Воинство Валар - Джен, 5

[*Валакирка*]

Исследовав деяния Стихий, наша экспедиция пришла к выводу, что Валар — это не только хоровой ансамбль демиургического размаха, но и тонкая интрига, исключительная изобретательность, безграничная любовь и неподдельная отвага.

***********************************************************

Название: Белое и черное
Размер: 329 слов
Жанры и категории: джен
Рейтинг: G (0+)
Персонажи: Манвэ, Моргот
Предупреждение: каждый понимает в меру своей испорченности (народная мудрость).
В тексте использованы фрагменты из книги В. Катаева "Алмазный мой венец".

— Мне кажется, что шахматы — несовершенная игра. В ней не хватает одной фигуры, — Вала побарабанил пальцами по столу.
— Какой же? — его противник поморщился, словно стук досаждал ему.
— Дракона, — он ухмыльнулся. — Он должен стоять вне, — Вала похлопал рядом с расчерченной доской.
— И как же он будет ходить?
— Без правил. Дракон может съесть любую фигуру. Вводишь его в любой момент в игру… и сразу заканчиваешь партию матом, — мечтательно сказал он, зажмурившись. Его руки что-то чертили в воздухе, как будто он уже готовился атаковать мифической фигурой короля противника. Без правил. Неожиданно.
Сидящий напротив растерялся.
— Но как же… Ерунда какая-то! — возмутился он.
— Зато ерунда гениальная. Кто успеет первый ввести в бой дракона и съесть короля противника, тот и выиграл. И не надо тратить столько времени и энергии на утомительную партию.

Зимняя безлунная ночь внезапно осветилась всполохами огня, и реки пламени затопили Ард-Гален.

— Офицер g2 — d5. Шах королю.
— Седьмой подряд. Но в этот раз ты ошибся.
Тонкая рука бросает вперед ферзя хищным выпадом.
— Вот и второго офицера ты лишился, — с гнусной ухмылочкой Вала кладет фигуру на бок, прижимая пальцем.
И тут же получает удар по руке. Манвэ бережно снимает офицера с доски с ставит рядом с уже потерянными фигурами.
— У меня еще довольно пешек. А они превращаются в любую фигуру, достигнув восьмого поля, — король Арды с состраданием посмотрел на расставленные по доске пешки.
— И кого же ты отправишь на прорыв? Вот эту? — палец нацелился на пешку на клетке с4 в окружении черных фигур. — Или эту? — Моргот указал на f2.
Враг мира откинулся на спинку кресла, снисходительно разглядывая доску.
— Ты крайне самоуверен, если думаешь, что твоя пешка дойдет до королевской линии.
Манвэ склонил голову набок, вглядываясь в свое воинство. Что-то он видел там, за выточенной из светлого камня фигуркой.
— О, этот и один в поле воин.
Вала помедлил, прежде чем делать ход. Манвэ улыбнулся чему-то, что знал пока только он один, и двинул фигуру.
— Но ему не придется идти в одиночестве.

Далеко на цветущей летней земле поседевший и сгорбленный человек из рода Беора ступил в Дориат.



Название: Лишь слову жизнь дана
Размер: 3 198 слов
Жанры и категории: джен, кроссовер с «Лингвистическим энциклопедическим словарем»
Рейтинг: G (0+)
Персонажи/Пейринги: Аулэ/Йаванна, Румил/НЖП, Феанор, Пенголод
Примечания: Сага о трех частях с комментариями и картинками

Сидит создатель армянского алфавита Месроп Маштоц и ест макароны.
Тут приходят к нему грузины. Придумай, говорят, нам тоже алфавит.
Месроп Маштоц им: "Не видите – я ем?".
А они канючат, придумай, да придумай, да пожалуйста.
Месроп Маштоц злится и швыряет тарелку макарон в стену: "Переписывайте!"
Старый анекдот

Часть первая

Часть первая, эпическая

Вала Аулэ любил супругу; Йаванна обожала мужа. Как все семейные пары, они иногда ссорились, но подолгу друг без друга не могли. Когда в очередной раз они повздорили, рассерженная Йаванна ушла в леса и не откликалась на призывы. Тогда Аулэ отправился за ней сам. В пылу гнева он не решился не то что разговаривать с учениками — даже передать им задание мысленно, и поэтому, явившись в мастерскую, они обнаружили на верстаке кусок доски с таким рисунком:

— Это что?! — спросил один из учеников.
— По-моему, все понятно, — ответил второй. — Они снова поссорились, он пошел ее искать в лес. Нам надо: одному — пилить доски, другому — ковать гвозди. Что здесь непонятного?
— Нда… Похоже, Учитель действительно очень торопился. Раньше он рисовал лучше…
И ученики принялись за работу.
Вернувшись, Аулэ обнаружил, что ученики справились с задачей, а Йаванна — что муж способен не только рисовать отвлеченные узоры, но и передавать нужные сведения. Сам Аулэ, услышав такое о себе, глубоко задумался. С этих пор, бывало, он откладывал инструмент и, склонившись над деревянной табличкой, принимался что-то царапать, потом соскабливал и царапал заново, и так до тех пор, пока вся табличка не оказалась покрыта ровными рядами загадочных значков, в которых отчасти угадывались силуэты животных, растений и предметов.

***
Эту табличку Аулэ и продемонстрировал другим Валар на ближайшей встрече.
— Очень изящно, — оценил творчество коллеги Ульмо. — Куда повесишь?
— Нет же! — отмахнулся Аулэ. — Это не для того! Это чтобы зарисовывать речь.
Валар недоуменно оглянулись на него, а кое-кто подошел поближе. Аулэ продолжал объяснять, что слова можно не только сказать или подумать, но и нарисовать, и тогда они останутся, и все их увидят, и можно оставить кому-нибудь такую табличку и не волновать, и что это удобно, если ты постоянно занят. Мандос заинтересовался и попросил показать, как это работает.
— Наверное, можно зарисовать и длинный текст? — спросил он негромко. У Валы явно появилась какая-то идея.
— Все, что угодно.
Манвэ пожал плечами и отошел.

***
Мандосу всегда нравилось, что Вайрэ может хранить историю в изображениях. Ему и самому хотелось сделать что-то подобное, но не ткать, не рисовать большие полотна, а заставить гобелен запомнить его речь слово в слово. Благодаря схемам Аулэ у него появился механизм.
Так Мандос изобрел книги.

***
Кроме Мандоса, никто больше не оценил выдумки Аулэ, и он решил ее усовершенствовать.
Украшать керамику всегда приятно; радостно смотреть, как из обычного комка глины появляется прекрасный сосуд; радостно потом добавлять узорчатые линии и цветные фигуры. Так и Аулэ, обматывая глиняный горшок глиняным же длинным шнуром, думал о чем-то приятном. Закончив со шнуром, он расчистил три небольших площадки на боках горшка и аккуратно нарисовал деревянной палочкой три непонятных геометрических знака.
Обожженный уже сосуд он преподнес Йаванне.
— Посмотри, — сказал он, — здесь нарисовано: «Сосуд для гороха для Йаванны». Я немного улучшил свою систему: теперь можно не рисовать подробно, а делать вот такие маленькие фигуры. Это и быстрее, и все смогут изобразить; и все нарисуют одинаково. Правда, запомнить будет сложнее.
— Почему «сосуд для гороха», а не, например, «с горохом»? — спросила Йаванна.
Аулэ широко улыбнулся, с возгласом «Ты гений!» пожал ей обе руки и скрылся в мастерской.

***
— Давай поиграем. Ты мне будешь говорить слова, которых нет, а я их рисовать.
— Как же я скажу слово, если его нет?
— Просто представь, что есть. Придумай новое.
— ку… ба… р… Так?
— Так. Вот, смотри.
— Постой, но это же… — Йаванна сверилась с табличкой. — Это же «камень-дом». Мое слово не значит «каменный дом»! Оно значит «новая птица, которой еще нет, но я ее скоро создам».
— В том-то и дело, — объяснил наконец Аулэ. — Я рисую части слов. Части в твоем слове были немного похожи на «камень» и «дом», поэтому я использовал их картинки.
И на следующей встрече Валар Аулэ продемонстрировал всем желающим новую табличку, где каждый рисунок мог обозначать и слово, и часть слова, причем часть любого слова, даже такого, которого еще нет.
— Отлично, — одобрил Мандос. — Я как раз не знал, как нарисовать «будет».
Остальные, как и в прошлый раз, не отреагировали никак. Только Ниэнна посочувствовала:
— Когда же ты отдыхаешь? То работаешь, то вот это…
— Лучший отдых — смена деятельности, — отрезал Аулэ, отдал табличку Мандосу и ушел.

