Задание: история с похищением
Размер: 1154 слова
Жанр/категория: джен, ангст
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: Эльвинг, ОЖП, ОМП
В домике на отшибе пахло свежим маслом и мукой. Старая Хитанор достала с печки с рассвета поставленное и уже поднявшееся тесто — по-весеннему светлое, сладкое, тянущееся.
— Насыпь-ка муки, — деловито велела она, и Эльвинг, помогавшая старухе, потянулась насыпать из горшка немного на стол, под разделку. Не удержала, глиняный горшок выскользнул из рук и с грохотом упал, расколовшись; мука неровной горкой рассыпалась по полу.
Хитанор всплеснула руками, на её лице отразился даже не гнев — она никогда не сердилась — а ужас.
— Мука! — ахнула она и кинулась было собирать, но Эльвинг и Хунтор, внук Хитанор, остановили старуху — она была совсем слепой, да и наклоняться старалась поменьше; особенно весной, когда старые колени болели и ныли. Потому дети и старались помогать ей, вот и сейчас оба принялись бережно собирать муку. Хитанор всё стояла рядом, тихо причитая, что всё не собрать, в досках застрянет, в половике…
— Не беда, — попыталась утешить её Эльвинг. — В закромах довольно запасов, я точно знаю. Хватит до нового урожая!
Но Хитанор была безутешна. Только когда всё, что можно было, собрали в новый горшок и аккуратно поставили его подальше от края стола, она немного успокоилась и присела на табурет.
— Ты уж прости меня, маленькая княгиня, что я так близко к сердцу принимаю, — мягче проговорила старуха. — Не могу я, когда мука пропадает без толку.
Но тут же сама неловко улыбнулась, точно досадуя на себя, и принялась, отрывая понемногу тесто, крутить из него толстенькие крендельки. К крендельками крепились маленькие кусочки-крылья, прилеплялся нос, вставлялись сушёные ягодки черники — и выходили маленькие, смешные птички, «жаворонки». Такие булочки эдайн пекли весной; в тяжёлые годы — из муки с водой, сейчас же тесто было сладким, тяжёлым, «богатым», как говорила Хитанор.
Дети охотно помогали — Эльвинг затем и пришла к своему другу, чтобы помочь старухе; гостеприимная Хитанор так радовалась непривычному ей изобилию, что хотела угощать всех, кого только могла, и жаворонков нужно было испечь много.
На третьей птичке она вдруг заговорила:
— Ты верно сказала, маленькая княгиня: в закромах довольно еды, и голодать, должно быть, не придётся. Только, прости старуху — так уже бывало у нас: сегодня довольно еды, а завтра всё переменилось. А без муки выжить трудно.
Эльвинг кивнула — она понимала, о чём говорит старуха, но успела уже привыкнуть снова к сытой, счастливой жизни.
Однако по тону Хитанор чувствовалось, что та готова разговориться, и Хунтор сделал беззвучный жест подруге: молчи. Хотя эдайн могли рассказать немало историй из прошлого, таруха почти всегда отмалчивалась, когда её спрашивали о старых днях, и даже Хунтор почти ничего от бабушки не слышал — потому ему очень хотелось узнать хоть что-то.
— Это было в августе, — негромко продолжала Хитанор, то ли ничего не услышав, то ли сделав вид, что не чувствует ничего. — И год был добрый, и закрома Дор-Ломина ломились от запасов — но всё переменилось, когда пришли вести о поражении на севере. Мы ждали домой наших мужей — а пришли вастаки и орки. Они отнимали наши запасы, отнимали себе всё, что желали — и к нам пришёл голод. Кто смог, бежал, а я не могла — я была на сносях, средний ещё за юбку держался, да и старшей моей семи не было, хотя Кирлин и тогда была боевой.
— Угу, — не удержался Хунтор. Он не сомневался, что тётка родилась с мечом и луком, и в глубине души отчаянно старался подражать ей.
Хитанор снова не заметила, а может быть, не захотела услышать.
— Осень и зиму пережили, а на следующий год было ещё хуже. Посевного зерна не так уж много нам оставили, мужчин не было, чтобы тянуть плуг, лошадей не было. Сами тащили. Кирлин с маленькими оставалась, а я с женщинами в поле. А без эльфов, под тёмными земля много хуже родила, точно чуяла чужаков. Ту зиму мы голодали, а к весне — что ты, какие жаворонки. Хлеба не оставалось. Молока у меня не было, а чем трёх детей кормить? Лебеду ели. А однажды Кирлин домой прибегает — тихая, как тень, а в руках мешок с мукой, не полный, конечно, едва треть там оставалась, но всё же; и как только дотащила. Я ахнула — откуда? а она молчит, только глаза горят злым. И тут я догадалась.
