Воинство Вернувшихся в Аман — Этап IV

[Entulde]

Название: Словно вода
Задание: тема «Как я провел это лето»
Размер: 3 460 слов
Жанр/категория: джен, драма
Рейтинг: PG (6+)
Персонажи/Пейринги: новые персонажи — телери, Намо Мандос, упоминаются Ольвэ, Уйнен
Примечание: 1. Этимология имен новых персонажей: Солорвэ от телер. solor — прибой; Айлинвен от телер. ailin — озеро; Солорлиндо от телер. solor — прибой и linde — песня; Сталгвэ от телер. stalga — устойчивый, прочный, твердый, непоколебимый; Даймэ от телер. daime — тень, прохлада; Пантаниндо — от телер. panta — полный и ninda — вода, река. 2. Используется самоназвание телери — линдар, соответвенно, линдо для мужчин и линдэ для женщин.

Говорят, мореходам дела нет до смены времен года, но в действительности это всегда было не совсем так, а уж в этот раз и подавно. Когда флот линдар вошел в свою гавань после сорока с лишним лет в море, первые дни аманского лета подействовали на вернувшихся моряков просто ошеломляюще. Казалось, никогда еще травы не были такими зелеными и мягкими, цветы такими яркими и ароматными, ягоды — сладкими, деревья — высокими. Никогда земля не ощущалась настолько родной и так пронзительно, до боли, любимой.
Некоторые говорили об этом вслух, не скрывая радостного удивления, но другие, их было большинство, предпочитали молчать, ибо теперешние чувства слишком напоминали об иных, уже испытанных прежде, по возвращении из Чертогов Ожидания. Только тогда они, конечно, были неизмеримо сильнее. Но об этом невозможно рассказать или даже спеть, как нельзя обнять море или небо.
И Солорвэ переживал свою радость тихо, без единого слова, но это не тяготило его: он знал, чтобы разделить свои чувства с Айлинвен, ему не нужны слова. Жаль было только, что все еще нет с ними Солорлиндо, их сына. В глубине души Солорвэ очень надеялся, что, вернувшись, застанет его дома, с матерью. Но, видно, срок ожидания для Солорлиндо еще не окончен, и тут уж ничего не поделать.
Это Солорвэ хорошо понимал, а потому старался не позволять тени сожаления омрачать его душу. Для того ли ждала его Айлинвен, чтобы теперь он умножал ее скорбь своей? Нет, она заслужила радость, и Солорвэ твердо решил: дни этого лета станут для нее днями радости.
Однако он сразу заметил, что Айлинвен, хоть и счастлива его возвращению, словно таит какую-то неизвестную ему печаль. Это чувствовалось во взглядах, которые она бросала на него украдкой, слышалось в тихих полных тоски вздохах и в странном молчании.
Солорвэ забеспокоился и растерялся. У них с Айлинвен никогда не было секретов друг от друга, поэтому теперь он и хотел узнать, что гложет его жену, и боялся беспокоить ее расспросами. Наверное, разумнее всего было подождать, пока она сама захочет рассказать ему. Но когда Солорвэ увидел Айливнен, пытающуюся понезаметнее вытереть слезы, то понял, что больше не может ждать ни секунды.
Он подошел к жене, развернул ее лицом к себе и крепко обнял. Она сделала движение, как будто собираясь отстраниться, а потом сама прижалась к нему сильнее и, уже не сдерживаясь, горько заплакала.
Солорвэ держал ее за плечи, ласково приговаривая:
— Тише, любимая... тише... моя серебряная птичка, моя радость, моя песня...
Нежные имена следовали одно за другим, как жемчужины в долгом ожерелье, но Айлинвен все плакала, не откликаясь. Наконец, она выговорила одно-единственное слово:
— Солорлиндо...
В ее голосе была такая безысходность, что Солорвэ сразу понял: случилось что-то страшное. Хотя думать так было, на самом деле, нелепо. В конце концов, самое страшное случилось с Солорлиндо еще до Солнца и Луны, а с мертвыми в Чертогах Мандоса ничего уже случиться не может. Или он жив? Нет, это Солорвэ почувствовал бы. Или он был жив, а потом... Что потом? Нет, ему бы уже сказали. Так что же... Эти мысли пронеслись в голове Солорвэ, как подхваченная ветром горсть песка.
— Что? — мягко спросил он. — Что Солорлиндо?
Айлинвен судорожно вздохнула и сказала, всхлипывая:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
— Что?! — пораженно воскликнул Солорвэ, но тут же опомнился и насколько мог спокойно спросил: — Как ты узнала об этом? Владыка Мандос приходил сюда, чтобы объявить?
Да... наверное... такое уже бывало раньше.
— Нет, — горько сказала Айлинвен. — Я сама ходила к Чертогам.
— Тебя призвали туда? — спросил Солорве.
— Нет, — опять повторила Айлинвен. — Но после того, как флот ушел, были еще возвращения. Много возвращений. Хотя не так много, как раньше... Уже почти все вернулись... А Солорлиндо не было. А я все думала, почему его нет. Почему нет нашего мальчика? Он ведь не мог заслужить такого долгого Ожидания. Он был еще ребенок. Ты помнишь?
Солорвэ помнил. Да разве возможно забыть! Солорлиндо с самого детства обожал море с силой, удивительной даже для линдо. Кажется, едва научившись говорить, он сразу принялся упрашивать взять его с собой в настоящее плавание. Кораблями бредил. К трем годам Древ знал о них не меньше, чем любой взрослый корабел, и, конечно, сопровождал Солорвэ во всех без исключения рейсах. А на пятый, со дня своего рождения, год Древ он попросил у отца позволения перейти на другой корабль. Солорвэ удивился: — Зачем? Всякий капитан будет рад такому матросу, как ты, но разве плохо тебе на моем корабле? — Вот я и хочу посмотреть, как будет рад мне капитан, который не будет заодно и моим отцом, — рассмеялся в ответ Солорлиндо и добавил: — А как стану совсем настоящим моряком, вернусь опять к тебе. — Строже меня с тебя никто не спросит, — предупредил его Солорвэ. — Но раз хочешь, отпущу тебя после Праздника Урожая. — Обещаешь? — Конечно.
А потом на Валинор пала тьма, и отпускать от себя сына Солорвэ ужасно не хотелось. Но обещание есть обещание. Солорлиндо поступил на другой корабль и там принял смерть в час Убийства Родичей. Солорвэ до сих пор спрашивал себя, смог бы он спасти своего мальчика, если б тот остался на его корабле. Спрашивал и не находил ответа.
— Помню, — прошептал он.