***
Аулэ стоял перед зажженной свечкой и говорил. При каждом колыхании пламени он останавливался и чертил что-то на плоском куске кожи, который лежал рядом на столе. Он не оставил попыток нарисовать части слов и решил вообще отказаться от идеи изображать понятия целиком. И теперь он старался обнаружить, на какие же части делятся все слова.
— Я – от – кры – ва – ю – рот («хорошо, что мы сделали себе эти тела») — я (пламя колеблется) — от (пламя колеблется) — кры (пламя колеблется)…
Если взять от каждого слова только начало и обозначить рисунком для этого слова… В другом слове это начало окажется в середине, а рисунок будет тот же… Одно слово — много рисунков. Например, если открыть рот пять раз за одно слово, рисунков будет пять. Сколько же их будет всего?
Аулэ продолжил перебирать слова. Рисунков стало гораздо меньше, чем было раньше, но все равно порядочно.
«Нужна система, — с внутренним вздохом решил Аулэ. — Без системы никак».

***
Сделать достойную инкрустацию — задача не из легких. Нужно правильно подобрать оттенки, вырезать и выточить элементы, обтесать, вставить маленькие части в большие, приладить одну к другой, убедиться, что прилегают они плотно, что нигде нет зазоров и выпуклостей, последний раз пройтись по всему рисунку шкуркой и покрыть лаком — и тогда деревянная столешница заиграет краскам не хуже мозаики из драгоценного камня, а картину будет не отличить от написанной красками.
— Учитель, у меня не получается! Как я только не поворачивал — не подогнать!
— Ты же видишь, что эти две части не подходят друг к другу. Здесь нужно вырезать паз, а здесь оставить острый край. Гляди: этот белый треугольник можно приладить и к оранжевому, и к коричневому, потому что у них совпадают края; а с твоей деталью края пока не совпадают. Рисунок можно собирать не сразу, а из таких пар.
Пар…
— В общем, работай!
Аулэ похлопал ученика по плечу и вернулся к своей заготовке.
Чем похожи разные части слов, которые он обнаружил в прошлый раз? Наверняка их можно разделить, а потом составлять вместе, как деревянные пластинки.
Когда столешница была готова, Аулэ отправился в металлический зал мастерской: здесь, в отличие от кузницы, он работал с холодным металлом. Блестящий тонкий лист стали нашелся быстро. Аулэ прикрепил его к стене, протер ветошью и вгляделся в блестящее отражение. Как-то раз Вана, получив похожий лист, оправленный в раму, в подарок, радовалась так, что на раме тут же распустились маленькие розоватые цветочки. Аулэ положил перед собой новый кусок кожи и открыл рот.
— Бха. Ша. Га. На.
Ага, вот!
— Бха. Бхе. Бхаа. Бху.
В общем, все понятно. Система нашлась, и осталось придумать такие картинки, чтобы для похожих частей слов использовались похожие детали.

***
Следующая таблица, которую Аулэ показал Валар, традиционно не вызвала энтузиазма.
— Извини, — немного смутился Манвэ. — Я бы с удовольствием разобрался, но Оромэ скоро приведет эльфов, и сейчас мне некогда…
Мандос так же традиционно попросил объяснить, как устроена новая система, похвалил за стройность и забрал таблицу.

Часть вторая

Часть вторая, лирическая

Ушол. Щасвирнус.

Румил задумчиво разглядывал записку, приколотую к двери. Таинственный щасвирнус, который, судя по знакам препинания, и оставил это послание, по здравому размышлению оказался фразой из двух слов. Разумеется, записку написал отлучившийся Махтан.
Эльф в который раз подумал, что система письма, которую эльдар переняли у Аулэ, конечно, и солидна, и остроумна. Вот только довольно плохо соответствует фонетике квенья.
В самом деле, множество звуков валарина эльфам было сложно повторить. Но это еще полбеды. Создавая письменность, Аулэ попросту придумал знаки для всех возможных слогов в валарине. Надо ли говорить, что половину подобных сочетаний эльфы не использовали, а для трети из того, как говорили они, были только примерные обозначения? Щасвирнус был наглядным тому подтверждением. Да и к написанию слова ушол у Румила имелись серьезные претензии.
Эльф уже изрядно намучился, записывая «Айнулиндалэ». А ведь в планах у него еще и «Валаквента», и многое другое…
Все это пронеслось у него в голове, пока он смотрел на записку.
— Нет, — сказал он вслух. — Надо что-то делать.

Вернувшись домой (Махтана он так и не дождался), Румил принялся разбирать свои записи. Кое-какие наброски у него уже имелись; а кроме того, он уже потихоньку начал корректировать существующие символы. В самом деле, никто из эльфов не говорил «Ошшэ», так зачем же ставить значок, превращающий «с» в «ш»? Так что сам Румил давно писал «Оссэ», и остальным советовал.
С другими словами такой вариант не проходил. Эльф и рад бы был выкинуть звук «з» из имени «Аромез», да только вместе с ним пришлось бы выбрасывать и «е»: для двух звуков был один значок. Так что получился бы просто «Аром». А это Румила, как и других эльфов, не устраивало совершенно. Вот и писали все «Манавенуз», «Аромез» и «Улубоз», хотя половину знаков при этом не читали.
В общем, задача перед Румилом стояла непростая.

***
Дорагой Румил.
Приклашаютебя напразник черисвосемнидел.
Фиониве.

— Праздник? Что еще за праздник? — удивился Румил, отвлекаясь от работы. Он выбрался из-за стола, погребенного под грудой свитков, и пошел искать жену.
— Айрэ? — позвал эльф.
— Тут я, — донеслось с кухни.
— Смотри, мне тут записку принесли. Финвэ на какой-то праздник зовет, — удивленно сказал Румил, входя туда.
Айрэ отвлеклась от раскатывания теста.
— Ты бы хоть иногда из своих бумажек нос высовывал, — посоветовала она. — Сын у Финвэ родился.
Румил озадаченно потер лоб и уселся рядом со столом.
— Нда, кажется, я и правда слишком увлекся… Но зато я уже составил таблицу для всех слогов, что есть в квенья! — оживился он. — Осталось только придумать знаки для недостающих.
Жена в ответ только головой покачала.
— Что подарим ребенку-то? — спросила она, разрезая тесто на кружки.
— Еще не знаю, — сказал Румил. — Но это что-то обязательно подпишем с помощью моей новой системы, чтоб все сразу поняли, как это удобно, и намного лучше того, что есть. Как его назвали? — поинтересовался эльф.
— Финвэ дал ему собственное имя, — Айрэ начала раскладывать начинку. — Помоги мне, вот ложка.
Румил машинально взял протянутую ложку и зачерпнул из миски немного перетертых с сахаром ягод. До теста начинка не добралась, потому что он снова задумался и отправил ягоды в рот.
— Да, это можно будет записать в моей системе, — сказал наконец эльф. — И выглядеть будет правильно.
Айрэ искоса на него взглянула и отобрала ложку.
— Знаешь, что мне не нравится? — продолжил Румил, не обратив внимания на то, что ложка исчезла.
— Слишком много сахара?
— Какого сахара? — он изумленно приподнял брови. — А, да нет. Я про знаки.
— И что же тебе в них не нравится? — терпеливо спросила жена.
— Кажется, у меня все-таки есть еще не все сочетания.
Айрэ пожала плечами.
— Значит, надо их добавить.
— Но что если их придется добавлять не один раз? — Румил начал расхаживать по кухне. — Язык изменяется, и в нем могут появиться новые слоги или исчезнуть старые. Не могу же я постоянно следить за этим.
Жена не спеша выкладывала пирожки на противень аккуратными рядами.
— Мне вообще непонятно, как ты можешь все это придумывать. Значок для каждого слога, а их так много… Вот у меня на кухне все просто, — весело улыбнулась она. — В банке сахар, я пишу на ней сахар, а если соль — то соль.
Румил внезапно остановился.
— Одна банка — один предмет — одна надпись, — медленно сказал эльф. — Один звук — один значок… Ihiriё!*
С этими словами он убежал обратно в кабинет, оставив Айрэ в растерянности сажать пироги в духовку.

Через восемь недель, явившись на праздник к Финвэ, Румил, помимо прочих подарков, вручил счастливому отцу небольшой свиток.
— Что это? — спросил тот.
— Тут написано «Поздравляем с днем рождения. Желаем счастья. Румил и Айрэ».
— Да? Что-то я ни одного знака разобрать не могу, — удивился Финвэ.
— Потому что это новая система! — гордо ответил Румил. — Специально для квенья. Я назвал ее сарати. Смотри, тут есть пояснения… Вот схема, а вот правила. Можно писать в любом направлении, хоть налево, хоть направо, хоть в обе стороны.
— Эээ… — протянул Финвэ. — А ты уверен, что ее все смогут запомнить?
— Конечно! — воодушевленно ответил ламбенголмо. — Один сарат тут соответствует одному звуку. Очень удобно. А вот тут…
Договорить он не успел, потому что в этот момент Мириэль окликнула мужа, и он, извинившись, покинул Румила.
Свиток Финвэ, впрочем, прихватил.
___________________
*кв. Эврика! (дословно: нашел).