— Украла? — тихо спросила Эльвинг, чтобы не сбить рассказ.
— Конечно, — пальцы Хитанор не останавливались ни на мгновение, продолжая крутить птичек из теста, и дети, заметив это, тоже вернулись к работе.
— За воровство наказывали жестоко; и хотя мука эта дала бы много дней без голода — мне было страшно, очень страшно: а если видели Кирлин, а если найдут? Но — Валар милостивы, не нашли.
Я отругала её, конечно, сильно — больше из страха; но и потому, что воровство — недостойно. Кирлин промолчала, а через три дня принесла ещё муки… и сыра. Он нас и выдал — запах, наверное, заметили, и к нам в дом пришли вастаки.
Хитанор замолчала и открыла дверцу печи; пахнуло жаром, но Эльвинг поёжилась. Хунтор замер, боясь спугнуть бабушку.
Убрав в духовку противень с жаворонками, Хитанор закрыла дверцу, задвинула заслонку и продолжала:
— Я увидела их в окно и услала Кирлин на речку с братом; младший-то ничего бы не понял, спал себе в колыбели и спал. Они в заднюю дверь выскользнули, а эти в парадную вошли. Старший из них смотрит на меня, глаза наглые, сильные — господин пришёл. И спокойно так: ты, говорит, украла из моей кладовой? Я, отвечаю. Он смеётся.
Обыскали дом, муку забрали, эту вот головку сыра. Меня скрутили — и плетьми… так полагалось. За кражу. Ничего… а вот потом.
Хитанор говорила спокойно, без гнева, без слёз; а Хунтор сжимал кулаки так, что костяшки побелели, и Эльвинг тоже, хотя сама не чувствовала этого.
— Он меня за подбородок взял, в глаза посмотрел — и достал из печи головню. А ведь ты, говорит, в глаза мне смотрела — и солгала. Так вот тебе за это, чтобы не смела больше… и головнёй — к глазу. Дальше не помню ничего, помню, что сознание потеряла от боли — а потом, как соседка в чувство приводила, что-то с ожогом делала…
Хитанор повернулась к детям лицом — её глазницы раньше не казались пугающими, но теперь…
— А я ему до сих пор благодарна. Понял ведь, что я солгала — но Кирлин не тронул.
И жестом остановила внука.
— Не надо, прошу тебя. Не брани и не обещай отомстить. Я этого наслушалась. Не нужно. На твой век врагов хватит — будущих и настоящих, не тех, что остались в прошлом. А этот… этот погиб всё равно. Его убил Турин.
Спорить с тоном всегда мягкой и доброй Хитанор не смогла даже Эльвинг; а внук старухи притих и подавно. Эльвинг смутно понимала, почему старуха не желала мести; она не могла бы объяснить, но сердцем соглашалась с ней.
— Ой, что же это! — вдруг спохватилась Хитанор и быстро подковыляла к печке. — Про жаворонков я и забыла! Нынче-то они у нас добрые, с мёдом, с яйцами… вот берите, берите, — достав из печи противень, она высадила на тарелку четверых птиц и протянула внуку. — И бегите, что вам со старухой сидеть и слушать ужасы. Радуйтесь весне. Радуйтесь — есть ведь чему.
И в голосе старухи звучала искренняя, неподдельная радость тому, что в окно светят тёплые лучи, а в весенних булочках есть сладость.
На крыльцо дети вышли медленно. Эльвинг отщипнула у жаворонка хвост, сунула в рот, не чувствуя вкуса, и осторожно потрогала пальцем маленькие глазки-черничинки, которые так заботливо выкладывала каждому жаворонку слепая Хитанор.
Название: Мы делили Сильмарилл
Задание: История с похищением
Размер: 4100 слов
Жанр/категория: джен, драма, АУ
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: Маэдрос, Маглор, Эльвинг, Элрос, ОП
Ни один из них не надеялся, что вернется из этой авантюры живым. Впрочем, другие варианты были ещё хуже. Когда Маглор понял, что неизбежное приближается с каждым днем, он предложил старшему брату безумную идею. Но кем они были, если не безумцами, обреченными рабами собственной… Глупости? Недальновидности? Честолюбия? Упрямства? Можно было называть это как угодно — когда-то Менестрель пытался найти слова, но слова оставались только словами, которые ничего не в силах были уже изменить. Никто был не в силах.
Альквалондэ. Лосгар. Дориат. Маглору очень не хотелось продолжать этот страшный список, тем более, что были ещё тысячи других поступков, больших и малых, гордиться которыми не приходило в голову. Впрочем, все это уже было не важно.
