Задание: «Спору нет, если ищешь, то всегда что-нибудь найдешь...», но совсем необязательно то, что искал» (Дж.Р.Р. Толкиен, «Хоббит»).
Размер: 1988 слов
Жанр/категория: джен, триллер
Рейтинг: PG
Персонажи/Пейринги: ОМП, ОЖП
Примечание: постканон, практически оридж
Потому что всегда, всегда будет существовать
тьма. И всегда во тьме будет Зло, всегда во тьме
будут клыки и когти, убийство и кровь. И всегда
будут необходимы ведьмаки. И пусть они всегда
являются именно туда, где они необходимы. Туда,
откуда доносится крик о помощи. Туда, откуда их
призывают. Пусть являются по зову с мечом в руке.
С мечом, блеск которого разрежет тьму, свет
которого развеет мрак. Славная сказка, правда?
Анджей Сапковский
Мир изменяется, солнце заходит, а водка кончается.
Он же
тьма. И всегда во тьме будет Зло, всегда во тьме
будут клыки и когти, убийство и кровь. И всегда
будут необходимы ведьмаки. И пусть они всегда
являются именно туда, где они необходимы. Туда,
откуда доносится крик о помощи. Туда, откуда их
призывают. Пусть являются по зову с мечом в руке.
С мечом, блеск которого разрежет тьму, свет
которого развеет мрак. Славная сказка, правда?
Анджей Сапковский
Мир изменяется, солнце заходит, а водка кончается.
Он же
Бардир бежал через черный ночной лес, не выбирая дороги. Круглая осенняя луна равнодушно наблюдала за ним из скрюченных ветвей, не таясь и не прячась за облаками. Бардир не обращал на нее внимания и дергал распущенный ворот рубахи – ему было жарко.
С Середины года миновало уже недели две, и ночные заморозки случались теперь постоянно; доказательством был хотя бы рвущийся изо рта пар да тихий хруст заиндевевшей листвы под ногами. И все же по лицу Бардира, по его спине и груди сбегали ручейки пота, а стук сердца казался самым громким звуком в глубине притворно спящего леса.
Это учащенное сердцебиение, и жар, и чувство сначала беспокойства, затем тревоги, появились не сразу. Сначала был обыкновенный страх – страх человека, потерявшегося в чаще леса. Караван шел на восток по Старой дороге обычным путем. Их, охранников, было шестеро, все бывалые и опытные. Сам Бардир ходил с торговцами пятый год: он знал дорогу, как свои восемь пальцев, и ни разу не сталкивался с тем, чтобы кто-то из каравана отошел по нужде и блуждал в чаще дольше, чем пару часов. Он блуждал третьи сутки.
Вообще-то места здесь были неспокойные – не зря торговые караваны без охраны лес не пересекали, а обычные путники порисковее и победнее старались сбиться в ватажки и не спать по ночам. Их ухищрений не всегда хватало, чтоб из лесу вышли все, кто в него зашел, но с торговцами на бардировой памяти особых приключений не случалось. И вот поди же: сам взял, да и заблудился. Караван только-только расположился на ночлег, зажгли костры, назначили смены; вот тут-то Бардир и почувствовал настоятельную потребность. На ходу скинул плащ, спешно расстегнул ремень и уединился в ближайших кустах. А когда поднялся, оправился и стал возвращаться, вместо дороги за кустами обнаружил полянку, за полянкой – озерцо, за озерцом – чащу… Ни отблеска костра между деревьев, ни откликов на свое ауканье. Будто шагнул в одни заросли, а выбрался из других. Хуже всего было остаться без вещей и припасов: мало плаща – нож, кресало и фляга остались на ремне в подсумках, а их он впотьмах тоже отыскать не сумел.
Решив тогда не метаться без толку, Бардир устроился на ночь в корнях деревьев, а утром снова принялся кружить по лесу. И по всему выходило – кружил без толку. Забирался все глубже в чащу и проклинал лесной шепот, в котором слышался обманчивый отклик на его все более отчаянные крики. Он мог бы поклясться, что не единожды видел среди стволов чей-то ускользающий силуэт и бросался следом, но ни разу не находил ничего – ни живой души, ни следов в лесной подстилке. Впору было признать: Старший народ кружит по лесу, шуткует. Бардир тогда стал кричать другое: сначала заверения, что никогда ничем Старших не оскорблял, никому не вредил и вообще просит перестать его морочить и отпустить восвояси. Потом окончательно продрог и охрип. Вторая ночь прошла еще хуже: он не спал и дергался от каждого лесного шороха, мерз в куче влажных листьев и не мог отделаться от мысли, что за ним наблюдают. Наутро с трудом размялся и, определив стороны света, решил идти на восток.
Стало вечереть, когда он почувствовал чье-то приближение. Среди стволов снова мелькнул силуэт, в лесной тишине слышался недалекий хруст ветвей, а в воздухе стала густиться тревога. Бардир остановился на полушаге, вдруг почувствовав угрозу. Сердце у него сжалось, и тогда он бросился бежать…
Лес купался в серебряном лунном свете, тянулся к нему всеми своими ветвями, листьями, всеми растрепанными кронами, острыми еловыми макушками. Капли влаги и зеркальная поверхность лужиц и омутов ловили этот свет и множили его среди древесных стволов, где мелькали бесшумные тени и мигали двойные огоньки чьих-то глаз.