Часть третья

Часть третья, драматическая

— Курица лапой лучше чирикает, чем ты пишешь сарати, — Финвэ огорченно разглядывал изображенное сыном.
— Сарати глупые, — объявил он упрямо.
— Феанаро! Все пишут сарати, и это гораздо удобнее, чем письменность Аулэ, поверь. Уж не считаешь ли ты себя умнее Румила?
Тот в ответ только пожал плечами.

***
«О некоторых заимствованиях из валарина в квенья.

…Эльдар переняли из валарина некоторые слова, адаптировав их сообразно собственному вкусу и фонетическому строю квенья. Как верно отмечал в «Кратком введении к правилам сарати» Румил, многие звуки валарина сложны для эльдар. Слова в валарине «длинны и стремительны», пишет он. Именно фонетическим несоответствием и объяснялось стремление Румила усовершенствовать, а на деле, совершенно переработать систему письменности, придуманную Валой Аулэ…
…Так, эльдар заимствовали из валарина имена Валар, приспособив их к особенностям квенья. К примеру, валаринская форма Arômêz содержит открытый а-подобный звук ô. Несомненно, что при заимствовании имя получило традиционное ударение на первый слог, что вызвало ассимиляцию звуков…».

— Весьма достойный обзор, — одобрительно кивнул Румил, возвращая свиток. — К сожалению, мало кто из рожденных в Амане знает валарин и знает хорошо.
— Я довольно много времени провожу у Аулэ, тебе это известно, — ответил Феанаро. Он скрутил свиток. — Нам есть что обсудить, кроме металла, с создателем первой письменности. И с создателем второй, — добавил эльф, улыбаясь.
— Работы по валарину, несомненно, важны, однако мне кажется, что у тебя на уме что-то другое, — заметил Румил. В его кабинете за прошедшее время почти ничего не изменилось, разве что свитков стало еще больше, а места — меньше.
Феанаро вопросительно поднял бровь.
— Ты много внимания уделяешь звукам и произношению…
— Это помогает следить за изменениями в языке, — терпеливо ответил сын Финвэ. — Ты точно заметил, что мало кто из нолдор знает валарин. И мне кажется это неверным.
Тут уже удивился Румил.
— Валар вполне обходятся квенья в беседах с нами, и мы понимаем друг друга.
— Да? — Феанаро наклонился вперед, опершись на стол. — Я бы не был так в этом уверен. В валарине есть понятия, для которых подходящих слов в квенья нет.
— Нужные нам слова мы берем из самого валарина. Взяли же мы Эзеллохар и Маханаксар, — сказал Румил несколько раздраженно. — Иногда ты снова начинаешь говорить, как ребенок, которому сарати кажутся глупыми.
— Так отец рассказал тебе эту историю? — рассмеялся Феанаро.
Румил поджал губы.
— Да, и не могу сказать, что я был слишком польщен.
— Думаю, тебе польстит моя следующая работа. Об истории письменности и вкладе некоего Румила, а также сравнительный анализ сарати и системы Аулэ.
— Не забудь воздержаться от эмоциональных оценок, — посоветовал Румил на прощание.

***
«Об истории письменности. Сравнительный анализ сарати и системы Аулэ.

…Главным отличием сарати от системы Аулэ стало то, что Румил предложил обозначать один звук, а не несколько, одним знаком. Как он сумел додуматься до этой системы, Румил не может объяснить и сам. Очевидно, что здесь мы имеем дело с высшей формой творчества — прозрением…
…Сарати сыграла огромную роль в развитии языков эльдар. Однако у системы имеются некоторые недостатки, главный из которых — хаотичность…».

— Кхм, — произнес Румил, прочитав работу. — То, что сарати глупые, я уже слыхал и раньше.
Феанаро усмехнулся.
— Допустим, это не так, — он постучал пальцем по свитку. — Тут вполне доступно говорится, что «мы имеем дело с высшей формой творчества», — процитировал эльф.
—… которую ты, тем не менее, разнес в пух и прах.
Румил еще раз проглядел текст и, свернув, бросил на стол. Убористо исписанный свиток присоединился к груде таких же.
— Я иду сейчас к Аулэ, показать ему то, что я придумал взамен, — небрежно сказал Феанаро, проследив за полетом свитка. — Составишь компанию? — он поднялся со стула и направился к выходу.
— Спрашиваешь! — воскликнул Румил, устремляясь за ним.

***
Аулэ они нашли, разумеется, в кузне. Завидев Феанаро, Вала оторвался от работы и, подбоченившись, грозно спросил:
— Ну, и где тот сплав?
— Плавится, — не моргнув глазом, ответил тот, припоминая, что же именно Вала имеет в виду. У эльфа в тиглях на данный момент стояло по меньшей мере десяток сплавов, и еще к нескольким они недавно вместе с Аулэ подбирали составные части.
— Хорошо, — кивнул Аулэ, явно намереваясь вернуться к прерванному занятию.
— Я не из-за сплава пришел, — сказал Феанаро, с интересом разглядывая работу Аулэ. — А вот это тут зачем?..
Румил дернул его за рукав. Ему уже стало порядочно жарко, да и дышать тут было тяжело.
— Это чтобы металл не переливался дальше, — пустился в объяснения Аулэ. Рассказывать, как, что и зачем он делает было его любимым занятием. После самого процесса делания, конечно.
Феанаро покивал.
— Проще, чем я делаю.
— Я тебе давно говорил, что использовать угол наклона — сложнее, — назидательно ответил Вала.
— Зато универсальней, — возразил эльф.
Румил застонал. Они явно завели какой-то очередной незаконченный спор.
— Владыка Аулэ! — вмешался он.
— Тебя тоже заинтересовала плавка, Румил? — несколько озадаченно поинтересовался Вала. — Я охотно расскажу…
— Нет-нет, — торопливо ответил тот. — Мы за другим.
— Камни? — уточнил Аулэ.
— Письменность! — возвестил Румил с видом Эру, произносящего «Эа!».
— Придумали что-то новенькое? — оживленно спросил Вала. Среди его многочисленных учеников столь горячо любимыми им алфавитами не занимался почти никто.
— Вроде, — кивнул Румил, снова дергая Феанаро.
— А? — сказал тот, отрываясь от изучения ближайшего тигля. — И все же угол наклона…
— Феанаро!
— Румил?
— Мы же не за этим пришли, — в который раз напомнил тот. Положительно, надо было пригласить Валу к себе, а не идти в эту феагубку. И как только они тут работают?..
— Ладно, — неохотно признал эльф. — Мы действительно из-за письменности.
— Здорово, — одобрил Аулэ. — Идите тогда в большой зал, я сейчас подойду.
Раздав ученикам задания и проверив, есть ли у них все необходимое, Аулэ снял изрядно прокопченный, а местами и прожженный фартук, и отправился в соседний зал. Обычно он использовался как место для отдыха, поэтому там было на чем посидеть и даже поспать.
— Показывайте, что вы там напридумывали, — оживленно попросил Аулэ.
— Это вот он, — Румил изобразил исключительную непричастность к делу. — Я еще и сам не видел.
Феанаро достал из кармана сложенный вчетверо лист. Аккуратно развернув, он разложил его на столе. На листе красовались значки в шесть рядов и четыре колонки.
Румил хмыкнул.
— Ты хочешь сказать, что переделал всю систему ради эстетичности? Спору нет, новый вариант красивее, но не это же цель письма.
Аулэ внимательно рассматривал значки.
— Тут есть закономерность, — наконец сказал Вала. — Ты используешь либо длинную черту вверх и вниз, либо короткую… И эти скругления тоже явно по какому-то принципу чередуются.
Он повертел лист.
— А верх и низ имеют значение?
Феанаро кивнул.
— Здесь все имеет значение, в том-то и дело.
Он достал еще пару листов. На одном были изображены двенадцать значков, а на другом — какие-то совершенно отдельные точки.
— Это, судя по всему, гласные, — указал Румил на последний лист.
— Именно так.
— Вижу систему, не вижу смысла, — покачал головой Румил.
— Но смысл-то есть, — возразил Аулэ. — Как читается первый ряд?
— Т, п, к, кв, — на последнем звуке Феанаро вытянул губы трубочкой.
— Хм, — произнес Румил. — Все глухие…
— И взрывные, — добавил Аулэ.
— Да. Глухие обозначены одним скруглением, а звонкие — двумя. Длинная черта вниз показывает, что звук взрывной.
— А черта вверх — что щелевой! — воскликнул Румил.
— Я понял, — сказал Аулэ, хлопнув по столу. — Каждый знак показывает тип звука, как его произносить. Это даже не система письма, а готовый анализ произношения квенья.
Румил пошевелил губами, повторяя первый ряд.
— Так и есть, — пожал плечами Феанаро. — Это тенгвар.
— А это знак для чего?
— Межзубный. Тенгва thule.