Камень, отцовский Камень звал и требовал крови. Очередной крови, и вспоминая три растерзанных мертвых тела, Менестрель думал, что безумно больно видеть мертвыми тех, чье рождение ты мог вспомнить: сотни, тысячи событий, прожитых вместе и по отдельности. Когда был убит Финвэ, было страшно. У тела отца казалось, что весь мир превращается в пепел прямо на твоих глазах, и ты остался в нём один, потерянный и неприкаянный. Но братья… У Маглора не было детей, но именно в тот момент он понял, что чувствовал бы, если бы их потерял. Чёрное отчаяние, сжавшее сердце и не отпускавшее с тех пор ни на миг. Потом просто научишься с этим жить: просыпаться по утрам и ложиться на ночь. Но след от потери и острое чувство вины: должен был, но не смог уберечь, — останется, наверное, до конца времен, даже если потом они и смогут вновь встретиться в Мандосе. Никакого возрождения им — проклятым и изгнанным, обездоленным убийцам и предателям, — не будет. Да и не особо-то уже и хотелось. Жизнь давно уже превратилась в тяжкое бремя, которое ничем не радовало, но давило на плечи и тянуло вниз. Хотелось лечь и уже никогда не подниматься. Но Клятва…
Их всё же оставалось четверо. Только четверо. Менестрель до сих пор не мог к этому привыкнуть и раз за разом с болью в сердце неожиданно понимал, что остальных ждать не нужно. Больше — не нужно. Однако Камень… Он потребует новых жертв и не только среди самих феанорингов. Когда Маглор это осознал в полной мере, ему стало тошно. Настолько, что хотелось выйти и повыть на луну, но не хотелось так пугать её, а то ещё не появится больше.
Идея пришла внезапно, безумная, невыполнимая, но единственная, что давала хотя бы призрачную надежду. Две жизни против сотен. Это стоило того, чтобы рискнуть. Как ни странно (а может быть, как раз вполне ожидаемо), Маэдрос посмотрел на него как на совсем свихнувшегося от своих мрачных песен, но согласился без колебаний. А что им было терять? Если они не вернутся, близнецов Клятва всё равно рано или поздно тоже прикончит. А если им улыбнётся удача…
Наверное, в тот день весь мир сошёл с ума вместе с ними, потому что удалось не только абсолютно незамеченными пройти по чужой территории, войти в город, пробраться в дом правителей, ни разу ни с кем не столкнувшись, но и беспрепятственно оказаться в итоге в комнате Эльвинг, девочки, которая выжила. Вернее, сумела бежать вместе с Камнем, и от которой теперь зависело многое, если не всё. Менестрель не сомневался, что она поступит так же, как и её упрямый отец, и искренне не мог понять, почему. Ими же не двигала Клятва, так зачем ставить свои и чужие жизни ниже какого-то, пусть самого прекрасного в мире, но всего лишь камня, драгоценности, безделушки?! Пусть в нём был утерянный свет, но почему именно этот свет принес в мир зла больше, чем Моргот и все его прихвостни вместе взятые?!
Братья стояли посреди комнаты, размышляя над тем, где именно владычица Арверниена могла бы хранить Сильмарилл. Да, они пришли его украсть. Феаноринги. Тайком. Утащить то, что и без того принадлежало им по праву. Так что не такая уж это и кража, скорее — восстановление справедливости. И потом украсть — все-таки лучше, чем убить. Пусть они навеки прослывут ворами, но это спасёт город и его жителей от гибели, а их верных и братьев от очередной братоубийственной войны. Теперь уже точно братоубийственной, ведь среди беженцев, как известно, и нолдор. Идриль и ее потомки приходились кровными родичами самому Маглору. Да и без этого на его совести было уже столько, что если можно избежать добавки, на это стоило пойти без колебаний.
В комнате царил не столько беспорядок, сколько стремление вместить в неё слишком много для её небольшого размера вещей, пусть и абсолютно необходимых хозяйке. Всеми вещами активно пользовались, и не всегда их возвращали на место.
Иными словами, где искать Сильмарилл, было совершенно непонятно.
Пока братья осматривались, ни к чему особо не прикасаясь, в коридоре послышался шум и шаги. Маглор прислушался, но Маэдрос уже потянул его за рукав в сторону, и они едва успели нырнуть за портьеру, как шаги прекратились, а голоса стали громче, раздаваясь прямо за дверью. Неужели их невероятное везение, позволившее зайти так далеко, кончилось, быстро, банально и безрезультатно?! Оставалось только надеяться, что говорившие отправятся дальше по своим делам и позволят феанорингам закончить свое темное, то есть светлое дело по спасению города. Может быть, даже вот этим самым беседующим они как раз спасали жизнь, кто знает?