— Вот я все вспоминала да гадала, — продолжала Айлинвен. — Стало мне чудиться страшное: будто не вернется он никогда. Будто до конца вечности больше не увижу его. Такая взяла тоска, что сил не было терпеть. И я решила пойти к Чертогам Ожидания и поговорить с Валой Мандосом. Уж как ни суров он, а едва ли могли его слова хуже моих страхов оказаться. Так я в то время думала, — она вздохнула. — Когда собралась в дорогу, пошла в последний раз посмотреть на море, и, проходя мимо дворца, встретила государя нашего Ольвэ. Вернее, сам он меня заметил и окликнул. Заговорил со мной ласково, расспрашивал, а на прощание сказал, что хоть и тяжко ждать, а все же иногда лучше не торопить события и быть терпеливым, словно вода. Ах, зачем он не запретил мне идти! Нет, зачем я его не послушала!
Тут Айлинвен опять разрыдалась, а Солорвэ нахмурился, стараясь взять в толк, как из простого желания матери узнать хоть что-то о судьбе ее сына могла вырасти такая беда. Мало ли эльдар за эти годы приходило к Чертогам Мандоса, мало ли было вопросов, просьб, слез. Почти всех отсылал ни с чем непреклонный Судия — не годится живым вмешиваться в судьбу мертвых, чей срок Ожидания ведом лишь Мандосу. Но иногда, если феа уже готовилась покинуть Чертоги, владыка мог передать живым родичам весть от нее или ей от них, и одно это уже делало ожидание легче. Другим же оставалось утешиться знанием, что души дорогих им умерших не потеряны и не забыты в бескрайних залах пристанища мертвых. Хозяин Чертогов помнит о каждом.
— Мандос сказал, — снова заговорила Айлинвен, и сразу же слова прервались рыданием. Все же ей удалось овладеть собой достаточно, чтобы продолжать: — Сказал, что срок Ожидания, назначенный Солорлиндо, окончен, и теперь в воле самой феа Солорлиндо решить, когда покинуть Чертоги Ожидания, но пока эта феа не помышляет о возрождении, — Айлинвен опять тяжело вздохнула. — Тогда-то мне и надо было уйти. Но вместо этого я стала упрашивать владыку, чтоб он напомнил Солорлиндо, что мы ждем его. И мы, и наш дом, и город, и море — все... А владыка ответил, что нет у него причины отказать мне, но что отклик может и не быть таким, на какой я надеюсь.
Теперь Айлинвен замолчала надолго и даже не плакала. У нее вдруг не стало сил ни на слова, ни на слезы. А Солорвэ, хоть и догадывался уже, что произошло дальше, не знал, что сказать. Это было слишком странно. Слишком страшно. Любое утешение — глупость, а все разумные мысли, казалось, погибли под ударами чудовищного молота, стук которого он внезапно начал слышать у себя в ушах.
— Почему он просто не сказал, что нельзя! — не воскликнула, простонала Айлинвен.
— Было бы нельзя, сказал бы, — ответил Солорвэ. Ответ слишком очевиден, и, должно быть, именно поэтому его оказалось легко облечь в слова.
Последовало еще несколько очень долгих мгновений тишины, наконец, собравшись с духом, Айлинвен повторила:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
Воля их сына. Его приговор самому себе. И им. Как же так, их мальчик... Молот все продолжал стучать, а глаза и горло, казалось, забил песок. Откуда он взялся здесь?
Солорвэ с трудом слышал, что дальше говорила Айлинвен.
— Так все и вышло, как я боялась. То ли почуяла беду, то ли накликала, где теперь знать. А только все кажется, не явись я туда, не сказал бы Солорлиндо этих слов. И вернулся бы к нам, через сотню лет или через две, а хоть бы и через десять... что это перед лицом вечности, — она опять заплакала, на этот раз очень тихо, без единого всхлипа, только слезы все катились и катились по лицу. — Я во всем виновата. Я.
Эти слова заставили Солорвэ пересилить свое оцепенение.
— Нет, — возразил он. — Никто не мог знать, как все случится. Вспомни Сталгвэ и Даймэ: их сына никто не тревожил, не спрашивал ни о чем, но все же он не пожелал возвращаться к жизни, и Мандос объявил об этом. И другие... — Солорвэ осекся. Нет, это плохой способ утешения, от него только хуже. Больно даже думать о несчастных, которые уже не могут надеяться на встречу со своими близкими до конца Арды. О тех, чью участь они с Айлинвен теперь разделяют.
И что? Они когда-нибудь смогут смириться, как советуют мудрые? Смириться и просто жить. Или горечь отравит их? Как Сталгвэ. Да что же не идет из головы! А потом? Отчаяние? Прислушавшись к себе, Солорвэ понял, что пока ни смирения, ни, к счастью, отчаяния он не чувствует. Напротив, после первого приступа боли внезапно пришли спокойствие, сосредоточенность и неясное предчувствие чего-то хорошего, будто он на своем корабле, и этот корабль вот-вот должен совершить маневр, сложный и прекрасный, как музыка.
Солорвэ посмотрел на Айлинвен и сказал со всей твердостью, на которую был способен:
— Не печалься. Наш сын вернется. Я сумею его убедить.
— Невозможно, — сокрушенно покачала головой Айлинвен. — Прошли десять лет, отмеренные законом для того чтобы передумать, но воля Солорлиндо не изменилась. Теперь владыка Мандос, может, и не позволит беспокоить его. Я долго отказывалась верить, даже слова не сказала никому здесь о решении нашего сына... но то, что было, было. И нам этого не изменить.
— Но я сорок пять лет провел вдали от Валинора и не мог раньше говорить с Солорлиндо. А Судия не пойдет против справедливости, — постарался обнадежить жену Солорвэ.
Тут же мелькнула мысль: "Если только он посчитает это справедливым", но ее Солорвэ отогнал прочь.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Все обязательно будет хорошо.
После этого Солорвэ вышел из дому и отправился к морю. Сел у самой кромки воды и стал смотреть на воду — так ему всегда думалось лучше всего.
Волны набегали и откатывались назад, оставляя влажный след на песке... солнечный свет сменялся светом звезд и являлся снова, дул ветер с юга, кричали птицы, волны набегали и откатывались... Солорвэ размышлял.
На третий день пошел дождь. Был он по-летнему теплый, обильный и краткий. Как только дождь кончился, Солорвэ покинул берег и отправился разыскивать Пантаниндо, линдо из числа Мудрых, который знал об изначальных законах Арды и позднейших установлениях Валар больше всех в Альквалондэ.
В доме Пантаниндо Солорвэ провел еще три дня, потом снова пошел к морю. Там он воззвал к Уйнен, и она говорила с ним. После этого Солорвэ отправился домой: оделся для путешествия, запасся дорожным хлебом, простился с женой и на рассвете покинул город.