***
«Ламмас, или история о языках, которую записал Пенголод из Гондолина.

С самого начала у Валар была речь, и после того, как они пришли в мир, они создали собственный язык для наименования и прославления всего существующего в нем…
…Речь Валар менялась мало, ибо Валар бессмертны; и до появления Солнца и Луны их речь в Валиноре не менялась из века в век…
…Лучше многих рожденных в Амане валарин знал Феанор; но он не пожелал открыть своих знаний никому из-за своей гордости и ссоры с Валар. Говорят, что его последними словами на валарине были такие: Я ухожу. Ни при свете, ни в тени я не взгляну на тебя больше, Даханигвиштилгун…».

Примечания

Примечания к части 1.
1. Первый вариант письменности Аулэ — иероглифический (один значок — одно понятие). Выглядел он примерно так:
rudocs.exdat.com/pars_docs/tw_refs/294/293260/2...
genling.ru/books/item/f00/s00/z0000005/pic/0000...
(древнешумерские иероглифы)
Второй вариант — иероглифы плюс некоторые знаки, которые обозначают звуки. Ими можно записывать имена, иностранные слова, окончания. Выглядело это примерно так:
files.myopera.com/sooren/files/Mikhi.jpg
www.iranicaonline.org/uploads/files/cuneiform_f...
(клинопись)
Третий вариант, который Аулэ никому не показал, — слоговое письмо, где один значок обозначает один слог, но похожие по произношению слоги никак не связаны
Выглядело это примерно так:
img0.liveinternet.ru/images/attach/c/2//67/544/...
(японская слоговая азбука хирагана, которая развилась на базе китайских иероглифов)
Четвертый вариант — слоговое письмо, где для похожих звуков используются похожие элементы.
Выглядит это примерно так:
tapemark.narod.ru/les/picture/181.png
(индийское письмо деванагари)
2. «Сосуд для гороха». Горшок с надписью кириллицей «гороухша» — один из первых случаев, где кириллицу используют простые люди, а не образованные монахи-книжники.

Примечания к части 2.
Румил создает алфавит, в котором можно обозначить каждый звук по отдельности. В истории Земли изобретение такого алфавита считается гениальным прорывом.
Но Румил не обозначает гласные, что объясняется структурой языка квенья, в котором преобладают согласные (гласные служили лишь для «оттенения» согласных»). Гласный звук передается диакритикой:

Эльфы заимствовали из валарина ряд слов, в том числе имена Валар: Манвэ (Manwë, Аулэ (Aulë, Тулкас (Tulkas), Оромэ (Oromë и Ульмо (Ulmo) произошли от валаринских Mânawenûz, AƷûlêz, Tulukastâz, Arômêz и Ulubôz; такое же происхождение и у имени майа Оссэ (Ossë < Ošošai, Oššai. В валарине š читается как «ш», Ʒ — как придыхательный «г». Слова в валарине, особенно имена, длинны (до 8 слогов).

Примечания к части 3.
Следующим этапом развития письменности стал тенгвар. Феанор усовершенствовал систему Румила, придав ей действительно системный вид. В тенгваре звуки разбиты на группы по месту и способу их произношения. Основным отличием тенгвара от сарати является то, что внешний вид тенгвы соответствует звуку.

Длинная черта вниз (телькор) использовалась для взрывных, вверх — щелевых, укороченная — для носовых. Одиночное скругление (лувар) — для глухих, двойное — для звонких. Открытое сверху скругление — для велярных, закрытое сверху — для лабиовелярных. Открытое снизу скругление — (меж)зубных, закрытое снизу — для губных.

Даханигвиштилгун — предположительно, Таникветиль на валарине.
Взрывной звук: в рус. яз. к, п, т
Щелевой звук: в рус. яз. с, ф, щ
Палатальный звук: нем. яз. nicht, рус. й
Велярный звук: в рус. яз. г, х
Лабиовелярный: в англ. яз. witch

Название — строчка из стихотворения И.А.Бунина «Слово».



Название: Сказка о любви рыбака, Морском Боге и печальном певце
Размер: 1 749 слов
Жанры и категории: джен
Рейтинг: PG-13 (12+)
Персонажи: безымянный человек, Ульмо, безымянный певец-странник