— Я присоединюсь к вам позже. Начинайте пока без меня! — уверенный голос прозвучал неожиданно громко, и Маглор понял, что женщина все-таки открыла дверь в комнату. Была ли она хозяйкой, он знать не мог, никогда прежде дочери Диора не встречал.
— Я передам им, чтобы не ждали, — донеслось издалека. То ли второй собеседник отправился выполнять указание и отвечал уже на ходу, то ли женщина решила, что разговор закончен и закрыла дверь, а сама… А сама осталась внутри. Какая досада! Впрочем, её где-то ждут. Может быть, она забежала на минутку и скоро отправится дальше по своим делам. Нужно только ничем не выдать себя, а там…
Маглор прислушался, пытаясь по звукам понять, что происходит в комнате, и почувствовал, что брат, наблюдающий через щель между портьерой и стеной, как-то напрягся, а потом отпрянул назад и посмотрел так… Менестрель моментально положил руку на рукоять меча, не зная, что ожидать, но старший отрицательно качнул головой. Нет? Не опасность, но тогда что?!
Осторожно, стараясь не коснуться портьеры, эльда прильнул к щели и торопливо окинул взглядом комнату. Женщина стояла к ним спиной и рылась в шкафу у дальней стены. Она явно что-то искала, потому что перекладывала предметы с места на место и просматривала какие-то свитки, убирая их назад или откладывая на стоящий рядом стул. Уверенные движения подсказывали, что это всё-таки была сама хозяйка: кто бы еще мог позволить себе вот так вот обходиться с чужими вещами? Эльвинг, если это была она, явно торопилась, брошенный на кровать тёплый плащ либо скоро будет вновь надет, либо оставлен так в спешке. Она скоро уйдет и тогда…
То ли они были неосторожны, то ли женщина просто что-то почувствовала, но внезапно обернулась, и Маглор чуть не подавился дыханием: знаменитое ожерелье блистало на её груди, а не узнать отцовский Камень можно было только навеки ослепнув. Вот проклятье! Они могли искать его до конца времен и все равно бы не нашли тут, потому что дочь Диора носила ожерелье открыто, так же, как прежде её отец, а перед ним Лютиэн…
Всё пропало. Затея, так хорошо начинавшая воплощаться, с грохотом понеслась в пропасть. Ворами, думалось, быть лучше, чем убийцами? Ну-ну… А теперь на счёт три найти бы вариант, как заполучить ожерелье с груди живой женщины. Безоружной. Одинокой и беззащитной. Теперь понятна мертвенная бледность, залившая лицо брата. Он тоже понял: или уходить ни с чем, или… Нет! Этого они сделать не смогут! Или… Маглора даже бросило в жар. Неужели Клятва заставит их пасть уже настолько, чтобы… Нет! Сначала они будут сопротивляться ей. Столько, сколько смогут. А потом… Потом, может быть (Эру, пожалуйста!), может быть, она всё же уйдет, окажется вне пределов досягаемости, под защитой своих воинов и своего народа. Вдвоём им со всеми не справиться, значит, они погибнут, и этот кошмар наконец-то закончится… И не будет выбора. ТАКОГО выбора.
— Кто здесь?
Портьера качнулась слишком явно для того, чтобы исключить возможность предположить наличие ветра в комнате с закрытым окном. В голосе женщины звучал не страх — удивление. И властное требование подчиниться. Братья переглянулись в полутьме, и Маэдрос слегка коснулся его рукой. Скрываться дальше не было смысла. Сейчас она позовёт на помощь, и их обнаружат. И придётся или позорно объясняться, или пробиваться с боем, так долго, пока хватит сил. Не вышло. Ну что ж, за всё придётся платить!
Брат прощался? Или же пытался дать понять, что может выйти хуже — хозяйка заглянет за портьеру сама. Способна. Не желая сокращать расстояние между собой и несостоявшейся жертвой, братья шагнули вперед почти одновременно. Приблизится сама — может и состояться…
***
Сомнительное путешествие — не место для гербового доспеха, но горящие отчаянной решимостью лица не скроешь. Эльвинг так и замерла на месте, прижимая к груди свитки. Замерла, но самообладания не утратила, по крайней мере, пока. Она с удивлением рассматривала мужчин, явно нолдор, покрытых пылью дальних дорог, и в направленных на нее взглядах различала ужас.
— Кто вы? Что вы тут делаете?
Растрёпанные рыжие волосы, рука на рукояти меча. Левая рука. Единственная?!