***

Принятое решение не вызывало сомнений, дорога была знакомой, тело возрожденного легко переносило непривычное сухопутное путешествие — путь занял так мало времени, как только было возможно. И тогда Солорвэ почувствовал, что колеблется. Вот они — Врата Мандоса. И что делать теперь? Постучать? Подождать? Изнутри тяжелые створы открываются на удивление легко. Но сейчас-то он был по другую сторону.
Пока Солорвэ раздумывал над этим, перед ним появился сам хозяин Чертогов.
— Приветствую, владыка, — сказал Солорвэ и учтиво поклонился.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ровно откликнулся Мандос. — Что привело тебя сюда?
"Если спросил, не велит уходить сразу" — подумал Солорвэ и, ободренный этим, охотно ответил:
— Мой сын Солорлиндо в твоих Чертогах, владыка. И недавно мне стало известно, что он решил остаться в них навечно.
— Верно, — отозвался Мандос. — Такова его воля. И она исполнится, если только не изменится.
Солорвэ хотелось воскликнуть: "Я и желаю, чтобы она изменилась!", но он знал, что Мандосу это и без того известно и что это не имеет значения. Мандос следит за неприкосновенностью воли умерших, живые могут позаботиться о себе сами.
— Я знаю, — сказал Солорвэ. — И это печалит мое сердце. Беда известная обернулась новой бедой в мое отсутствие, и потому, хотя решение уже принято и объявлено, я прошу тебя, владыка, передать моему сыну мои слова: Нам с матерью он дороже всего в мире, без него не знать нам истинной радости, не жить под ясным небом. Мы ждем его возвращения. Она ждет дома, а я стану ждать здесь, под дождем.
— Хорошо, — все так же ровно ответил Мандос. — Но не жди пользы от своих слов и, тем более, скорой пользы. Феа в своей наготе упорна. Тебе это известно. Или мало времени провел ты сам в моих Чертогах?
— Немало, — согласился, склоняя голову, Солорвэ. — Но я не говорил, что не желаю возвращаться к жизни никогда.
— Не говорил. Но твой сын — не ты.
С этими словами Мандос исчез, а Солорвэ выбрал место в стороне от Врат, сел и стал ждать. Окончился день и пришла ночь. За ней новый день и еще ночь. К исходу этой ночи Мандос появился опять и сказал совершенно бесстрастно:
— Твой сын услышал твои слова, но не передал никакого ответа. — И снова исчез.
В тот же миг кусочек начавшего уже светлеть неба над головой Солорвэ затянулся облаками, потемнел и разразился проливным дождем. Частые холодные струи хлестали по плечам, спине, лицу... Дождь в мгновение ока намочил волосы, пропитал влагой одежду и ткань дорожной сумки... В трех шагах в любую сторону от того места, где сидел Солорвэ дождь прекращался, было ясно и тепло, но за водной пеленой сам Солорвэ видеть этого не мог и скоро почти забыл об этом.
Различить смену дня и ночи Солорвэ, конечно, было еще под силу, но он сбился со счета и потому не знал точно, на какой день дождя снова явился Мандос.
— Такого дождливого лета у нас еще не было, — произнес он.
И, как всегда, по голосу невозможно было понять, что Мандос думает об этом. Удивлен? Разгневан? Ему все равно? Нет, определенно не все равно, иначе он не стал бы покидать свои Чертоги.
Под взглядом Валы дождь поредел, и Солорвэ на секунду подумал, что вот сейчас совсем прекратится, и это будет красноречивее любых слов. Но поток воды уменьшился ровно настолько, чтобы Солорвэ мог видеть владыку Чертогов и слышать его.
— Тебе известно, что воля феа неприкосновенна, — заговорил Мандос, и голос его, оставаясь по-прежнему ровным, непостижимым образом сделался резче.
Солорвэ почувствовал, как вдоль позвоночника пробежала дрожь. А ведь всего секунду назад он думал, что ему не может стать еще холоднее.
— Пока дух воплощенного находится в моей власти, никто не может принуждать его к чему-нибудь, — продолжал Мандос. — Тем не менее, ты считаешь себя вправе устраивать здесь это.
— Но я не пытаюсь принудить Солорлиндо! — собрав все силы, возразил Солорвэ. — И я не стану умолять тебя отпустить его из жалости ко мне. Это невозможно, знаю. Я лишь надеюсь, что сердце моего сына смягчится, и, если не из любви к самой жизни, то хоть сострадая тем, кого оставил, он попробует снова жить.
— И ты утверждаешь, что не хочешь навязать ему свой выбор?
— Не в моих силах навязать ему что-то, — с жаром сказал Солорвэ. — Если Солорлиндо не захочет, он даже не узнает, что со мной. Тебе гораздо лучше, чем мне, ведомо, сколько феар проводят в Чертогах столетия, не бросив даже единого взгляда на гобелены госпожи Вайрэ, не зная и не желая узнать, что творится снаружи. Если мой сын настолько отрешился от жизни, все мои усилия окажутся напрасны. Но если он сейчас наблюдает за мной, быть может, он еще тоскует по миру живых.
Солорвэ умолк, переводя дыхание. Ему было трудно говорить, пожалуй, так трудно, как никогда в жизни. Но если он не сумеет сейчас убедить Мандоса, другого шанса не будет. Впрочем, владыку мертвых не волнуют пылкие речи. Или он признает, то, на что решился Солорвэ, по крайней мере, позволительным, или все будет кончено.
— И сколько времени ты собрался так провести? — спросил Мандос.
Неужели получилось? Неужели у него есть возможность завершить задуманное? А может, все это лишь странное предисловие к отказу?
— Сколько смогу, — ответил Солорвэ.
— Возможно дождливое лето, но не бывать дождливой осени, — произнес Мандос и добавил: — Ты понял меня, Солорвэ.
— Вполне, владыка, — отозвался Солорвэ, хотя это не звучало как вопрос и, похоже, не было вопросом, потому что Мандос пропал прежде, чем Солорвэ успел договорить.
Дождь опять пошел сильнее, Солорвэ сгорбился под его напором. Прося Уйнен помочь ему дождем выразить скорбь, для которой у него не хватает слов, он на самом деле не осознавал, какую силу отпускает на волю. Теперь оставалось только надеяться, что ему удастся это выдержать. И что все будет не зря.
Уверенным пока можно было быть лишь в одном: конец лета он точно не пропустит, Мандос не даст этому случиться. Так что счету дней Солорвэ теперь уделял совсем мало внимания, как и всему остальному миру вокруг. Только дождь, дождь и ничего, кроме дождя. Поэтому внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, Солорвэ удивился. Кто смотрит на него? Это не мог быть Мандос: стена дождя оставалась все такой же плотной. Да и от взгляда стало как-то разом... теплее?
Вдруг кто-то подбежал к нему, обнял с такой силой, что стало почти больно, а после раздался голос, которого Солорвэ так долго, слишком долго, не слышал:
— Отец! Отец, я здесь! Я живой! Отец, пожалуйста, посмотри на меня!
Дождь прекратился, серое облако рассыпалось десятком радуг, и если какой-нибудь эльда видел это издалека, он наверняка восхитился диковинным зрелищем. Но тем двум эльфам, над головами которых происходило диво, было не до него. Они были заняты только друг другом.
— Солорлиндо! Ты вернулся... вернулся... — Солорвэ чувствовал, что мысли чудовищно путаются. Эта радость была почти слишком велика, чтобы пережить ее. Или это он стал так слаб?
— Да, отец... я здесь... я рядом... Вставай, тут столько воды... Прости меня, отец...
— Перестань... ты ни в чем не виноват... Да, надо встать... я сейчас.. сейчас...
С огромным трудом и с помощью сына Солорвэ поднялся. Но идти куда-то он был не в силах: сделал несколько шагов и рухнул в траву. Земля была чудесно сухой и теплой и пахла умопомрачительно приятно.
Солорлиндо сел рядом, устроил голову отца у себя на коленях... Солорвэ хотел успокоить его, сказать, что все хорошо, но сил и на это не было. Какой нелепый конец! Нет, конечно, он не может вот так умереть. Он не умрет. Но все равно нелепо. Что ж, Солорлиндо теперь нести его? И куда? Домой? В Лориен? До ближайшего поселения эльфов? На то, чтобы думать, тоже уже не хватает сил. Как хочется спать!
— Дай ему это.
Услышав над собой знакомый бесстрастный голос, Солорвэ открыл глаза и увидел, что Солорлиндо принимает из рук Мандоса какой-то ковш. Секунду спустя ковш оказался уже у губ Солорвэ, и не оставалось ничего, кроме как выпить его содержимое, оказавшееся на поверку водой из источников Лориена. Хотя, может быть, не просто водой. Во всяком случае, от нее Солорвэ сразу почувствовал себя намного лучше и смог даже сесть.
— Приветствую, владыка, — сказал он, тут же припомнив, что однажды их разговор с этого уже начинался.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ответил Мандос.
И Солорвэ на миг с ужасом подумал, что ему все это чудится. Но следующие слова Мандоса разрушили наваждение:
— Скоро вы оба уйдете отсюда, но прежде чем это случится, вам следует знать: что произошло однажды, не может повториться, и вы не должны рассказывать о случившимся кому бы то ни было. Таково мое слово.
В следующее мгновение Мандос исчез. Солорвэ подумал, что уже почти привык к его манере появляться внезапно и исчезать, не дожидаясь ответа. Некоторое время Солорвэ и Солорлиндо сидели молча. Потом Солорлиндо с каким-то совсем детским удивлением сказал:
— Кому бы то ни было… это ведь значит и маме тоже.
— Да, — согласился Солорвэ. — И маме.
— Как странно, — заметил Солорлиндо.
— Переживем, — ответил Солорвэ. — Небольшая цена за твое возвращение. К тому же, я понимаю, почему он поставил это условие.
— Так и я понимаю, — заверил отца Солорлиндо. — Не хватало, чтобы кто-нибудь нанес себе непоправимый вред или умер, стараясь привлечь внимание умершего, который о жизни и думать не хочет. Отец, я... — голос юноши дрогнул.
— Ты не должен просить прощения, — решительно прервал его Солорвэ. — Ты вернулся, и довольно об этом.
Секунду Солорлиндо выглядел так, словно собирался спорить, но вместо этого спросил:
— Ты чувствовал, что я смотрю на гобелен?
— Нет, только догадывался, — честно ответил Солорвэ.
Уже к вечеру этого дня Солорвэ оказался вполне способен идти, и они с Солорлиндо отправились домой. В этот раз на дорогу ушло куда больше времени: как ни хотелось им поскорее обрадовать Айлинвен, торопиться они не могли — глубокое, всеобъемлющее восхищение миром, которое сопутствовало возвращению к жизни, не допускало спешки.
Но все же к исходу лета они вошли в Альквалондэ. Был час заката, и город в его лучах сиял, как большая розовая жемчужина. Айлинвен уже знала об их возвращении или, быть может, предчувствовала его. Увидев Солорвэ и Солорлиндо, она не удивилась, только обняла их обоих разом и долго-долго не отпускала.
А чуть позже, когда зажглись первые звезды, Айлинвен спросила у мужа:
— Как тебе удалось вернуть Солорлиндо? Я уже спрашивала у него, но он говорит, что не может рассказать. Ты тоже?
— Да, — ответил Солорвэ. — Лучше будет нам и вовсе забыть об этом. Но одно я точно могу сказать тебе, — он улыбнулся. — Я был терпелив, словно вода.