Я не люблю лишний раз трепать эту историю - обычно мы не рассказывем ее чужакам. Но ты из тех редких в наше время людей, кто еще верит в чудеса, а значит - почти свой, хоть и кажешься иногда чужим. Поэтому тебе я ее подарю.
Она случилась несколько десятков лет назад, с моим дедом, и не будь того странного происшествия, может быть, и меня не было бы на свете... Но разговор не обо мне. Ты уже достаточно прожил среди нас и знаешь наши обычаи - юноша не имеет права взять жену, пока не сможет дать за нее достойный выкуп и не построит дом, в который можно ее привести.
А дед мой в юности был не то, что беден, а гол, как сокол. Да и как иначе? Сирота - отец не вернулся из моря, а мать померла от послеродовой горячки. Мыкался по добрым людям, пока не подрос, а потом работал как проклятый. Но где ж это видано, чтобы сирота смог заработать на хороший дом? И на выкуп, достойный дочери старосты. А деду моему не повезло влюбиться именно в нее. Да так влюбиться, что никакой другой он и не желал. А она никого, кроме него.
Вот такая вышла история... Они долго скрывали, дед все надеялся заработать - в самых опасных местах за жемчугом нырял, думал, удача улыбнется ему. А та не улыбалась, только ухмылялась разве что. Года два скрывали, пока удача совсем уж не посмеялась и отец девушки не проведал.
Понятное дело, он был в гневе. Его дочь встречается с каким-то нищим! В тайне! Позор.
И поклялся выдать ее замуж, сразу же, как только пройдет траур по их матушке и будет это прилично. Женихов набежало едва ли не раньше, чем объявили об этом. Да столько, что хоть лопатой отбивайся. Дед мой, понятное дело, к ним не причислялся.
Девчонку в дом и под замок, парня - вон из деревни. Чтоб не появлялся и глаза не мозолил.
Он и пошел, а что ему еще оставалось? И пошел на то место, куда обычно приходил закусывать прибрежной галькой да запивать соленой водой все свои горести и печали, которых в ту пору было у него немало. Во-он ту скалу видишь? У ее подножия до сих пор есть маленькая тропинка, которая ведет в грот. Я туда ребятишек вожу, сказки рассказывать. Чудесное место, может быть, потому и повело деда именно туда. Вот тогда то и приключилась с ним история, о которой до сих пор в нашей деревне помнят и долго еще не забудут.
Он рассказывал, что дело было так. Сидел он на камне, смотрел в море, и думал, что же ему теперь делать. Додумался уже даже до того, что не выкрасть ли ему девчонку, он парень лихой был. Но не хотелось ему будущую жену обрекать на нищету, а с ним ничего кроме горя да чужих дворов она бы не хлебнула. Сидел он, думал, думал и сам не заметил, как уснул.
И приснился ему странный сон. Словно сидит он по-прежнему на камне, смотрит в море, и тут, навстречу ему из глубин, в короне из дивных самоцветов и в плаще из пены, выходит Морской Бог. Огромный, как скала, и весь состоит из воды, словно волна ростом с гору поднялась над морем. Прекрасный, что словами человечьими не описать, и страшный - такая в нем могучая сила, которую глазам смертного видеть не должно...
И показалось деду, что посмотрел на него Морской Бог с жалостью, а потом заговорил, не голосом, а мыслью, шелестящей, как морской прибой.
"Ведомо мне твое горе, дитя" - сказал Морской Бог. "И мне жаль тебя, как жаль всех, кто приности свою боль к моим водам. Я хочу помочь тебе".
Мой дед удивился, но вспыхнула в нем надежда, а Морской Бог тем временем продолжал: "Видишь эту пещеру позади тебя? Войди в нее, там, в самом ее конце, есть маленькое окно. Если пролезешь в него, окажешься в самой глубине горы. Найди русло подземного ручья и иди по нему, без страха. Он приведет тебя к озеру под горой. На дне озера лежит раковина. Если не побоишься и сумеешь нырнуть и достать ее, в ней будет твоя надежда".
Обрадовался мой дед и бросился исполнять все, как повелел Морской Бог. Был он неробкого десятка, поэтому не испугала его ни глубокая тьма под горой, ни озеро в той тьме, дна которому, казалось, не было вовсе. Он нырял и нырял, в темную ледяную воду, до тех пор, пока не нашел раковину. Схватил ее, прижал к груди да так и выбрался обратно из пещеры, боясь расстаться с драгоценной находкой.
А Морской Бог его дожидался. Улыбнулся он деду своими сине-зелеными глазами, и взмахнул рукой. Раковина вырвалась у деда из рук, упала на песок и раскрылась. А в ней лежала жемчужина, такой дивной красоты, которой свет не видывал.
"Она твоя, смельчак" - молвил Морской Бог.
Тогда упал дед перед ним на колени, не зная, как благодарить Повелителя Вод. А тот продолжил: "Встань, дитя, ибо мой дар придется тебе отдарить"
- Я сделаю все, что ты прикажешь! - воскликнул мой дед.
"Я немногого у тебя попрошу" - прошептал Морской Бог. "Бери этот дар, иди и будь счастлив со своей возлюбленной. Предрекаю тебе, что и вы с нею, и весь ваш род будет благословен и благосклонны будут к нему морские духи. Не один год проживешь ты со своей женой, пока однажды в непогожий осенний вечер в вашу деревню не придет путник, которого никто из поселян не захочет принимать. Ты примешь его. Как любимого брата должен будешь ты его принять, каким бы он ни был. Накормишь, напоишь, а когда придет пора ложиться спать, дашь ему вот это"
С этими словами Морской Бог протянул руку и положил на песок маленькую серую раковину.
- И это все? - удивился мой дед.
"Да" - ответил Повелитель Вод. "Более ничего не попрошу у тебя, выполнишь - и долг твой будет заплачен. Но смотри, не потеряй ее, потому что иначе ляжет на тебя, и на всех твоих потомков моя кара".
- Я выполню все, как ты повелел! - воскликнул мой дед.
Улыбнулся Морской Бог и растаял, разлился волной, исчез, словно его и не было. И в тот же миг дед мой проснулся. Сначала думал он, что все это просто сон, но диво, у ног его действительно лежала неприметная серая раковина, а в руке была зажата жемчужина такой красоты и величины, что не то, что выкуп и дом можно на полученные от ее продажи деньги устроить - а десяток деревень купить.
Обрадовался мой дед. Продал жемчужину и стал одним из самых богатых людей в округе. Староста, конечно, изменил к нему свое отношение - стал принимать как родного сына, даже старшую дочь-наследницу предлагал за него отдать, но деду моему кроме его милой никто не нужен был.
Поженились они вскоре и зажили так, как и предрекал Морской Бог. Грело их солнце морской удачи, а несчастья обходили дом стороной. Уже третий ребенок готовился появиться на свет, когда случилось то, что предрекал Повелитель Вод, и однажды ненастным осенним вечером пришел в нашу деревню странный путник...
Тогда народ был не такой, как нынче. Только-только отгремела война и много странных людей ходило по городам и весям. Боялись их, и не зря - бывало что под маской путника скрывались ученики Темного Колдуна, мутили умы, а порой и целые деревни губили. На большее, как в войну, силенок у них уже не хватало, но подгадить могли.
А от этого путника еще и веяло...
Да что ты смеешься, колодой тебя! Не тем веяло, чем ты подумал. Тем то как раз вовсе, как ни удивительно, не веяло.
Веяло от него тоской.
Это тебе кажется, что ничего. А я таких видел безумцев. Да дед сказывал, что тот путник во сто крат хуже был. Такое горе, такая тоска шли от него, что любой, кто оказывался рядом, если слаб характером был, враз терял радость жизни и задумывался о самом печальном, что есть на свете.
А этот путник еще и пел. На незнакомом языке пел песни горькие, как полынь, и такие, что хоть язык непонятный, а о чем они - видишь, и душа сжимается. О потерях были эти песни, о скорби и безнадежной борьбе. И сил не было терпеть.
Потому то никто его под свой кров и не хотел звать. А тот и не просил, пришел себе тихо на берег, сел и поет. Вот и рассудили поселяне, что коли не просит, так и ну его. Пускай себе сидит, авось сам и уйдет.
Деда моего тогда не было в деревне - уезжал в город на ярмарку. Вернулся только ночью, а когда утром услыхал от соседей про странного путника - бегом бросился на берег моря. Понял, кого привела в эти края судьба, и боялся его уже не застать. Но застал. Взял за руку, благо, тот послушен был, словно ребенок, и привел в свой дом. Накормил, напоил, принял, как родного, и так велико было его желание отблагодарить Морского Бога, что даже печальные песни не смогли огорчить его. Вечером же, когда странный певец уснул, вложил дед в его руку маленькую серую раковину.
А сам сел наблюдать, интересно ему было, что же случится. Час сидел, два сидел, стало его уже в сон клонить, когда странный его гость вдруг шевельнулся. Поднялся странник на одном локте, и посмотрел на раковину в своей руке, совершенно ясным, совсем не безумным, как прежде, взором. А раковина вдруг засветилась, и донеслось из нее дивное пение на том же языке, на котором певец пел свои песни. Но была в той музыке не черная, а светлая печаль, и слышались еще глубокая любовь и надежда, ясная, как пробуждение после долгой болезни.
Приложил странник раковину к уху, прислушался, и вдруг тихо-тихо вздохнул и откинулся на постель. Бросился дед к нему, но тот уже был мертв. Только спокойная улыбка играла на его губах, и красила, говорят, его необыкновенно. Лежал он, словно древний король какой, светился волшебным светом, да так, что даже лохмотья царскими одеждами казались.
Похоронил дед его сам. Никому не доверил, и похоронил не там, где всех хоронят, а рядом с той пещерой. И знаешь, друг мой, хоть дед уже давно помер, и лет много прошло, но до сих пор, если пойти на то место в ветреный осенний день да хорошенько прислушаться, можно услышать в шуме моря песню о былых временах. Печаль в ней звучит такая, что сердце заходится, но всегда за ней следует надежда, и не дает бедному сердцу остановиться.
Говорят, сам Владыка Вод благословил это место и сделал так, чтобы напевы странника вечно звучали у скалы пасмурными осенними днями.
А из песни, что лилась из раковины, дед мой даже разобрал одно слово. Записал его, он грамотный был. Несколько лет потом мотался по ученым мужам, даже в столичную Библиотеку наведался. Там то ему какой-то старик и объяснил, что слово это из древнего Высокого наречия, которое все давно уже позабыли. И коли не врет старик, то означает оно "возвращайся".



Название:Астальдо
Размер: 3 319 слов
Жанры и категории: джен
Рейтинг: РG (6+)
Персонажи/Пейринги: Тулкас, другие валар
Примечания: История Тулкаса от Великой Музыки и дальше

Во время Великой Музыки голос айну, который после носил в Арде имя Тулкас Астальдо, казался подобен звуку мощнейшего баса или даже целого оркестра, состоящего сплошь из басов и при том необычайно слаженного. И мотив был избран ему под стать: громкий, стремительный и мощный; он поражал воображение, волновал душу, увлекал за собой, но в то же время обладал гармонией, такой совершенной, что не нарушал и не заглушал тишайшей из мелодий, которые пели другие айнур, окружавшие будущего валу. Однако если бы в тот самый момент у Тулкаса кто-то спросил, как это выходит, он едва ли понял бы, о чем речь, потому что пел всегда так, как велело ему сердце, и не представлял, что возможно петь иначе.
И вот он пел, полностью захваченный красотой темы Эру, и с его песней в будущий Мир вошли молодецкая удаль, что будоражит кровь, и честность без хитрости, и верность без корысти, и дружба, которая соединяет не слабее родства, и сила, не подавляющая, но дающая помощь и защиту. Все сокровища своего могучего духа вложил Тулкас в песнь, и она развивалась свободно и прекрасно, и Диссонанс, внесенный Мелькором, долго не касался ее.
Тулкас пел, не замечая бури вокруг, пока она не разметала и его мелодию. Тогда он огляделся изумленно, однако без страха, и стал внимать потоку звуков, который бушевал вокруг, но не смог уловить в нем ничего от красоты прежних напевов, и подумал, что красота должна быть прочнее, чтобы ее было не так легко разрушить.
Почти в тот же миг Эру поднялся со своего трона, и по мановению его руки зазвучала новая тема. И Тулкас легко нашел в ней место для своей мелодии, потому что и мелодия эта изменилась по желанию его сердца: сделалась глубже и сильнее; теперь в ней явились еще бестрепетная отвага, смеющаяся в лицо врагу, и мужество и стойкость, которые не сдаются даже в самом безнадежном положении, поэтому ей намного труднее было бы потеряться среди прочих звуков. Тулкас пел, как прежде отдавая песне все помыслы, но уже не забывал и о том, что происходит с другими айнур и с их музыкой.
Так он заметил, что беспорядок начинается снова и что источник его – Мелькор, кого айнур не только любили, как каждый из них любил всех своих собратьев, но уважали за мудрость и силу, а также за старшинство в думах Эру. Тулкас очень удивился и, хотя не разгневался, потому что еще не ведал гнева, решил, что не позволит Мелькору разрушить свою мелодию.
Поэтому когда волна Диссонанса, заставляя айнур на своем пути сбиваться и умолкать, во второй раз докатилась до Тулкаса, он собрал все свои силы и продолжил петь. А хаос нарастал и напирал, и казалось, что уж не мелодию хочет он поглотить, а саму душу всякого, кто осмелится ему противостоять. Но Тулкас не отступил и не замолчал, хотя не мог уже слышать ничего, кроме грозного гула со всех сторон.
Много позже, в Валиноре, Манвэ однажды сказал ему:
- Ты сделал для борьбы с Искажением больше любого из нас, Тулкас, потому что именно твой голос не дал нам совершенно сдаться тогда и с тех пор не давал ни разу.
И Тулкас поверил Манвэ, потому что не верить ему для Тулкаса было так же невозможно, как для самого Манвэ солгать. Но память Тулкаса не сохранила этих мгновений напряженной борьбы.
Он знал только, что когда по воле Эру зазвучала третья тема, душу его переполняла странная смесь усталости, радости и надежды, какой он не ведал раньше да, кажется, и потом. Все это влилось в его песнь и снова изменило ее, и Тулкас почти с изумлением узнавал свой голос в самых печальных и в самых радостных, самых прекрасных звуках новой темы.
Когда же музыка окончилась, ему показалось, что часть него навсегда ушла вместе с последним отзвуком последнего аккорда, и теперь ему не хватает чего-то важного, чтобы жить. Так было, пока Эру не явил айнур видение Мира, и как только Тулкас увидел Детей, он понял, насколько прекрасно и полно отразилось в них все, что вложил он в свою песнь. И душа Тулкаса потянулась к эрухини, так что ни о чем больше не мог он думать.