Незнакомцы не двигались с места. Не поприветствовали ее. Не ответили на вопросы. Вообще не произнесли ни слова. И безумная догадка, промелькнувшая просто так, начинала приобретать вполне конкретные очертания и смысл. Воспоминания ударили сразу же. Изо всей силы. Наотмашь. Самые страшные и яркие воспоминания — детские. Ребёнка, враз потерявшего все — родителей, братьев, дом, привычную и счастливую жизнь. Ребёнка, которого чудом спасли от того, чтобы тоже быть убитым. Жестоко убитым. Взрослыми, пришедшими, чтобы разрушать и уничтожать. Взрослыми, от которых не стоило ждать пощады или жалости. Они не пожалели никого — ни других взрослых, отдававших свои жизни, чтобы девочку успели спасти, ни ее маленьких братьев, уж точно ничем не угрожавших нападавшим. Они жаждали только крови. Вот с таким же отчаянием на лицах. Словно и не хотели вовсе, но не намеревались останавливаться.
Неожиданно накатила такая слабость, что Эльвинг чуть не рухнула на пол там же, где и стояла. Руки опустились, и свитки разлетелись по комнате, но она этого даже не заметила, не в силах отвести взгляд от своего прошлого. От своего кошмара. И от своей смерти. У неё не было ничего, чтобы защитить себя. Да и не смогла бы она защититься от двух опытных вооруженных воинов, убивавших не одну сотню лет. Почему-то вдруг подумалось некстати, что на этих вот самых мечах вполне могли быть когда-то следы крови её семьи или кого-то из тех, кого она знала и любила. Да неважно! На клинках в любом случае кровь её народа, сражавшегося и умиравшего за нее.
Теперь ей уже ничто не поможет. Она не в силах закричать, хотя и это было бы бессмысленно: за дверью никого, а с улицы ее не услышат. Никто не придет сюда, все на совете. А когда её наконец хватятся, будет уже слишком поздно. Она не успеет добраться до двери первой — слишком далеко, да и ноги подгибаются и совершенно не слушаются — она стоит-то едва-едва. Все кончено. Сейчас она умрет. И даже если Эарендилю удастся исполнить задуманное и вернуться, им уже не суждено будет увидеться. И малышей, так же как и её саму, ждет нелегкая сиротская доля. И…
Камень! Эльвинг судорожно сжала в руке Сильмарилл, прижав его к груди. Они пришли за этим, не за ней. Они его заберут и уйдут. Уйдут и, может быть, не станут её убивать. Оставят её её мужу, детям, её народу… И заберут Камень. Камень, омытый кровью её предков. Камень, принёсший им всем благополучие и процветание в черные дни, когда надежды ни на что уже не осталось. Камень, свет которого — чудо, исцеляющее землю, единственная защита против зла.
Нет! Они. Его. Не. Заберут.
Эльвинг не отдаст его до тех пор, пока может дышать. Только не его! С ней самой пусть будет что угодно, но Камень… Эта мысль словно придала ей силы и добавила решимости. Не менее отчаянной, чем у тех, что стояли напротив. Колени перестали подгибаться, и Эльвинг еще крепче сжала в руке спасительный Камень. Пока они вместе, она не боялась ничего.
— Что вам нужно? — уже вполне уверенно, вспомнив, что это её владения и она здесь хозяйка, поинтересовалась дочь Диора. — Что вы делаете в моей комнате?
***
Маглор стоял плечом к плечу с братом и чувствовал себя последней тварью в этом мире. Эльвинг их боялась. Девочка, осиротевшая по их вине. Моргот, пришедший в Форменос, возжелал взять чужое. Они пришли в Дориат вернуть свое, но почему, во имя Эру, в их действиях было такое отвратительное сходство?! Почему?! Как?! Когда они успели стать такими?! И насколько еще распространится это сходство?!
К их стыду и своей доблести, Эльвинг достаточно быстро справилась с собой. И раз она не спросила, кто они, значит сама догадалась. Что ж, тем лучше, не придётся представляться и позорить свои имена. Впрочем, куда ещё сильнее можно было их опозорить?.. Может так прямо и сказать ей, зачем пришли?
— Сильмарилл принадлежит нам, — раздался напряженный голос брата. — Отдай нам его, и мы уйдём. Мы, действительно, не желаем кровопролития, только хотим восстановления справедливости.
— Справедливости? — возмущённо откликнулась Эльвинг, словно окончательно позабыв про страх. — Вы полагаете справедливым смерть моих братьев, моих родителей? Всех тех, кто там погиб, когда вы напали на нас?! Такой справедливости придерживается только Бауглир!
