским горизонтом, с безумными путешественниками. Или погибли они в волнах, или добрались до цели? Никто не ведал ответа. Однако помощи все не было, а враг с каждым годом все дальше теснил свободные народы.
И все чаще обращались взоры на Запад, и все сильнее хотела пепельноволосая дева поднять парус и пуститься в безумное путешествие, и не замечала она страстных взглядов сероглазого эльда из народа изгнанников, хотя глаза эти, будь они способны гореть настоящим пламенем, могли бы поджечь все Гавани.
Но она любила море и свою мечту, а он никогда не пошел бы с ней в плавание, боясь что нолдо-изгнанник принесет бесстрашным морякам лишь опасность.
Дни сменялись днями, и он знал, что недолго ему осталось любоваться, пусть даже издали, ее пепельными косами, и что скоро, очень скоро, поднимет она паруса своего лебедя и тогда только судьба да милость Ульмо будут хранить ее.
И действительно, однажды, вернувшись из недолгого похода, он не застал на причале ни храброй девы, ни ее корабля. Долго сидел он на берегу моря, и только крики чаек да начинающийся шторм вторили его тоске.
Но воля к жизни в нем была сильна. Он знал, что они больше не встретятся здесь, в этом мире, однако ему было ради чего жить, и он продолжал сражаться с тьмой, созидать свет и хранить безумную надежду.
И они победили. Не благодаря ей, но услышав иного героя, пришли с Запада великие силы и Враг был повержен, скован и изгнан за пределы Арды. А нолдор-изгнанникам разрешили вернуться домой.
Вернулся и он. Здесь, в Благословенной стране, он надеялся вылечить свое раненное любовью сердце. И все, кто смотрел на его измученное тоской лицо, желали ему этого.
Но есть такие раны, которые не заживают даже в садах Ирмо. Особенно, если тот, кто пришел за исцелением, сам изо всех сил не хочет забывать.
А потому в Благословенной Земле тоска его не стала меньше. Лишь немного светлее, когда добрые руки майар обнимали его.
Как и все вернувшиеся из Эндорэ, он поселился здесь, на Тол-Эрессеа. Отложил меч, ибо войне не было уже места, и разводил сады, где каждое дерево и каждый цветок носили ее имя. И все вечера, сколько ни было их после возвращения, он проводил на берегу моря, с тоской глядя в туманную даль, где, как ему рассказали, спала непробудным сном его любимая.
И так велика была его тоска, что даже майар Ульмо плакали, глядя на него от подножия утеса.
Так дни сменялись днями, он ухаживал за садом, украшал эту землю, но более всего любил приходить на утес и смотреть в туманы.
Говорят, ничто не может длиться вечно, даже здесь, в Благословенной Стране. Не могла длиться бесконечно и его однообразная жизнь. И однажды окружающие начали замечать, как что-то изменилось в нем. Он реже стал приходить на утес, чаще улыбаться и в глазах его появилось выражение, свидетельствующее о затаенной цели, быть может, еще не до конца понятой и ясной, но уже твердой и такой, которая будет выполнена, несмотря ни на что.
Все, кто знал его, радовались, хотя лишь немногие близкие спрашивали о том, что он задумал. Но он лишь улыбался в ответ и молчал...
Уходя, он роздал подарки всем, кого знал. Но проводить его позвал лишь сестру — единственную, кто прошел с ним через все тяготы Срединных Земель, ту, кто был ему ближе всех на свете. Она плакала, глядя вслед его уходящей в туманную даль лодке, хотя сама не знала от чего: от скорби расставания или от радости за то, что боль его теперь получит исцеление.
Говорят, майар Ульмо вели его лодку, и если есть на свете милосердие, то, значит, они провели его сквозь сонные туманы туда, где на одном из островов покоилась его любимая.


— Но ведь это не сказка, мама, — юноша наклоняется и заглядывает ей в глаза. Однако она лишь задумчиво улыбается, глядя в морскую даль, отчего-то вдруг затуманившуюся.
— Кто он, мама? — сын настойчив.
— Мой брат.
— У тебя был брат...
Мать молчит, но в ее молчании нет печали, Сулэ это точно чувствует. Он садится рядом и кладет ей голову на плечо.
— Как думаешь, он добрался туда?
— Думаю, да, — коротко отвечает она.
— И...
— Не будем гадать, сын. Пусть тайна останется тайной, в этом соль сказки.
Сулэ вздыхает.
А из садов прилетает пряный ветер, шаловливо ерошит их волосы, переплетая золотые пряди матери с чуть более темными кудрями сына, и уносится вниз под скалы, и дальше, в морской простор. Он весело играет с майяр Ульмо, бросает в них пену, и только ближе к колдовским туманам, укрывающим Благословенную Страну, становится серьезней. Ветер пролетает между двух усталых утесов и тихо опускается на грудь маленького островка.
И в этот миг спящий у ног пепельноволосой девы эльда улыбается во сне, вспомнив сладкую песню садов Тол-Эрессеа.