Название: Как Эльфвине провел лето девятьсот шестнадцатое от Рождества Христова
Задание: тема «Как я провел это лето»
Размер: 2 787 слов без примечаний
Жанр/категория: джен, PWPL (Plot? What plot? Learning!)
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Эльфвине, Пенголод, Румил, Финрод и другие
Предупреждение: в тексте использованы семь языков, не считая русского
Примечание: все примечания в конце.

Апчхи.
В родной город и столицу всея королевства и прочая, и прочая пришло лето, сразу видно. Джейк, в очередной раз уткнувшись в платок, перепрыгнул через особенно наглую лужу на тротуаре и распахнул дверцу такси. Едва он уселся в машину, как дождь припустил с новой силой. Лето, одним словом.
Пока кэб пробирался по запруженным улицам к метро, Джейк в тысячный раз проверил, все ли он взял. Залез в правый карман, потом в левый, открыл и закрыл сумку с ноутбуком, поискал носовой платок и, наконец, приказал себе успокоиться.
Два дня назад ему позвонил знакомый из Национального архива. Джейк в тот момент как раз наливал себе чай. Итогом разговора стал скандал с женой и ожоги первой степени на правой руке — потому что услышав, что поступило в архив, Джейк, отец двух непоседливых мальчишек и по совместительству этнограф, уронил чайник. Жена этого не оценила. Равно как и его намерение в ту же минуту отправиться в Ричмонд.
Поэтому в архив Джейк поехал сегодня. Дистрикт-лайн, как водится, была перегружена. Помимо местных жителей, ветку, проходящую через все важные лондонские места, буквально оккупировали туристы. Впрочем, до Ист-Хэма мало кто из них добирался. В ожидании поезда на Ричмонд Джейк лениво разглядывал вензеля под потолком станции и гадал, когда же потеплеет.
Усевшись в вагон, Джейк открыл ноутбук и принялся перечитывать свои заметки, которым предстояло вскоре стать полноценной книгой, повествующей об истории одной легенды — «Плавании святого Брендана».
По всей Европе насчитывалось около сотни рукописей с разными изводами этого текста. Самый ранний из известных вариантов появился около 900 года от Рождества Христова. Помимо собственного налета мифологичности, «Плавание…» позаимствовало многое из других иммрамов.
Джейк изучил все имеющие варианты, но пробелов, как это обычно бывает с рукописями раннего Средневековья, было больше, нежели фактов. «Вот есть у нас, скажем, — привычно забормотал он себе под нос, — нидерландская «De Reis van Sint-Brandaan» 12-го века. А где средневерхненемецкая рукопись, от которой пошел голландский вариант, я вас спрашиваю? Нет, извините, не вас. Так вот, нету ее, пропала, испарилась, сгорела, фьють».
Собственно, надежда на ликвидацию одного из пробелов забрезжила как раз после достопамятного звонка. «Джейк, привет. Ты вроде искал что-то про… про Бреннана, да? Тут пришла какая-то жутко старая штука, язык вроде на немецкий похож… Ее еще даже не инвентаризировали, так что давай». Пока, Ал, привет, ожоги первой степени.
«Navigatio Sancti Brendani» в чертовом утерянном средневерхненемецком изводе, я иду за тобой!

Люди лгут. Поговорки тоже. Надежда умирает вовсе не последней. Она сдыхает быстро, окончательно и бесповоротно.
— Как же так, Ирэн… Всего два дня прошло!
— Ты же знаешь, университеты имеют право приоритетного доступа.
— И на сколько ее забрал Дублин?
— Предварительно на пять месяцев.
Джейкоб Эйден Фицрой, крупнейший британский специалист по иммрамам, побочный потомок английских королей и тридцатичетырехлетний глава семейства выругался совершенно неподобающим его статусу, воспитанию и возрасту образом.
— Послушай… У меня есть адрес владельца, то есть теперь уже бывшего владельца рукописи. Может, он сможет тебе чем-то помочь? Вряд ли он не оставил у себя копии.
— Чудо ты, Ирэн, — возбужденно сказал Джейк. — Давай.

«Голосовая почта миссис Фицрой. Оставьте сообщение после сигнала.
Милая, я еду в Корнуолл. Вернусь… когда вернусь. Целую».

«Голосовая почта Джейка Фицроя. Оставьте сообщение после сигнала.
Я тебя убью, Джейк. Завтра у моей мамы день рождения».

Итак, Ньюквей. Там, если верить Ирэн, обитает таинственный мистер АнГвинн, который за здорово живешь пожертвовал национальному архиву бесценную рукопись. Может, он сможет и Джейку пожертвовать копию, буде такая имеется?
Если он успеет на двенадцатичасовой поезд с Паддингтона, то будет в Ньюквее к пяти. А снова в Лондоне можно быть завтра к трем, и даже успеть на праздничный обед, и Мелани не будет сердиться…
На двенадцатичасовой поезд Джейк не успел.

Погоды в Корнуолле стояли дивные. У вокзала Джейк поймал такси, и вторично отправился навстречу мечте и, возможно, главному прорыву в своей жизни.
Когда машина подкатила по мягкому гравию к дому, Джейк изумленно присвистнул. Конечно, он предполагал, что «живущий на отшибе» означает «в собственном поместье», но не думал, что в этой местности существует такая архитектура. Дом был бы уместен на бретонском, а не британском побережье.
Оставалось надеяться на то, что хозяин не в отъезде.