— Не смей сравнивать нас с ним! — вырвалось у Маглора, хотя совсем недавно эта же мысль пришла ему в голову самому.
— Мы предлагали Диору решить вопрос миром, — сухо ответил Маэдрос, с трудом, но сохраняя большее самообладание, нежели его брат. Он умел сдерживать любые эмоции, даже разрывающие изнутри. Пришлось научиться однажды. Бауглир, значит… Пусть! Сейчас нельзя было отвлекаться, главное — идти к цели. А цель того стоила. Остальное — потом. — Он сам не захотел.
— И был убит! — резко вмешалась Эльвинг. Ее уже тоже почти трясло от бешенства. — Достойное решение, ничего не скажешь!
— Он мог согласиться!
— Вы могли не нападать!
— Не могли, — перебил её Маглор, и в голосе прозвучала скорбь. — Ты не понимаешь, Клятва. Она дана была именем Создателя, и мы не можем от неё отказаться. А Диор мог…
— А мне плевать на вашу Клятву! — возразила Эльвинг. — Тем более, если вы поклялись убить моего отца, мою мать, моих братьев! Что они вам сделали?! Зачем? За что?! Это было мирное решение вопроса?!
— Камень принадлежит нам, — все так же сухо пояснил Маэдрос, с видимым усилием борясь с ураганом в своей душе. — Ты же знаешь, что его создал наш отец. И мы должны его вернуть. Мы предлагали Диору…
— Кому вернуть? — не унималась Эльвинг, никогда не представлявшая себе, что такой разговор может состояться, и все же всегда знавшая, что рано или поздно они придут. За Камнем. — Феанор давно мертв. И кроме того, что же вы не возвращали его, пока он был у Бауглира? Или с ним справиться у вас сил нет, а мы…
— У вас тоже нет сил, чтобы с ним справиться! — снова не смог удержаться Маглор. Он сам не мог понять, зачем говорил это, но слова слетали с языка сами, словно молчать он просто больше не мог. — Ни у кого их нет. Ни теперь, ни раньше.
— И все же этот Камень не у Бауглира! И не вашими стараниями! — Она разжала пальцы, позволяя Сильмариллу засиять ярким светом. Все взгляды невольно притянулись к ожерелью. — Их есть еще два. Почему же вы явились ко мне за этим? Или меня убить проще, чем его? Безоружная женщина — не такая уж большая преграда, так ведь.
— Что ты несешь?! — перебил ее Менестрель, но тут вмешался Маэдрос:
— Этот Камень тебе тоже не принадлежит. Моргот украл его у нас. Берен и Лютиэн всего лишь забрали его у вора. И теперь его нужно вернуть. Вот и все. Просто отдай его нам, и мы уйдём.
— А то что? — Эльвинг насмешливо скривилась. — Заберёте силой? Убьёте меня? А убивайте! Только я вам его все равно не отдам! — Она откинула в стороны руки, слегка подалась вперёд и выпятила Сильмарилл. — Берен и Лютиэн заплатили за него своей кровью. Государь Элу Тингол. Мои родители. Вы полагаете, мой отец из чистого упрямства отказался отдать вам Камень? Тогда вы просто ничего не поняли. Свет этого Камня не простой. Он принёс благополучие и процветание нашему народу, и мы…
— Смерть он принёс вашему народу! — вмешался Маглор. — Берен погиб из-за него, и только чудо вернуло его к жизни, не Сильмарилл. И Тингол, и гномы, возжелавшие поживиться чужим. И твой отец, решивший, что Камень стоит отданных за него жизней. Он безумец!
— Нет! — вскрикнула Эльвинг. — Нет! Он стоит! Вы не понимаете. Когда вокруг тьма и отчаяние, и вдруг вы обретаете свет, разве не отдадите вы свою жизнь и всё, что у вас есть, ради того, чтобы его сохранить, сберечь, не потерять снова?! Это чудо для всего народа. Это — благо. Как он мог отдать его вам?!
— Но он принадлежит нам, — снова отозвался Маэдрос, уже взявший себя в руки окончательно и ни капли не проникшийся её доводами. — И я сомневаюсь, что Сильмарилл обладает хотя бы частью тех свойств, что вы ему приписываете. Отец был величайшим Мастером, но он не создавал чудес.
— Уходите, — неожиданно предложила ему Эльвинг. — Я прикажу, чтобы вас выпустили. Уходите и запомните, что никогда никто из нас не отдаст вам Камень, хранящий наш народ. Последняя надежда. Почти последняя. Вам придётся перебить нас всех. До последнего ребёнка. И только тогда вы сможете его забрать. Только так. Каждый из жителей нашего города, к какому бы народу он ни принадлежал, будет сражаться с вами до последнего вздоха. И только тогда вы его заберёте, когда ему уже некого будет хранить.