~ Открыть все тэги MORE в этом посте ~

@темы: БПВ-2, Этап VII, Воинство Вернувшихся в Аман

Comments

[Нолфинг]

Секрет дома Финвэ - прочесть вашу выкладку и не назвать хоть один фик милым - невозможно. Очень трогательная история о том, что не всегда "клин клином выбивают".
Без сонного покоя - еще одна не менее трогательная и интересная история. Увидев количество текста сначала удивляешься, но на самом деле все читается очень легко, нет ничего лишнего. И концовка, хоть предсказуема, но очень приятна.
История одной любви - и это прекрасно. Очень красивая сказка, которая внушает надежду и какую-то светлую радость. Команда, вы - просто чудо!

[Нолфинг]

Пожалуйста, поменяйте комментарий х)

[Entulde]

Нолфинг, спасибо

Можно было авторство и не менять.

[Нолфинг]

Entulde, Просто хочется погладить всех авторов от одного, командного логина)
Спасибо за понимание)

[Entulde]

Нолфинг, все в порядке, мы всегда прикроем

[Гость]

Секрет дома Финве, никаких скелетов в шкафу! Эру, я могу только улыбаться невменяемо-счастливой улыбкой. Вы вот так, исподволь, даёте шанс полюбить абсолютно всех — даже Феаноро, как ни странно это прозвучит — ведь это была и его тайна, а значит, он всё-таки не был плохим отцом И ещё. Финрод. Финрод такой Финрод. Вообще, мне нравится сама идея всё-таки привести Келебримбора в Валинор. Потому, что обычно этот персонаж меня нервирует, ибо внезапно во многих фиках смахивает на своего отца( А здесь он очень... Светлый, в нём чувствуется наивность. Светло

Без сонного покоя

,

История одной любви

Я, кажется, уже говорила: весх ваших новых персонажей любить просто обязательно, ибо не любить невозможно. Эти ваши светлые истории, все разные и такие проникновенные.

Лучей люви вам.

*почему нельзя проголосовать за всё*

[Entulde]

Гость, огромное спасибо вам! Мы очень рады, что вам нравится!

[Зелёный бамбуковый лес]

Entulde, конечно нравится))) *преданный читатель чешет репу, пытаясь понять, как, идя любить обожаемую команду, умудрился притворится, что это не он* Я всех люблю и не люблю только открыто!!!



Вы великолепны!

[GOONya]

Какие тёплые истории! Каждый герой получил поддержку, утешенье и надежду. Хорошо-то как!
Немножко опечаток в "Без сонного покоя": "не привычным к этому делу нолдор" - непривычным; "Говорит, что сам позаботиться" - позаботится; "суденышке, слишком маленьком, чтобы вместить их всех, и все же вместившим" - вместившем.

[Entulde]

GOONya, спасибо!

Корректор отправлен в Мандос.

[Гость]

Хорошо написаны тексты, красиво. Мы радуемся за возвращённых!

А вот третья история показалась стоящей особняком: её светлое окончание затянуто туманами, и привычного хеппи энда там нет. Зато - она словно звучит. Чудно и необыкновенно, словно тихая песня. И голос невидимых струн вплетается в слова... Как пропетая бардом баллада, как почти поэзия.

[Entulde]

Гость, спасибо!

Мы радуемся за возвращённых!

Мы тоже за них радуемся!

[Нолфинг]

Корректор отправлен в Мандос.

Их не в Мандос, а в Лориэн отправлять надо))

[Entulde]

Нолфинг, *туманно* _там_ разберутся.

[Ilwen]

Секрет Дома Финвэ

- то есть, Финвэ ее пел всем отдельно, убеждая, что каждый сын - избранный... Кхгм... как-то это, имхо, не должно было способствовать объединению, а наоборот. Хотя сама идея текста интересна.

Без сонного покоя

- эх, люблю ваши тексты про "неименных" героев! Вот и тут все просто прекрасно!

История одной любви

- аж прослезилась Но хороший текст. Хотя у меня хедканон, что все "спящие" проснулись, когда Эарендиль доплыл до Амана

[Entulde]

Ilwen, большое спасибо за отзыв! Мы очень рады, что вам понравилось!

аж прослезилась

Не надо плакать. Все будет хорошо.