***

Желание поскорее встретить их подгоняло его на пути из чертогов Эру к Эа, и, увидев, что не только эрухини, но и самого Мира еще не существует, Тулкас растерялся, быть может, гораздо сильнее прочих. Он не знал ничего о сотворении Мира, которым были так увлечены его собратья, и в огорчении не видел для себя ни подходящего дела, ни цели.
И первым из валар это заметил Мелькор, потому что еще с Великой Музыки был зол на Тулкаса и не спускал с него глаз. А Тулкас к тому времени уже думать забыл о Диссонансе, поэтому говорил с Мелькором открыто и без утайки поведал ему обо всем, что терзало душу, надеясь услышать от старшего собрата какой-нибудь разумный совет. И совет прозвучал. Как многое, исходившее от Мелькора, был он хорошим снаружи и ядовитым внутри.
– Верно говоришь ты, Тулкас, что нечего тебе сейчас делать здесь, – с притворным сочувствием сказал Мелькор. – Ты ничем не поможешь, только лишь растратишь попусту свои силы, а возможно, по неведению, и навредишь чему-нибудь. Не лучше ли тебе отправиться в глубины Эа и там гулять на просторе, пока творение Арды не будет завершено? А когда это случится, я позову тебя, чтобы ты не пропустил случайно появление Детей Илуватара.
Речи эти показались Тулкасу верными, а мысли как будто его собственными, и он, успокоенный, отправился бродить по просторам Эа. Там Тулкас в самом деле чувствовал себя счастливее, чем в Арде, и не торопился возвращаться, блуждая повсюду. Из собратьев своих встречал он иногда только Варду, которая тоже путешествовала по Эа, зажигая в разных уголках его новые звезды, да ее майяр, которые потом присматривали за этими звездами.
От майи Ильмарэ и услышал Тулкас о войне, разгоревшейся в Арде. В тот миг понял он все коварство Мелькора, и впервые гнев зажегся в его сердце. Вихрем помчался он на помощь валар, и сила Мелькора не страшила его.
С высоты Тулкас издали увидел пылающую Арду, и в свете огней разглядел еще многое, что, как он догадался, было исковерканными остатками прекрасных вещей, созданных кем-то и разрушенных Мелькором. И гнев Тулкаса возрос и придал ему новых сил, которые переполнили его и выплеснулись наружу смехом, полным грозного веселья.
Этот звук услышали другие валар, и он укрепил их, а Мелькора поверг в ужас и лишил твердости, поэтому, когда Тулкас спустился в Арду и принял зримое обличье для боя, Мелькора он уже не застал. Тот скрылся в Пустоте, и невозможно было ни догнать его, ни найти.
Тулкас всей душой жалел об этом и не только об этом, но бесплодные сожаления были чужды его характеру, поэтому, рассудив, что Мелькор теперь крепко напуган и долго еще не рискнет показаться, он стал искать, чем может сейчас помочь своим собратьям. И дел нашлось великое множество, потому что его сила вместе с его готовностью всегда прийти на подмогу оказались полезны и даже необходимы всем.
Каждый день теперь приносил ему радости больше, чем целые годы блужданий в Эа, но скоро он заметил, что радость его была бы неполной, не будь рядом прекрасной Нессы. Много времени проводили они вместе: говорили, смеялись или молчали, и им было хорошо вдвоем. Она часто танцевала для него, а он, бывало, подхватывал ее на руки и нес, и она улыбалась, склонив голову ему на плечо.
Но в один из дней Несса привела его в чащу и сказала:
– Догони, тогда открою секрет, – И словно растворилась среди стволов окружавших их деревьев, и оленей, всегда сопровождавших ее, казалось, постигла та же участь.
Лишь миг промедлил Тулкас в полном замешательстве, а после бросился искать ее. Ему то мерещилось, что она зовет его, и он мчался вперед так быстро, как мог, то вдруг чудилось, что она исчезла навсегда не только из этого леса, но и из целого Мира, и он останавливался, почти без сил.
Наконец, Тулкас вышел на большую лесную поляну, где ждала его Несса, такая же, как всегда: легкая, грациозная, с лукавой улыбкой на устах и неизменными оленями у ног.
– Ты уже понял, в чем секрет? – спросила она.
– Я не могу без тебя, – ответил Тулкас.
– Это только половина секрета, – сказала Несса, делая шаг ему навстречу. - Я тоже не могу без тебя.