В ответ на звонок дверь распахнул дворецкий («Разумеется!»).
— Могу я видеть мистера АнГвинна? Мое имя Джейкоб Фицрой, я бы хотел поговорить с ним о рукописи, недавно переданной в архив.
— Прошу, мистер Фицрой, — дворецкий с полупоклоном пропустил гостя внутрь. — Я узнаю, может ли мистер АнГвинн Вас принять.
Джейка проводили в гостиную, оформленную в светло-зеленых и золотистых тонах. В ожидании хозяина, который неизвестно еще и появится ли, он рассматривал висевшие на стенах пейзажи. Особенное его внимание привлекла картина, изображавшая чудной красоты побережье. Засмотревшись, Джейк не услышал шагов вошедшего и спохватился только тогда, когда тот поздоровался.
— Добрый вечер, мистер АнГвинн, — слегка смущенно ответил Джейк. — Залюбовался Вашей картиной.
— Gwlas ker an howlsedhes, pan vro yw dha bar? — ответил хозяин, жестом приглашая Джейка садиться. — Что Вас сюда привело?
Джейк как можно короче изложил свою историю. Мистер АнГвинн внимательно слушал и отвлекся только раз, чтобы отдать распоряжение о чае.
—… и я предположил, что это искомый средневерхненемецкий текст, — закончил Джейк.
— О нет. — Хозяин усмехнулся, точно это его позабавило. — Рукопись, которую я передал в архив, написана на древнеанглийском.
Джейк подскочил.
— Не может быть! Значит, есть еще одна версия!
— Боюсь Вас разочаровать. В том тексте нет ни слова о Брендане, хотя, автор, очевидно, вдохновлялся этой историей. Кроме того, это совсем не иммрам, это эхтра.
— Разбираетесь в ирландской литературе?
— Немного. Spyrys a vrederedh, так сказать. Позвольте спросить, а почему Вы интересуетесь Бренданом? Верите в Остров Блаженных?
— Отнюдь, — Джейка слегка покоробил вопрос. — Легенды есть легенды. Ни Атлантиды, ни Тир на Ног, ни Авалона не было и нет. Людям просто хотелось верить в лучший мир.
— То есть вы гоняетесь за тем, что никогда не существовало?
— Мне хочется знать, что думали о мире те, кто жил задолго до нас. — Джейк незаметно для самого себя так увлекся разговором, что почти позабыл о цели визита.
— 'Th on onan hag oll… Я, конечно, могу дать Вам копию. Но я знаю эту историю наизусть. Хотите послушать?
Над чашками с горячим чаем курился мятный пар.


«И как же его зовут?» — спросил Пенголод.
«Кажется, Хвэт. Или Хэйль. Но скорее первое: он так ответил, когда мы с ним заговорили».
Пенголод представил себе эту картину.
«Понятно, — передал он. — Скоро буду».
Такое на его памяти случалось впервые. Раз уж приятель, невозмутимый, ко всему готовый синда, посылает ему осанвэ, дело и правда срочное. Согласно рассказу приятеля, пару часов назад на берег вынесло человека. Синдарина тот не знал, на квенья не отреагировал, в его речи эльфы не нашли знакомых слов — и поэтому решили вызвать Пенголода, ламбенголмо, который, к счастью, жил неподалеку. Почему они не обратились сразу к владыкам, Пенголод из сбивчивых мыслей приятеля не понял, а специально уточнять не стал.

Человек сидел в саду под деревом, жевал травинку и разглядывал свои сапоги. Синда подвел к нему Пенголода.
— Здравствуй, — сказал Пенголод.
Человек в ответ пробурчал что-то, похожее на квенийское приветствие лишь интонацией.
— Копирует, — пояснил Пенголод приятелю и снова обратился к человеку: — Я Пенголод, это Ангведион, а ты кто и откуда?
Человек безучастно взглянул на него, пожал плечами и выдал:
— Hwaet? Ne ic gecnáwe. Hwaet segst?
Пришла очередь Пенголода пожимать плечами: таких языков он никогда не встречал. Кажется, без Румила не обойтись.
Тем временем человек сделал еще одну попытку. Показав на себя рукой, он медленно и четко, по слогам, произнес:
— Ic… nauta sum. Nauta de Anglia, — и, видя, что собеседник его так и не понял, добавил для верности: — Skipamaðr. Frá Englandi.
Пенголод подавил в себе желание схватиться за голову и вытащил из кармана блокнот и карандаш — записывать.

Внеочередное собрание языковой школы созвал Румил. Неделю назад он принял у Пенголода блокнот с записями и пообещал разобраться, что к чему. Валар они решили не беспокоить («Подумаешь, человек, — сказал Румил. — У вас на Тол-Эрессеа вообще проходной двор. Помнится, даже гномы жили одно время»). Ангведион, который к языковой школе не принадлежал, был с ним согласен — после всех переживаний пугать человека не стоит: неизвестно, как он воспримет того же Эонвэ. Нуменорцы, конечно, относились к айнур спокойно — но они и речь понимали. И не ели руками. И снимали на ночь сапоги.
— Таких языков не бывает, — взял быка за рога Румил.
— Почему? — раздалась из угла удивленная реплика Финрода. — Если вы не знаете языка, это не значит, что такого не бывает. У людей же масса языков.
— Языков такого строя не бывает, — пояснил Румил. — Я проанализировал записи его речи: конечно, не понимая слов, нельзя сделать четких выводов, но можно представить себе, как устроена грамматика. Так вот, грамматика не должна быть настолько хаотична. Смотрите: «Ubi est scip… navis mea? Scip min? … Cwæl ic? Hwæþer ic cwæl? Hic est insula beatorum… Annwvyn?» Или это несколько языков, или он — не из нашего мира, хотя в это я не верю.
— Несколько языков? Зачем?
— Это как раз понятно, — сказал Пенголод. — Он пробует: вдруг мы говорим хотя бы на одном?
— Это выучить не получится, — закончил Румил. — Если мы хотим общаться с человеком — как, кстати, его зовут? — придется делать это на квенья.
— Его зовут Эльфвине, — мрачно сказал Пенголод, — и научить его языку — невозможно. Разве я не пытался? Пытался! Я ему говорю слово и показываю — он повторяет, а назавтра уже забывает! Я ему парадигму — а он только головой кивает!
— Зачем ты ему парадигмы? — изумился Финрод. — Я их никогда не зубрил.
— Как же ты — у гномов, у людей?
— Слушал, — сказал Финрод. — Смотрел, когда и что они говорят. Спрашивал, если совсем непонятно.
Он задумался.
— Кстати, вы не пробовали поговорить с ним образами? Хотя бы объяснить, кто мы такие и что это за место?
— Он, похоже, и так знает: ничему не удивляется.
— У него шок, — сказал Ангведион. — Вас бы так выбросило неизвестно куда. И все чего-то от вас хотят и носятся, как с маленьким. И потом, я не умею разговаривать с людьми образами: я не ламбенголмо, как вы.
Пенголод развел руками:
— Мне даже в голову не пришло. Может, ты…?
Тут все посмотрели на Финрода — и Финрод, конечно, согласился. Тем более что Амариэ давно предлагала провести лето на побережье.

Эльфвине пока оставался у Ангведиона. Против новых гостей — Финрода с супругой — синда не возражал: свободных комнат у него было достаточно. Он пока не обзавелся ни женой, ни детьми, а из иных родственников кто-то еще оставался в Эндорэ, а другие жили в глубине острова. Пенголод, отговорившись делами, вернулся домой: «Понадоблюсь — зовите». Ангведион подозревал, что тому неприятно слышать, как смертный коверкает язык, но промолчал.

— Знакомься: это Финрод, а это Амариэ, — очень громко представил приятелей Ангведион, подводя их к Эльфвине. — Они мои друзья, немного у меня погостят.
Эльфвине кивнул, выдавил малоразборчивое приветствие и пожал Финроду руку.
— Я очень рад, — искренне сказал Финрод.
— Eallswá, — снова кивнул Эльфвине. — Тоже.