Феаноринги оба посмотрели на дверь, но не двинулись с места. Может быть, она и не лжёт, и правда позволит им покинуть устье Сириона живыми. Но уйти вот так, стоя в двух шагах от Камня?! Да к тому же уйти, чтобы вернуться…
— Ты сумасшедшая, как и твой отец, — с бесконечной тоской в голосе заметил Маглор.
— Что же вы не уходите? — проигнорировала его замечание Эльвинг. — Не верите мне? Даю слово, вас никто не тронет. Уходите! Вот вам «мирное решение вопроса», — усмехнулась она. — Как видите, теперь я предлагаю его вам.
— Ты что, не понимаешь, что мы вернёмся? — устало поинтересовался Маэдрос, только что от жеста, обозначающего степень глупости поступка, воздержался. Из вежливости: женщина, всё-таки, хоть и упрямая дура.
— Понимаю, почему нет, — снова усмехнулась в ответ Эльвинг. — Но ваше войско придет сюда, даже если вы оба не вернётесь. Это ничего не изменит, а ваши жизни мне не нужны. Я — не убийца, в отличие от вас.
— Если мы убийцы, как ты говоришь, — Маэдрос тоже усмехнулся, мрачно и жестко. — То что нам мешает убить тебя сейчас и уйти с камнем? С чего ты решила, что ты здесь хозяйка положения? — А про себя подумал, что ясно с чего: за окном ЕЁ город, в котором живут ЕЁ подданные. И даже если они сейчас её убьют, чего они, конечно же, делать не собирались (Эру, правда ведь, не собирались?!), с Камнем им отсюда всё равно не выйти. Да и без Камня, в общем-то, тоже. Глупая была затея, в общем-то. Теперь придётся за неё расплачиваться. Им ведь тоже не нужна её жизнь, и если нет шансов на успех, стоит ли её отнимать?
— Мы — не убийцы, — заметил Маглор, вынырнув из собственных мыслей. — А вот ты — да, если готова развязать войну, когда её можно избежать. Ты предлагаешь нам уйти, думая, что делаешь нам великое одолжение и демонстрируя невероятную доблесть. На самом деле это — невероятная глупость с твоей стороны. И ты толкаешь нас к выбору, нелёгкому выбору: или сейчас принять твою милость и уйти, сохранив жизни себе и тебе, но обрекая на гибель десятки, сотни. Здесь не Дориат. Тут вам будет сложнее защищаться. Или мы можем наступить на горло своей чести и совести, пожертвовать ими и тобой, и собой, но попытаться остановить войну. Спасти остальных. Разве такой расчёт не будет более справедлив?
Эльвинг усмехнулась, теперь уже зло.
— Вот как?! А может просто отдать вам Камень, и вы уйдёте?
— Именно за этим мы и пришли, — подтвердил Маэдрос, тоже с изрядной долей сарказма. Но издевался он не над ней — над собой. Они сами загнали себя в тупиковую ситуацию, из которой теперь не найти выхода. Можно сколько угодно насмехаться и шутить, но что делать на самом-то деле?!
— Так почему, когда я вам говорю: уходите, вы утверждаете, что я провоцирую войну? Это ВЫ собираетесь вернуться и убивать нас, если я не отдам Камень. Мы на вас нападать не планируем. Вы поклялись убить нас, так почему это наша вина, если мы не пытаемся избавить вас от исполнения вашей клятвы? Благополучие моего народа для меня сто раз важнее каких-то ваших там обещаний всем отомстить. Мстите, если вам так надо. Только не лгите себе, что в этом виноват мой отец или я. Это ваша собственная вина.
— Не стоит говорить о том, что тебя не касается! — оборвал ее Маэдрос. Рассуждать можно долго, но это ни на шаг не приблизит их к развязке. А тянуть таким способом время глупо и бессмысленно тоже. Решение не возникнет с течением времени. Оно уже было, только совершенно неприемлемое.
— Я бы и не говорила, если бы не касалось!