***

Так они оба поняли, что души их теперь стали одно, и впредь невозможно им разлучиться. Как раз в это время Манвэ решил устроить великий пир, и Тулкас с Нессой отправились туда, чтобы среди общей радости объявить о своем счастье и при всех назваться супругами. И все исполнилось так, как было задумано: пир был прекрасен и весел, и счастливы были валар, а всех счастливее Тулкас и Несса. Она танцевала перед всеми на траве Альмарена, а он любовался ею.
В тот час никакое воспоминание о зле не тревожило Тулкаса. Безмятежно уснул он, оставляя позади усталость, которая копилась многие годы, и не ведая, что зло уже крадется тайком, чтобы нанести новый удар.
Разрушения сперва были невелики, поэтому валар не сразу узнали, что Мелькор вернулся и принялся за прежние дела. И не успели они найти его убежище раньше, чем он сам себя обнаружил. Когда же Светильни оказались разбиты, и Арду снова заполнили потоки пламени, земли содрогнулись, а моря вышли из берегов, Тулкас понял, где искать Мелькора, но был слишком далеко, и, хотя он бежал изо всех сил и быстрее других достиг крепости Утумно, Мелькор уже скрылся внутри. А на штурм у валар не было ни сил, ни времени, потому что они еще должны были позаботиться о спасении Арды.
И Тулкас запер ярость в сердце своем и ушел вместе со всеми, и работал долго и трудно, отложив мысли о мести. Многое тогда сумели спасти валар, но гораздо больше было утрачено безвозвратно. Арда опустела, а сердца создавших ее опустошились.
Хотелось покоя и света, но невозможно было найти или сотворить их теперь на этой истерзанной земле. Тогда валар решились уйти в Аман, самый западный край Арды, и попробовать там начать все сначала.
Уходили медленно, каждый подолгу прощался с тем, что больше всего было дорого его душе, и только Тулкас беспрестанно глядел туда, где, он знал, скрывалась твердыня Утумно. Безнаказанное зло терзало его сердце, жгло так, будто весь пламень разбитых Светилен пролился прямо в него, но Тулкас понимал, что сейчас ни у него одного, ни у всех у них вместе нет надежды победить Мелькора.
В конце концов, он ушел, поселился в Амане и снова трудился вместе с другими, превращая его в прекрасный Валинор. Постепенно старая боль притупилась, появились новая радость и новые радости. Но, конечно, никто не забыл ни о Мелькоре, ни о том, что с ним все еще ничего нельзя сделать, не повредив смертельно будущее жилище Детей Илуватара.
Каждый справлялся с этим по-своему: Манвэ, Варда и Ульмо собирали вести о лихих делах Мелькора, чтобы однажды призвать его к ответу за все. Оромэ и Йаванна время от времени совершали путешествия в Эндоре и очищали от зла какую-то его часть, хотя и знали, что, как только они уйдут, земли снова будут осквернены. Тулкас так не мог. Он мечтал покончить со злом Мелькора одним мощным ударом, но этого тоже не мог, и потому гнал от себя всякие мысли и о Мелькоре, и об Эндоре.
У него почти получалось. Вот только стоило ему услышать ненавистное имя, и снова начинало жечь в груди, подгоняя бежать в Покинутые Земли, и, не важно какой ценой, разрушить мелькорову нору, а самого его схватить и вытащить, наконец, на свет, чтобы все его преступления стали видны и не мог он больше совершать новых.
На усмирение себя Тулкас тратил сил не меньше, чем на усмирение древних огней, но все же справлялся. До тех самых пор пока из очередной поездки в Эндоре Ороме не привез потрясающую новость: Первые Дети пробудились. Рассказал он также о тенях и зле, что тревожат их покой. Тогда валар стали думать, как защитить Детей от лиха Мелькора, а Манвэ воззвал к Илуватару и получил ответ: "Снова овладеть Ардой, чего бы это ни стоило", и Тулкас обрадовался, не потому только, что это было созвучно самым сокровенным желаниям его сердца, но и потому, что не знал, как хватило бы у него сил принять другое решение и что стало бы с его душой, если б их оказалось недостаточно.
Теперь же любые сомнения исчезли, путь впереди был прямым и ясным, хотя трудным и полным опасностей. Тулкас почувствовал, как сила, долго запертая без дела, поднимается в нем и рвется на волю. Он снова смеялся тем же грозным смехом, с которым когда-то уже мчался в Арду бороться с Мелькором.
Этот смех не давал ему и другим пасть духом, потерять себя в горячке боев, дрогнуть, глядя, как происходят все новые и новые разрушения. И, в конце концов, они одержали победу. А перед этим Тулкас вышел на поединок с Мелькором, как давно жаждал, и одолел его, и бросил лицом на землю, отравленную им.
После этого Мелькора сковали цепью Ангайнор и завязали ему глаза, чтобы не мог он сбежать, прежде чем предстанет перед судом валар в Валиноре. И все время Тулкас стерег его без отдыха, сам привел в Кольцо Судьбы и поставил пред троном Манвэ.
Только когда Намо огласил приговор, Тулкас почувствовал, что в его душе впервые за долгое время воцарился настоящий покой. На самом деле он, конечно, предпочел бы вообще никогда больше не видеть Мелькора, но три века – долгий срок, и пока тревожиться было не о чем.

***

– Мне все равно, придут эльдар жить сюда или останутся в Эндоре, я говорю, что буду жить там, где они, – так сказал Оромэ еще в начале споров о том, призывать или не призывать эльдар в Валинор.
А Тулкас сразу же с ним согласился: в самом деле, так ли важно, где жить, когда то, ради чего они пришли в Арду, наконец случилось. И все дальнейшие обсуждения обошли их стороной.
В конце концов, было решено эльдар все-таки призвать, чем сразу же занялся Оромэ, потому что его единственного из валар они не только знали, но и не боялись.
Так началась длительная подготовка к событию, вошедшему в историю эльдар как Великий Переход. И где-то на двадцатый год этого самого перехода Ауле, который горячее всех ратовал за призыв эльдар, сказал, что самим вернуться в Эндоре было бы намного быстрее. Тулкас, прекрасно понимавший нетерпение собрата, согласился и с ним тоже, он вообще не любил спорить с родичами и не делал этого всегда, когда мог.
А события шли своим чередом, и однажды, хотя намного позже, чем рассчитывали валар, эльдар всех трех племен достигли Валинора. Тогда в жизни Тулкаса настало самое счастливое время, то, о котором он грезил, спускаясь в Эа.
Равно полюбил он и ваниар, и нолдор, и телери, потому что у всех у них были чистые души и открытые сердца, в которых он легко читал те же свойства, что составляли всегда его собственную силу и радость. И хотя он мало чему мог научить их, по сравнению с Ауле, Манвэ или Ульмо, они дарили ему свою дружбу.

***
Счет счастливым годам потерялся быстро, и Тулкас был сильно и неприятно удивлен, когда оказалось, что срок заточения Мелькора в Мандосе подошел к концу. У врат Валмара снова предстал Мелькор перед валар, на этот раз в присутствии эльдар. И вид его был кроток, а речи смиренны.
Ниенна, сострадание которой безмерно велико, всем сердцем пожалела Мелькора и сразу поверила ему. Другие валар колебались.
Долго и тяжко воевали они с Мелькором, но все же он, подобно им, вышел из дум Эру и был когда-то одним из них. И многое могло измениться в нем за триста лет размышлений и раскаяния... так думали валар, советуясь друг с другом в мыслях. А в душе Тулкаса все кричало: "Он лжет!", потому что после того, самого первого обмана, больше не мог Мелькор провести его.
И Тулкас сказал:
– Он лжет!
И Ульмо сказал:
– Он лжет.
А Ниенна, плача, спросила:
– Разве не можем мы дать ему шанс? Разве должно наказание быть вечным, если он и так уж перенес много и сожалеет о сделанном? Разве мы лишились милосердия? И разве это справедливо?
Но Намо молчал, а Манвэ, хотя и мог приказать ему говорить, не приказал. Тогда говорить стали все остальные:
– Может быть...
– Один шанс...
– Только один...
– Если внимательно за ним следить...
– Может быть...
Говорили по-разному: Манвэ – с надеждой, Варда – с недоверием, Оромэ – мрачно, Ауле – сквозь стиснутые зубы, и все, сомневаясь.
Но все же решение было принято. Манвэ даровал Мелькору прощение валар, с него сняли цепь и позволили поселиться в Валмаре.
И много сил и времени потратил Мелькор на то, чтобы усыпить бдительность собратьев. Дела его были прекрасны, советы разумны, недоверие же переносил он с такой покорностью, что едва ли не стыдно становилось не доверять ему.
На Тулкаса эти уловки не действовали, и, видя, как поддаются им другие, он всякий раз сжимал кулаки от досады.

***

Мелькор, между тем, получил разрешение вольно ходить по Валинору, и принялся исподволь воплощать свой истинный замысел – сеять смуту среди эльдар. Тулкас, как и остальные валар, об этом не знал. Ему вообще мало было известно о Мелькоре – поняв, после нескольких неудачных попыток, что расположить к себе этого валу никак не удастся, тот научился виртуозно избегать встреч. Так что Тулкасу могло бы даже показаться, будто никакого Мелькора вовсе нет, если бы он не слышал о нем иногда от своих друзей из нолдор.
Впрочем, друзей в Тирионе у Тулкаса со временем оставалось все меньше. Многие из тех, кого он знал с их первых дней в Валиноре или даже с первых дней их жизни, теперь старались при встрече скорее отвести взгляд, сделались настороженны и скрытны и в каждом, самом прямом и честном поступке или слове искали след хитрости и обмана.
Те же, кто не переменился, становились день ото дня печальнее.
– Тирион теперь не тот, что раньше, владыка, и хотя я вовсе не мечтаю об Эндорэ, иногда так тоскливо становится, что, кажется, за Стены Ночи бежал бы отсюда.
И слыша такие речи, Тулкас остро ощущал свою беспомощность. Кроме того он был уверен, что во всем этом не обошлось без Мелькора, только не мог понять, каким образом.
А истина оказалась простой, страшной и острой, как клинок, который брат приставил к груди брата. Но Тулкас испытал почти облегчение: все–таки Мелькор. Он в самом деле не изменился, а значит, уже ясно, как с ним следует поступить.
Но и Мелькору было ясно, что теперь сделают с ним валар, если найдут. А убегать и прятаться он всегда умел лучше, чем сражаться в открытую, поэтому Тулкас, отправившись за ним, не смог разыскать его и ни с чем вернулся в Валмар.
С этого дня тени в Валиноре удлинились, и все: эрухини и айнур равно, чувствовали себя подавленно. Слабая надежда забрезжила, лишь когда из Форменосса явился гонец с вестью, что Мелькор вновь себя обнаружил.
Но та погоня окончилась, не успев начаться, и Оромэ в горькой досаде сказал, что дальше все, видимо, будет еще хуже. И по тому, как время от времени омрачались лица собратьев, Тулкас понимал, что все они думают об этом, и неизвестность страшит их.
Сам он всегда предпочитал не раздумывать о будущем слишком много, полагая, что сможет разобраться с ним, когда оно станет настоящим. И он делал то, что умел: просто жил и был рядом со всеми, кому только мог понадобиться, и одним своим присутствием прогонял липкий, душный страх.