Обглоданный временем остов крепости на холме был почти незаметен среди поднимающих вокруг деревьев. Тоже самое можно было сказать об Исс. После заката она выбралась из своего убежища и распласталась на старых камнях, подставив спину лунному свету и став почти невидимой. Слабый ветерок приятно гладил ее тело, заодно принося запахи спящего леса и его звуки. Исс внимательно слушала. Ждала.
Она не была слишком голодна: долгий сон в развалинах крепости позволял ей почти не расходовать силы, лишь изредка требуя подкрепиться какой-нибудь лесной живностью или, если повезет, чем-то покрупнее. Но Исс не собиралась торчать в камнях до скончания очередной Эпохи. Лес вокруг был старый и дряхлый: из него ушла вся сила – как темная так, и светлая. В крепости остались лишь слабые отзвуки некогда мощной мелодии, а с севера, из чащи старых деревьев больше не долетали голоса прежних хозяев. Эльфы оставили свой лес и свой дворец и убрались за море. Это значило, что время пришло.
Исс помнила лес другим: могучим, упрямым, стойким. И тогда она знала, что нет ни капли надежды завладеть им. Он, конечно, с ней не согласился и лишь посмеялся, назвав слабой и глупой. Хотя все равно звал присоединиться и служить ему, как некогда сам служил Господину. Исс тогда тоже посмеялась, но про себя. Он думал, будто Кольцо и мертвые слуги – достаточная сила в борьбе с теми эльфами и тем лесом. Глупо. Она-то глупой не была. Так ему и сказала, а затем ушла. Сменила облик, нашла пристанище в глубокой чаще, где соорудила нору, свила в ней кокон и спала много лет, видя во снах Господина, и оставшиеся за морем Сады, и оставшихся в садах братьев и сестер, и самое начало всего, когда они еще только пели вместе.
Проснулась она, когда все закончилось: волна, прошедшая по лесу после разрушения крепости разбудила ее, и она выбралась наружу, расправила крылья и долго порхала над деревьями, наблюдая и высматривая случайную добычу. Потом пробралась сюда, в развалины и нашла новое пристанище в пропитанных Тьмою камнях. Средиземье затопила новая сила, и Исс совершенно не хотела с ней встречаться и рисковать. В ее природе было грезить и ждать, и действовать наверняка; поэтому она и уцелела. Вовремя затаилась, вовремя спряталась, вовремя сложила крылышки и погрузилась в сладкие грезы. Но вот время пришло. Сейчас ей было некого опасаться. Теперь она сможет начать копить силы и постепенно подчинять себе сначала эту часть леса, затем весь лес, а затем… Не то чтобы она надеялась стать какой-то новой владычицей, но если действовать с умом и осторожностью, то почему бы и нет? Она задумчиво шевелила усиками, расправляла и втягивала хоботок, прислушиваясь к ночным звукам. Кто-то приближался. Кто-то много крупнее лисицы и немного меньше оленя. Кто-то теплый, сладкий и разумный. Иногда Исс оставляла свое убежище в развалинах и порхала на север – к дороге, где высматривала из древесных крон неосторожных человечков. Но старалась делать это нечасто и не попадаться на глаза. Ей вовсе не хотелось привлечь внимание раньше времени и вызвать какую-нибудь облаву. В конце концов, она всегда гордилась своей осторожностью. Но сейчас в кои-то веки кто-то бежал прямо к ней. Исс подобралась и подползла поближе к краю холма, вглядываясь в лесную чащу, откуда вот-вот должен был появиться ее сегодняшний ужин.
…Бардир бежал со всех ног, почти ощущая затылком чье-то близкое дыхание. Воображение рисовало тварей одна другой жутче, а на задворках сознания пульсировала мысль: он опытный караванщик, ему почти тридцать, чего же именно он так боится... Но мысль эта была слабой и не могла возобладать. Бардир выбежал из чащи, споткнулся и на мгновение остановился: перед ним поднимался холм, на вершине его темнели камни. Шума за спиной теперь слышно не было, он решил, что преследователь отстал, тем лучше – есть время затаиться и выждать на вершине холма. Не медля, он стал подниматься, оскальзываясь на влажных листьях.
Эльфийка сидела на каменном выступе, сложив руки на коленях. Бардир сразу увидел ее – белое платье в лунном свете сияло серебром, равно как распущенные по плечам белые волосы. Он оторопел то ли от неожиданности, то ли от самого вида такой совершенной и как будто неуместной здесь красоты.
– Здравствуй, – с улыбкой сказала она и поднялась с места; широкие рукава ее платья крыльями взметнулись и медленно опали.
– Здравствуй, – просипел Бардир и растеряно развел руками. – Я… Я заблудился… И вроде как за мной кто-то гонится.
– Я никого не слышу, – покачала головой эльфийка и улыбнулась, как ребенку. – Наверное, лес просто множил твои же шаги. Такое бывает.