— Ты поёшь? — спросил вечером Финрод, обращаясь к Ангведиону. Они сидели в гостиной и неспешно беседовали — точнее, эльфы вели беседу, то и дело бросая взгляды в сторону Эльфвине, а тот ловил знакомые слова, улыбался, кивал и явно наслаждался.
Ангведион покачал головой:
— Пою, но сейчас не хочется.
— А ты поёшь? — повернулся Финрод к Эльфвине.
— Я? А? Дома… Enge land поёшь… играешь hearpa.
За этим набором звуков Финрод угадал связную фразу — или ожидал подобного, и не удивился; или проник в мысли человека; или прочел намерение в его глазах. Так или иначе, он протянул Эльфвине принесенную заранее небольшую арфу и приготовился слушать. Эльфвине осторожно провел по струнам, прикрыл в глаза — заглянул в себя, вспоминая слова, — и начал:
— Nu scylun hergan, — он сделал паузу, вздохнул, — hefaenricaes uard. Metudæs maecti… end his modgidanc…
Финрод постарался уловить за словами картины: может быть, человек поет о своей земле, истории своего народа, или о прошлом. Он ожидал увидеть битвы, морские путешествия, может быть, семейную жизнь… но перед глазами его встал только образ усеянного звездами неба. В слове allmectig прозвучала величественная последняя нота, и все смолкло.
— Спасибо, — сказал Эльфвине, возвращая ему арфу. — Это… sang… hymnus.
— А у вас есть песни-истории? — спросил Ангведион, который, видимо, тоже не почувствовал в пении событий.
— Истории? — спросил Эльфвине.
— Давайте я покажу, — предложил Финрод и, отогнав ненужные угрызения совести (действительно, если один раз с людьми получилось, почему сейчас нельзя?), применил испытанную технику.

— Очень интересный… — сказал Эльфвине мечтательно, когда Финрод закончил. — Это всё… э-э-э… sóþsagu oððe… sive… или спать?
— Это всё правда, не сон, — обнадежил его Финрод. — А ты имеешь в виду картины или сами события?
Эльфвине посмотрел на него вопросительно.
— Ну, картины, — попыталась объяснить Амариэ. — Представляешь, картины, — она выразительно провела ладонями по глазам и помахала руками в воздухе.
— Да, вот такие картины — правда, но и вся история — тоже.
— Ic wille gehieran, undergitan, gemunan and awrítan ǽlc þæt, — сказал Эльфвине, как будто давал себе обещание; и никто его не понял.
Несколько минут прошло в молчании, потом Амариэ снова заговорила:
— Так есть у вас такие песни-истории? — она выделила голосом «такие» и показала на Эльфвине.
— Конечно, — ответил он.
Комнату снова наполнил тихий перезвон струн. «Теперь, — подумал Финрод, — теперь мы узнаем, кто он и откуда; или хотя бы откуда его народ».
— Hwæt! Wé Gár-Dena in geardagum… — начал было Эльфвине; послышалось позвякивание кольчуги; просвистело копье. Он осекся и повторил:
— Gár-Dene. Нет.
— Почему нет?
— Dene, — пояснил Эльфвине. — Den-ar? Fýnd-ar… плохо. Нет, не хочу.
— Ну как хочешь, — сказал Ангведион и забрал у него арфу, а Финрод спросил:
— Это ваши враги, да?
Но можно было даже не спрашивать.

Эльфвине, освоившись в доме и выучив пару нужных фраз (например, «Здравствуйте, да светят вам звезды», «Извините, я не понимаю» и, по настоянию хозяина, «Я живу в доме Ангведиона на побережье»), повадился на целый день уходить из дома и бродить по берегу, присматриваясь к рыбацким лодкам и время от времени заводя беседы с прохожими. Все вокруг уже его знали и не удивлялись ни необычной внешности, ни странной речи, в которой смешивались квенья привычная, квенья искаженная и непонятные слова человеческого языка. Ангведион напоминал себе, что Эльфвине — взрослое, самостоятельное, разумное существо, но отделаться от мысли, что за ним нужно присматривать, не мог. Финрод, кажется, тоже начал считать человека кем-то вроде младшего брата или племянника.
Поэтому они старались не терять Эльфвине надолго из виду: мало ли что может случиться? Как, например, отнесется к смертному в благословенном краю беспокойный Оссэ? Как ни странно, Валар до сих пор не заинтересовались гостем.

Разговор на повышенных тонах они услышали издалека. Говорил, кажется, не Оссэ — тембр голоса был эльфийский.
— Что значит, «злое и плохое — это прекрасно»? — возмущался голос. — Почему?
— Извините! — говорил Эльфвине. — Извините, я не понимаю.
Финрод и Ангведион подошли поближе: смутно знакомый эльф обернулся к ним.
— Ваш смертный, этот Эриол — посланник Моринготто! — возмущенно заявил он.
— Почему это? — удивился Финрод.
— Мы говорили о погоде, я говорю: «Прекрасная погода, да?» — а он: «Да-да, плохое и злое — прекрасно»!
— Неправда! — воскликнул Эльфвине. — Не «плохое и злое». Я говорю: hruse и wulcen — прекрасно!
При этих словах он показал на землю и на небо.
— Сами слышите: olce, hru- что-то там…
— Нет-нет, он имеет в виду совсем другое! В его языке это совершенно безобидные слова! Земля, погода, небо… Да?
— Да, — сказал Эльфвине. — Небо, белый, это, — и показал на облако.
После этого случая он запомнил несколько фраз о погоде и научился говорить «Я имел в виду совсем другое!»
Через пару месяцев он объяснялся на квенья уже довольно бодро.

— Слушайте, — Эльфвине выглядел неожиданно растерянным. — У вас в саду… кажется… Petrus Apostolus…
— Кто?! — спросил Финрод и, не дожидаясь ответа, отодвинул Эльфвине и выбежал в сад. Там, заняв всю скамейку и вытянув ноги вдоль дорожки, сидел Аулэ. «Хорошо, что не Мандос», — пронеслось у Финрода в голове, и некстати вспомнилась сцена с Эарендилом.
— Как ваш эксперимент? — дружелюбно спросил Аулэ. — Я вижу, продвигается?
— Эксперимент?
— Обучение языку в естественных условиях, — объяснил мастер. — Я был уверен, что вы справитесь. Молодцы.
— Вы знали?
Аулэ засмеялся:
— Конечно. Сам подумай: часто ли такое случается?
— Почему же…
— Лишний раз не пугать, — принялся перечислять Аулэ, — Мандос не беспокоился; надолго здесь ваш смертный не задержится…
В дальнем конце сада показалась Амариэ.
— В общем, — резюмировал Аулэ, — когда закончите его учить, все опишете и сделаете доклад у Румила. Или ты один, если Ангведион не захочет.

Долгое валинорское лето близилось к концу; прошел уже праздник урожая.
— Я хочу еще раз услышать, понять, запомнить и записать все это, — произнес Эльфвине, когда Финрод завершил очередной песенный рассказ.
— Это к Пенголоду, — сказал Ангведион. — Думаю, теперь он готов тебя принять. У него есть свои записи, исторические книги… Ты знаешь, где он живет?
— Мы с Амариэ проводим, — предложил Финрод. — Мы собираемся домой и можем заехать в Тавробель.
Так завершилось это долгое лето. О том, что было дальше, известно многим: Эльфвине учился у Пенголода; Ангведион иногда навещал их.
Доклад Финрода на собрании ламбенголмор имел большой успех.

Ангведион смотрел, как тэлери готовят к спуску на воду корабль.
— Ты точно решил? — еще раз спросил Эльфвине. По голосу его теперь было не отличить от эльфа — но поседевшие волосы выдавали в нем смертного. Он несколько лет странствовал по острову и теперь собрался, наконец, вернуться домой. Книги и записи, надежно упакованные, уже ждали его на корабле.
— Тебе же нужен проводник, — ответил Ангведион.
— А вдруг ты не найдешь дороги назад?
Ангведион промолчал.
Путь в Аман он отыщет всегда, но когда его потянет домой, он еще не знал. Пенголод в прощальной беседе предположил, что это будет не скоро — и Ангведион с ним в глубине души согласился.


За окнами давно сгустились сумерки, и где-то в глубине сада стрекотали кузнечики. Легко трепетали на ветру занавески.
— Bro goth agan tasow, — тихо сказал мистер АнГвинн. — Пора домой.
Джейк лишь кивнул в ответ.