***

И все же страх, пусть на один краткий миг, одолел и его. Это случилось не тогда, когда умерли Древа, и не тогда, когда, пойманный Тьмой чернее тьмы, он чувствовал, как силы покидают его, и даже не когда после этого вернулся к другим айнур и к эрухини, и в каждом взгляде, который встречал, видел бездну ужаса и боли.
Нет, это произошло позже, когда великая толпа собралась вокруг Кольца Судьбы, и Манвэ спросил Феанора:
– Слышал ли ты, Феанор, сын Финвэ, речи Йаванны? Дашь ли ты, о чем она просит?
В молчании, которое наступило затем и длилось, страх пронзил душу Тулкаса, и, желая разбить молчание, он крикнул:
– Говори, о нолдо, да или нет! Но кто откажет Йаванне? Не из ее ли трудов вышел свет Сильмарилей?
Крикнул и, может быть, сделал только хуже. А может быть, не изменил ничего. Но страх отступил, и Тулкас снова почувствовал себя собой.

***

За чередой жестоких ударов, вызванных лихом Мелькора, последовало полное мучительного бездействия затишье, и Намо сказал, что не валар в этот раз суждено нарушить его. А Тулкас согласился с Намо, потому что не любил споров, и еще, конечно, потому, что Намо лучше всех валар провидел будущее.
Но все-таки в глубине души Тулкас уверен: однажды он снова сразится с Мелькором, и этот бой станет последним. Для Мелькора. А может, и для Тулкаса тоже.
– Этот бой станет последним, и я буду к нему готов.



Бонус-акция только для дорогих читателей. Собери все мнения Валар и получи шоколадного Саурона в подарок!

Название: №1 из цикла «Мнения Валар-Аратаров о Войне Кольца и деятельности Саурона»: Манвэ
Размер: 103 слова
Жанры и категории: джен
Рейтинг: G (0+)
Персонажи: Манвэ, журналист

– Лорд Манвэ, что вы думаете о Войне Кольца и о Сауроне?
– Конечно, очень нехорошо получилось… Он столько лет держал в страхе Эндорэ. И многие погибли. И я очень рад и очень благодарен, что все закончилось. Нет, мы не могли вмешаться. Вы понимаете, эрухини должны разбираться в сложных вопросах сами. Это элемент социальной эво… (сбивается) …общественного развития, если угодно. Орлов я тоже не мог послать сразу: орлы реагируют только на явный сигнал бедствия и просто так не прилетят.
– Что вы планируете делать с Сауроном?
– Мы еще решаем. Я думаю, что нам не придется отправить его в Бездну. По крайней мере, я на это надеюсь.

***Открыть все тэги MORE в этой выкладке***

@темы: Воинство Валар, Этап: Джен, БПВ-1

Comments

[Earwing]

В восторге. Спасибо за лингвистику и низкий поклон за Тулкаса.
Вы чудесны.

[naurtinniell]

Лингвистика великолепна (хотя, когда я поглядела на первые рисунки Тулкаса, мне вспомнился рассказ Киплинга о том, как изобретали письменность, но, к счастью, автор пошел иным путем). Все равно - браво!
А уж Тулкас явно станет одним из фаворитов. Потрясающе! И огромное спасибо автору.

[Mormeril]

Текст про изобретение письменности безоговорочно прекрасен

[*Валакирка*]

Спасибо всем большое за теплые слова!

[Ilwen]

Пока прочитала только три фика и все три - чудесны!

"Белое и черное" - дракон побеждает не всегда - бойся маленькой пешки, Враг! Очень по-толкиновски.

"Сказка о любви рыбака..." - чуть не расплакалась в конце. Дивно!

"Мнения Валар... Манвэ" - Хотя, имхо, это бы надо в юмор.

[*Валакирка*]

Спасибо!

Хотя, имхо, это бы надо в юмор.

Все будет

[nolofinve]

Понравилось все без исключения)

[*Валакирка*]

nolofinve, спасибо за комментарий! Мы очень рады, что понравилось!

[Клофелия]

"Лишь слову жизнь дана" - прекрасный текст, увлекательный и выверенный, а первый рисунок Аулэ доставил отдельно. спасибо!
и у вас есть Мелькор! за это я готова вас безоговорочно любить.

[tas_ka]

*Валакирка*,
замечательные тексты

[Лю Второй]

Сказка о любви рыбака, Морском Боге и печальном певце - очень понравилось, пожалуй, за него и проголосую.
Лингвистика поначалу порадовала картинками, но потом увлекла в специализированные дебри и я потерял нить...
Про Тулкаса - ну, я его помню по Звирьмаррилиону. ИМХО, образ сохранился, но тема оленей не раскрыта

[Werekat]

Очень понравилась "Лишь слову жизнь дана", очень удачно, как по мне.

[*Валакирка*]

Клофелия, tas_ka, Лю Второй, Werekat, большое спасибо за отзывы!

[Норлин Илонвэ]

Название: Белое и черное

Вроде идея не нова, и по стилю оно местами прихрамывает. Но цепляет. Наверное, идея сконцентрирована в небольшом объеме текста и от этого не теряется)

Название: Лишь слову жизнь дана

Прелестно)) Немного мудреные лингвистические выкладки, в которых я приплутала (описательность уводит в сторону) от сути, но в целом очень порадовало.

Название: Сказка о любви рыбака, Морском Боге и печальном певце

Стопятисотый текст о "безвестном" певце, людях и морском побережье. И тем не менее очень удачно. Наверное, спасибо ударной неслезливой концовке. Вернее она, конечно, наоборот - слезливая, но уже в хорошем смысле.

Название:Астальдо

Неожиданный герой (хотя почему неожиданный, команда Валар же...) и тем приятнее его раскрытие в тексте. Даже как-то по-новому теперь смотреть можно на него.

Название: №1 из цикла «Мнения Валар-Аратаров о Войне Кольца и деятельности Саурона»: Манвэ

Тут я сути не уловила, но надеюсь, что она появится вместе с продолжением цикла.

[*Валакирка*]

Норлин Илонвэ, большое спасибо за отзыв!

[Норлин Илонвэ]

*Валакирка*, спасибо за тексты

[Ilwen]

"Астальдо" - отличная вещь! Спасибо за такого каноничного и симпатичного Тулкаса!

"Лишь слову жизнь дана" - интересный замысел, но реализован немного занудно. Читать было трудно. Но за сюжет и идею - пятерка с плюсом! (И да, разве у Валар была собственная письменность?)

[*Валакирка*]

Спасибо!


Сказано, что Аулэ, помимо прочего, интересовался языками и алфавитами. Мы решили, что это могло происходить в такой форме. Про письменность Валар конкретно ничего не известно, поэтому в нашем тексте его идеи не встретили понимания.

[Werekat]

...И тут я поняла, что забыла дать отзывы на остальные тексты, а не только на самый понравившийся! Причём хорошо ведь написано, меня они не зацепили потому, что предпочитаю о другом, а не потому, что плохи.

Белое и черное - сначала понравилось, а потом увидела первый намёк на шахматную игру: Зимняя безлунная ночь внезапно осветилась всполохами огня, и реки пламени затопили Ард-Гален. Сначала как-то пропустила это отдельно стоящее предложение.

Честно говоря, мне кажется, что было бы сильнее, если бы шахматная игра началась только в самом конце. Построение понятно, просто глюк такой.

Сказка о любви рыбака, Морском Боге и печальном певце - хороший грамотный текст. Единственное что - если это была стилизация под народный рассказ, то вычурновато, а если просто рассказ - то есть сколько-то лишних "народных" элементов.

Что дёрнуло: "Я не люблю лишний раз трепать эту историю - обычно мы не рассказывем ее чужакам. Но ты из тех редких в наше время людей, кто еще верит в чудеса, а значит - почти свой, хоть и кажешься иногда чужим. Поэтому тебе я ее подарю." Вера в чудо в таком разрезе - очень городская тема, причём позднее. Народная традиция понятие "веры в чудо" не знает - чудеса случаются, а волшебники колдуют, то и то - часть реальности, пойди не поверь в богов, когда те бьют стёкла атеистам. Т.е. сразу понятно, что у нас будут в лучшем случае Братья Гримм, а не этнография. Как и вышло - но соседство, как по мне, не самое плохое.

Астальдо - хорошо, но я просто больше люблю другие архетипы. Но тема Силы звучит мощно, мне понравилось.

№1 из цикла «Мнения Валар-Аратаров о Войне Кольца и деятельности Саурона»: Манвэ - хорошо. "По крайней мере, я на это надеюсь" - удачно.

[*Валакирка*]

Werekat, спасибо за подробный разбор