Бардир еще не восстановил дыхание и только помотал головой: он, конечно, перетрусил самым постыдным образом, но слышал и видел среди деревьев явно не себя. О чем и собрался сообщить.
– Ты, наверное, устал? – не дала ему заговорить эльфийка, подходя все ближе. Платье почти сияло в лунном свете, а большие широко распахнутые глаза выглядели неестественно черными на белом лице.
Эльфийка продолжала рассматривать его, подходя все ближе, и он, не зная почему, вдруг попятился.
– Тем лучше, – продолжила она, приглашающим жестом протянула к нему руки, и тут только Бардир увидел, что их в каждом рукаве по две и все они заканчиваются загнутыми коготками. Он шарахнулся в сторону, оступился и по колено провалился в щель между камнями. А эльфийка не спеша приближалась все с той же успокаивающей улыбкой, и та стала вдруг собираться словно для поцелуя, и губы ее, складываясь в трубочку, начали быстро вытягиваться вперед.
Бардир заорал не своим голосом.
– Мда, – снова пробормотал Тилуин и еще раз вытер руки о брошенный на камнях плащ.
Груда костей набралась приличная, хотя он и не стал заглядывать в каждую щель, а в саму нору так и просто не полез. На всякий случай. Ограничился тем, что собрал все в одну ямину и завалил сверху камнями. Ничего над этой сомнительной могилой говорить не стал, только повернулся к сидящему в сторонке человеку и заметил:
– А вот тебе несказанно повезло.
Человек не ответил ничего. Он продолжал вяло щупать свое перевязанное горло и не открывал взгляд от пришпиленной к груде камней белой фигуре. Не до конца преобразившаяся полуженщина-полунечто уронила вдоль тела все четыре руки, до земли свисали лохмотьми крылья, а пучеглазая голова с вытянувшимися трубочкой челюстями упала на грудь.
– Отвратительное зрелище, – как бы для себя заметил Тилуин, подобрал с земли сосновую шишку и запустил ею в уродливую голову. Та не шелохнулась. Он не стал выдергивать копье сразу, как тварюга перестала дергаться и выть. Копье было голодримское, если верить Гелиону, заклятое; на нем вились слова против всяких темных созданий, поэтому Тилуин и дал себя уговорить на такой сомнительный подарок.
– Мало ли, что может спать в чаще. Хоть мы и очистили лес, а все же.., – сказал перед отъездом Гелион и вручил ему голодримский меч и голодримское копье из королевской сокровищницы. Что думал по этому поводу сам король, Тилуин не спросил. Да и вообще промолчал, а потом отнес подарки в стражницкую и поставил там в шкаф, понадеявшись никогда не доставать.
Потом, конечно, доставал и не единожды. Еще до того, как остался во дворце в гордом одиночестве. Гелион не ошибся, и против всякой пережившей конец войны нечисти голодримское оружие помогало лучше честных лука и стрел. Это было досадно, но не признать было нельзя. Вот и с этой засевшей в камнях бледной молью получилось, как и было задумано.
– Ты уж не обижайся, – сообщил Тилуин человеку, когда вытащил его из щели в камнях, осмотрел проколотую шею и перевязал. – Слишком осторожная была гадина. Выжидала все, пряталась… По-другому с ней никак не вышло бы.
Человек как будто не слушал, не и Эру с ним. Пусть радуется, что живой.
Вытянув из ножен тяжелый голодримский меч, Тилуин подошел ближе к пришпиленной твари и, примерившись, с третьей попытки снес уродливую голову. Та покатилась по земле, цепляясь за камни своим хоботком, и остановилась, уткнувшись в сапоги человека. Тот содрогнулся, его вдруг скрутило рвотным позывов.
– Ладно, не трясись, – снова в никуда заметил Тилуин. Уже без опаски выдернул из скалы копье, дав телу упасть, копьем же подкатил обратно голову и вытащил из-за пазухи флягу. Пойла в ней осталось меньше половины, но запахло крепко. Тилуин вылил все без остатка, чиркнул кресалом, и через мгновение распластанное безголовое тело охватило пламем.
– Вот и долеталась... А тебе я так скажу: легко отделался. Вот пару лет назад я паучий выводок возле каких-то торговцев застукал. Такой ямки на всех не хватило бы.
Предсказуемо не дождавшись ответа, Тилуин вернулся к брошенному плащу, побросал в него флягу, и кресало, и лежавший рядом ремень с подсумками, свернул все в узел и повернулся к человеку. Тот, не мигая, смотрел на огонь.
– Ну что, пойдем? Место здесь поганое, не хочу остаток ночи дожидаться еще какой-нибудь гадины.
Человек, как будто очнувшись, вдруг поднялся на ноги и, шатаясь, но все же сам пошел вниз по склону.
– Вот и хорошо. А утром отведу тебя к дороге…
Костер на вершине холма скоро догорел, а за это время две фигуры успели спуститься с холма и углубились в подступающий лес. Луна, госпожа дураков и охотников, по-прежнему наблюдала за ними сверху.