Примечания.

а) Переводы
«De Reis van Sint-Brandaan», «Navigatio Sancti Brendani» — «Путешествие (плавание) святого Брендана» (ср.-нидер., лат.)
Gwlas ker an howlsedhes, pan vro yw dha bar? — «Милый западный край, есть ли равная тебе земля?» Мистер АнГвинн цитирует строчку из гимна Корнуолла (корн.)
Spyrys a vrederedh — Дух братства (корн.)
'Th on onan hag oll — Мы единое целое (корн.)
Hwaet? Ne ic gecnáwe. Hwaet segst? — Что? Я не понимаю. Что ты говоришь? (др.-англ.)
Ic… nauta sum. Nauta de Anglia. — Я… (др.-англ.) моряк. Моряк из Англии. (лат.)
Skipamaðr. Frá Englandi. — Моряк. Из Англии (др.-исл.)
Ubi est scip… navis mea? Scip min? … Cwæl ic? Hwæþer ic cwæl? Hic est insula beatorum… Annwvyn? — Где (лат.) корабль (др.-англ.)… мой корабль (лат.)? Мой корабль? Я умер? Неужели я умер? (др.-англ.) Это остров блаженных (лат.) Аннун? (валл.)
(Аннун — потусторонний мир у валлийцев).
Eallswá — тоже (д.-англ.)
Enge land — Англия (др.-англ.)
hearpa — арфа (др.-англ.)
Nu scylun hergan hefaenricaes uard.
Metudæs maecti end his modgidanc… — Эльфвине поет «Гимн Кэдмона», одно из первых стихотворных произведений на древнеанглийском. «Гимн Кэдмона» посвящен Создателю.
Подстрочный перевод:
Теперь мы должны славить небес стража
силу создателя и его замысел… (др.-англ.)

allmectig — всемогущий (др.-англ.)
sang — песня (др.-англ.)
hymnus — гимн (лат.)
sóþsagu oððe… sive… — правда или… (др.-англ.) или… (лат.)
Ic wille gehieran, undergitan, gemunan and awrítan ǽlc þæt — Я хочу услышать, понять, запомнить и записать все это (др.-англ.)
Hwæt! Wé Gár-Dena in geardagum… — здесь Эльфвине начинает петь «Беовульфа»
Подстрочный перевод:
Вот! Мы из Копье(носных) Данов в былые дни… (др.-англ.)

Gár-Dene — Копье(носные) Даны
Dene — Даны (др.-англ.)
Den-ar — Даны (др.-англ.) + квен. окончание множественного числа
Fýnd-ar — враг (др.-англ.) + квен. окончание множественного числа
hruse — земля (др.-англ.)
wulcen — облако, небо (др.-англ.)
olce, hru- — квен. корни, обозначающие «плохой», «злой» и т.д.
Petrus Apostolus — Апостол Петр (лат.)
Bro goth agan tasow — Древняя земля наших предков (корн.)

б) Другие примечания
Ламбенголмо — мудрец, знаток языков
Эриол — имя, которое Эльфвине дали эльфы.
Иммрам — жанр ирландских сказаний, повествующий о морском путешествии героя в Потусторонний мир.
Эхтра — жанр ирландских легенд, повествующий о приключениях героя в Потустороннем мире.


Название: Лето без войны
Задание: тема «Как я провел это лето»
Размер: 1 043 слова
Жанр/категория: джен, гет, путешествия
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Арафинвэ/Эарвен, Индис, Финрод, Амариэ
Примечание: что случилось после окончания Войны Гнева.

Обычно в Аман приходило не больше одного или двух кораблей одновременно. Такое расписание было установлено, чтобы не перегружать работников гавани и не переполнять дома для временного пребывания переселенцев. Три судна означали прибытие военачальника высокого ранга, перевозящего свой штаб. Этим осенним утром на рейде Альквалондэ показалось сразу пять.

Эарвен торопливо одевалась, путаясь в шнурках и застежках, как девочка перед первым свиданием. Она знала, что вернуться в это время мог только один из командующих войском. Ингвиона, сражавшегося в первых рядах и опаленного драконьим пламенем, привезли вместе со всеми ранеными сразу после победы. Теперь его совместными усилиями ставили на ноги отец, мать, Индис и девы Эстэ. Ольвэ задержался в гостях у фалатрим Кирдана, которых учил строить корабли, способные пересечь Великое море. «Вингилот — это единичное гениальное прозрение, теперь мы с дядей Кирданом работаем над тем, чтобы поставить дело на поток», — вспомнилась Эарвен фраза из письма отца. Что до Эонвэ, то его было не оторвать от новых друзей — эдайн. Опекая и обучая смертных, майа был истинно счастлив; казалось, это было ему утешением и наградой за все годы, что пришлось провести в тяжелых боях. Итак, заключила королева, сегодня она наконец встретится со своим мужем.

Он стоял на носу в парадных доспехах, улыбаясь в ответ на приветствия собравшейся на причале толпы. Доспехи надели и воины-нолдор, что были с ним. Даже на мореходах были подобные рыбьей чешуе кольчуги. Блеск металла и драгоценностей на ярком солнце почти слепил глаза. Золотые волосы короля развевались на ветру — как давным-давно, в день их свадьбы, когда он по телерийскому обычаю приплыл за невестой на лодке. Но лицо уже не было столь юным и беззаботным. Годы страданий, опасностей и ответственности за чужие жизни неуловимо изменили его выражение. Чуть больше твердости в чертах, спокойной решимости во взгляде — и Арафинвэ стал похож на вернувшегося из мертвых Финрода. Впрочем, Эарвен так нравилось даже больше. Недаром ее двоюродная сестра полюбила человека, имевшего такое лицо уже в возрасте тридцати смертных лет.

Корабль подошел к причалу. Королева мимоходом отметила, что строили его не телери в Альквалондэ, а фалатрим на Тол-Фуин. Значит, король покинул Белерианд на творении его мастеров, что, конечно, заставило их гордиться собой и подняло их дух. Он был как всегда дипломатичен, ее Арафинвэ. Когда моряки опустили сходни, приветственные клики народа сложились в древнюю песню, звучавшую в одном ритме с прибоем. Ее пели еще первые квенди на Куивиэнен, встречая вернувшихся с охоты соплеменников. Эарвен стояла впереди всех, рядом с Индис, Финродом и Амариэ. Златовласый воин сошел по сходням на причал. Теперь между ними, в последние десятилетия разделенными огромным расстоянием, было всего несколько шагов. Она бросилась к мужу. Их руки встретились, и губы надолго слились в поцелуе.

— Так значит, ты закончил все дела уже весной? Почему же ждал до осени? — спросила она поздно вечером, когда кончился праздник, и семья осталась одна.
— Прости, любовь моя, — виновато улыбнулся Арафинвэ. — Мне было нужно побыть там еще немного. До этого лета я видел Эндорэ только как место сражений. Почти вся земля была искалечена Врагом — ни деревьев нормальных, ни зверей, даже вода, и та отравлена. В местах, где было еще можно жить, обитали несчастные рабы, у которых слуги Тьмы отбирали последнюю корку хлеба, чтобы прокормить свое огромное войско. Иногда нам попадались остатки былой красоты — руины Эглареста, Виньямара, Нарготронда...
— Да? И как там... после всего? — взволнованно спросил Финрод.
— Теперь уже никак, ты же знаешь, что все затонуло. А каким он был тогда — тебе лучше не видеть. Мои воины забрали оттуда то немногое, что уцелело. Несколько статуй и картин, обрывки книг... Я привез их сюда, можешь забрать себе.
Амариэ, увлекавшаяся всем эндорским, горячо поблагодарила его. Король умолчал о том, что лично следил, чтобы с каждой спасенной из мертвого города вещи были тщательно стерты следы крови.
— На все это было так больно смотреть, что когда мы добрались до Гондолина, то обошли его стороной. Все знали этот город по воспоминаниям, которыми делилась Итариллэ; никто не хотел видеть, во что он превратился. А дальше были Анфауглит и Ангбанд.
— Да, — сказала Индис. — Ингвион рассказывал то же самое. А ведь я видела Эндорэ прекрасным. Городов тогда еще не было, но были леса и холмы, реки и долины, озаренные светом звезд...
— У тебя есть хотя бы эта память, мама. А у меня — вообще ничего, кроме войны. Я понял, что не могу вот так оставить эту землю. С цветения яблонь и до поры сбора урожая я путешествовал.
Глаза Эарвен загорелись интересом. Страсть к невиданным землям не покинула ее с тех времен, когда отец брал ее с собой исследовать дальние участки побережья. Арафинвэ понял без слов, чего от него хотят, и продолжил рассказ песней.