— Пожалуйста, послушай меня, Эльвинг, — устало попросил Маэдрос. — Я не для себя прошу. С нами всё кончено. Мы не можем не выполнять Клятву, даже если бы и хотели. Мы — не можем. Ты — можешь, пожалуйста, ради всех, всё ещё оставшихся в живых, давай предотвратим очередное кровопролитие, жестокое и бессмысленное. Ты видишь — я прошу тебя и надеюсь на понимание, ты же женщина…
Закончить он не успел, как и собеседница — отреагировать на его слова. Под кроватью раздался неожиданный шум. Эльвинг отступила назад, Маэдрос всё-таки схватился за меч, а Маглор нагнулся, заглянул, неожиданно отклонился в сторону, а потом стремительно опустился на колено, сунул руку под кровать и вытащил оттуда мальчишку. Ребёнок извивался отчаянно и пытался ткнуть обидчика небольшим, по росту, мечом. Оружие было тупым, к тому же Менестрель успешно уклонялся, стараясь не только не уронить мальчишку, но и не навредить ему ненароком.
— Элрос! — в отчаянии кинулась вперед Эльвинг, но уткнулась в кровать на своем пути. А кроме того осознала ужасный факт: ЕЁ ребенок был сейчас в руках её ВРАГОВ, обещавших совсем недавно убить её и всех тут за право обладать Камнем. Женщина судорожно прижала Сильмарилл к груди, выдав свои мысли, и круглыми от ужаса глазами уставилась на феанорингов. Если они потребуют отдать его сейчас… Что сделала бы мама? А леди Идриль? О Эру!..
Маглор и без того не собирался удерживать ребенка силой. Он просто пытался не уронить его, но когда взглянул в лицо его матери… Худшего момента в своей жизни Менестрель припомнить бы не смог. Он по её глазам видел, ЧТО она сейчас подумала. Какая мерзость! И до чего нужно было дойти, чтобы иметь ТАКУЮ репутацию?! Впрочем, ясно до чего — до Дориата и дальше… Побледнев от отвращения и отчаяния, эльда шагнул к кровати с другой стороны и не просто выпустил — подтолкнул ребёнка в сторону матери, чтобы только она перестала так смотреть. Мальчишка бросил своё оружие и кинулся к ней на шею, запнувшись на мягкой постели. Эльвинг выдохнула и сжала сына так, словно вырвала его только что из лап самого Моргота.
Маглор переглянулся с братом, молча убравшим в ножны ненужный клинок. Всё. Мальчишка был последней каплей. Нужно уходить. Уходить быстрее, пока Клятва не заставила… Впрочем, до этого они бы не дошли. По крайней мере, им хотелось в это верить. Да и больше здесь нечего делать, даже если там за дверью их ждала смерть.
Они уже сделали несколько шагов к двери, даже не обернувшись на Камень, когда раздался стук. И почти сразу дверь распахнулась: ответа стучавший дожидаться не стал. Феаноринги не успели выхватить оружие, а на пороге появился явно синда, не особенно молодой и совершенно безоружный. От неожиданности он сперва отпрянул назад, а потом на лице моментально проступило узнавание.
— Даурион! — Эльвинг собралась моментально и решительно бросилась вперёд , не выпуская сына из рук. — Успокойся! Не нужно паники! Мы обсуждали с ними важные вопросы. А теперь я прошу тебя проводить лорда Маэдроса и лорда Маглора до границ контролируемой нами территории. Дальше они сами доберутся. А до тех пор я прошу тебя обеспечить их полную неприкосновенность. Они прибыли сюда на переговоры, озвучили свое предложение и получили мой ответ. Безопасность парламентеров — вопрос нашей чести. Надеюсь, я могу на тебя положиться. Это мой приказ и моя личная просьба. Прощайте! — повернулась она к феанорингам. — Надеюсь, прощайте! Но если нет, то до встречи! Мое мнение вы знаете, остальное решать вам.
Братья уходили, все еще не веря, что всё действительно случилось с ними наяву. И то, что они смогли беспрепятственно пробраться сюда. И то, что смогли сейчас уйти. К сожалению, им придётся вернуться. Это понимали и они оба, и женщина, которая их отпустила, и даже их провожатый, не знавший толком, в чём дело, в котором верность приказу своей владычицы пересилила ненависть к врагам, уничтожившим его страну и лишившим его дома и благополучия.
Но главное, они смогли уйти сейчас. Это значило, что Клятва ещё не окончательно лишила их разума и воли, и пока ещё они смогли найти в себе силы не переступить хотя бы последнюю черту. Хотя бы пока. Это была не победа, но ещё и не поражение, что уже значило не так мало.
Эльвинг смотрела им вслед, обнимая сына, и надеялась, что а вдруг чудодейственный Камень повлиял и на них, раз они пощадили и её, и ребёнка, хотя спокойно могли бы расправиться с обоими. Вдруг что-то в них изменилось, и они смогли её услышать и не придут сюда больше? А если придут… Ну что ж, они ведь давно уже ждут такого развития событий. Только Камень она никому не отдаст. Свет принадлежал только им, и делиться им они были не намерены.