Сплетение слов и звуков рождало образы, видимые словно наяву. Перед взором слушателей вставал цветущий Оссирианд, строящиеся города на побережье Линдона, нетронутый и неоскверненный остров Берена и Лютиэн. Дальше были Синие горы и таинственные города гномов — потомки друзей Фелагунда радушно приняли его отца в своих пещерах. К востоку от гор простирался зеленый край, именуемый Средиземьем; говорили, что он в несколько раз больше Белерианда и таит в себе множество чудес. Здесь проводниками короля были Галадриэль и Келеборн, которые успели подружиться с местными нандор и подумывали основать свое королевство. Как ни жалел он, что дочь не вернется с ним в Аман, ее выбор был ему понятен.

Когда лето почти миновало, Арафинвэ направился на север. Выйдя к побережью, он пересек на лодке узкий пролив и оказался на Тол-Фуин. Кошмарная местность, недавно звавшаяся Таур-ну-Фуин, за несколько месяцев изменилась до неузнаваемости. Обожженные деревья, которые так и стояли там со времен Дагор Браголлах, были выкорчеваны и пущены на строительство кораблей. Вместо них землю покрывали молодые ростки из семян, высаженных эльфами. Достопримечательность острова — курган, под которым покоился прославленный Белег Куталион, — покрывали цветы альфирин. Птиц пока не было, но они должны прилететь с материка, когда вырастет лес. На этой земле, снова юной и дышащей надеждой, и закончилось путешествие короля нолдор.

Пение смолкло. Семья какое-то время сидела в тишине. Каждый заново переживал то, что услышал. Молчание нарушил Финрод.
— Спасибо, отец. Все это останется в наших сердцах.
— Когда ты пел про звездные ночи, я словно в детство возвращалась, — улыбнулась Индис.
Амариэ охватил немой восторг. Дома она немедленно примется за картину или гобелен, изображающий какой-нибудь пейзаж Средиземья.
— В пути хорошо... но дома все-таки лучше, — тихо сказала Эарвен и посмотрела в окно.
Оно было настежь распахнуто в теплую осеннюю ночь. Поверх темных крон сада, пахнущего спелыми яблоками, открывался великолепный вид на Тирион.
— Конечно, — ответил Арафинвэ, обнимая жену. Огни родного города отражались в ее глазах.

~ Открыть все тэги MORE в этом посте ~

@темы: БПВ-2, Воинство Вернувшихся в Аман, Этап IV: Тема

Comments

[:Verilme:]

Замечательный фик про Эльфвине. Трудности общения на чужом языке весьма узнаваемы и реалистичны, объем знаний о лингвистике и истории поражает воображение. Арда и мир британского средневековья - реальный, но не менее легендарный - так связаны, что немного хочется верить, что он и впрямь существовал и побывал там.

[Entulde]

Берти, спасибо-преспасибо!

[Jedith]

Entulde, За "Просто воду" огромное спасибо! Такой чистый текст... И персонажи хороши, и композиция, и финал просто точёной красоты. И этот рефрен, иллюзия повтора диалога, в самом деле до мороза по коже пробирает. Все по-настоящему!

[Entulde]

Jedith, спасибо за теплые слова! Очень приятно, что текст понравился.

Автор фика "Словно вода"

[Helaria]

"Словно вода", "Лето без войны" - прекрасные душевные истории, особенно удалась первая. Спасибо авторам, почитала с удовольствием.
Про Эльфвине любопытная идея. Появление моряка, который говорит на нескольких языках, да еще одновременно - прямо-таки лингвистическое приключение для валинорцев.)) И Ауле в роли апостола Петра хорош )))

[Entulde]

Helaria, спасибо! Мы рады, что вам понравилось!

[Гость]

Вашу команду я всегда оставляю под конец, "на сладкое", потому что знаю, что плохого или неприятного вы не напишите. И в этот раз я снова не ошиблась

Словно вода

- прекрасный рассказ в истинно эльфийском духе! Спасибо за чудесных тэлери

Как Эльфвине провел лето девятьсот шестнадцатое от Рождества Христова

- автор, что же вы делаете (всхлипывая). На меня снова напала "эльфийская тоска"! Это печально... но и чудесно, потому что эта "тоска по эльфам" - она радостная. Прекрасный рассказ

Лето без войны

- вроде бы неплохой рассказ, но ему немного не хватило живости, поэтому впечатление смазанное. Но все равно спасибо!

[Entulde]

Гость, спасибо, очень приятно слышать!

[Зелёный бамбуковый лес]

Эру, всё так прекрасно, что я не знаю, что сказать.
Я так жалею, что я тормоз.

И вот, когда я всё-таки решила первый раз пойти и серьёзно смотреть, что есть БПВ, с намерением комментировать и голосовать, а не мимокрокодилить через ссылки во фленте и разного рода дискуссиях как обычно, на меня обрушился поток солнечного света Не зря решила насмелиться и посмотреть вас (немножко боязно было после попавшейся вещи другой команды)

Словно вода необычное возвращение. И хорошая мысль о свободной воле феа. Мне кажется, именно так — каждый волен выбирать в Чертогах.

Лето без войны очень радостно. И... уютно? Обычно Война Гнева и близрасположенное время овеяны пафосом, а тут не так.



Про Эльфинве... Не удивляйтесь, но мне, почему-то в какой-то момент стало весело) Не «А-ха-ха», а просто весело. Не могу объяснить. Потом грустно, но светло.

И да, , объем знаний о лингвистике и истории поражает воображение.-2

Вы прекрасны и удивительны, мне надо собрать себя обратно, чтобы написать вменяемый отзыв к пятому этапу. Потребуется время.



А ещё...
Я плачу. Плачу от невозможности голосовать за всё.


Любви вам.

[Entulde]

Зелёный бамбуковый лес, спасибо вам за такой отзыв! Мы очень рады, что вам понравилось!

Не удивляйтесь, но мне, почему-то в какой-то момент стало весело) Не «А-ха-ха», а просто весело. Не могу объяснить. Потом грустно, но светло.

Ага, мы не удивляемся, все так и есть.

А ещё... Я плачу.

Не надо!

[Зелёный бамбуковый лес]

Entulde, надо! Я всё-таки выбрала, но с трудом.
Успеееееела! было бы печально пропустить ещё одно голосование *включилась в это полностью только сегодня*

[Entulde]

Зелёный бамбуковый лес, здорово!

Автор текста про лингвистику, я вас люблю. Возьмите кота в благодарность за все.

[Entulde]

пушистые ушки, спасибо! Такие комплименты - и все нам. И спасибо за кота!

[la Procione]

Блин, и чего я прохлопала четвертый этап. Ну хоть на словах поблагодарю))) У вас отличные тексты! Эльфвине - прелесть. Спасибо за олд инглиш

[Entulde]

la Procione, спасибо вам за отзыв! Нам очень приятно, что мы вас порадовали!

Спасибо за олд инглиш