Название: Волшебный край
Задание: ситуация «Туда и обратно»
Размер: 2138 слов
Жанр/категория: джен, гет, драма
Рейтинг: PG-13 (12+)
Персонажи/Пейринги: новые персонажи
Примечание: Хродвин — простая девушка и живет обычной жизнью, где есть родители и братья, подруга детства и золотоволосый молодец, который желает, чтобы она стала его женой... Но в снах, дивных, великолепных снах, все иначе...
Хродвин поставила на крыльцо корзину свежевыстиранного белья и села рядом. Летний вечер был хорош: не слишком жаркий, тихий, золотисто-зеленый в лучах заходящего солнца. В такое время чудо кажется близким — только руку протяни — и особенно хорошо мечтается о самом удивительном и невероятном.
Хотя Хродвин мечталось и всегда хорошо: при какой угодно погоде, в любом месте. Полоскала ли она белье на реке, стряпала в кухне, шила ли, сидя у окна, или ухаживала за лошадьми — стоило только на мгновение остаться один на один со своими мыслями, и мечты тут как тут. Вернее, не мечты даже — воспоминания.
Да, именно так. Хродвин твердо верила: все, что она видит в снах, — на самом деле, память об иной жизни в ином мире. Иногда она про себя называла ту жизнь "моя настоящая". Теперешняя жизнь Хродвин, конечно, тоже была настоящая — до того, что никуда от нее не деться. Да только словно бы не ее. Будто она случайно попала сюда и все здесь чужое. Хоть и знакомое, многое и любимое даже, но все равно чужое. А дом ее остался там, куда она может теперь заглянуть только во сне. И судьба ее там, и родные души... вернее, одна душа. Вот если бы...
— Хродвин, ты что делаешь? — спросила мать, выглядывая из окна.
— Белье вешаю, — ответила Хродвин и улыбнулась матери.
Идгит покачала головой, но не сердито.
— Мечтаешь все, — вздохнула она. — Как правда развесишь белье, приходи, я хлебное питье из погреба достала — холодное. Хорошо! Только уж долго не тяни, а то оно нагреется.
— Ладно, мам, — сказала Хродвин и, подхватив корзину, пошла вглубь сада.
Вот если бы встретить того, кого она видела в своих снах. Да только не появится он в краю всадников: темноволосый, с сияющими серыми глазами, с тонкими, но сильными руками. Никогда его руки не держали ни меча, ни поводьев коня, зато он умеет творить целые истории из движущихся картин. И так приятно идти с ним рука об руку, и когда он обнимает ее и гладит по волосам, и... ох, об этом думать стыдно скромной девушке. Хродвин покраснела, хотя подслушать ее мыслей никто не мог.
Белья немного осталось: рубаха да пара штанов. Все почти повесила, пока задумалась. Сейчас закончит и в дом. Прохладное хлебное питье и правда вкусное, бодрит... А там, во сне, она пила другое... горячее, горьковатое и в то же время сладкое, и с таким приятным, волшебным ароматом... В нем точно было молоко. И еще много чего, но названий для всего остального Хродвин не знала. Где же ей знать, если ничего этого здесь не бывает, только там.
Но Хродвин помнила вкус. Каждый раз просыпаясь, она помнила вкус и запах очень ярко, хотя все остальное, что она ясно видела во сне, наяву ускользало, вспоминалось смутно.
***
Воспоминания об иной жизни значили для Хродвин слишком много, чтобы можно было просто держать их при себе, поэтому она часто рассказывала о них Фритсвит. В конце концов, кому и говорить, если не ей. Они ведь с самого детства дружили. Фритсвит была тихая, рассудительная девушка, дочь лекарей, ни в какую "иную жизнь" она не верила. Но слушала рассказы подруги внимательно, даже с интересом. Иногда приговаривала не то восхищенно, не то обеспокоенно:
— Ну и фантазия у тебя.
— Это не фантазии, а воспоминания, — возражала Хродвин.
Но спора обычно не выходило, ссориться не хотелось обеим. А вот обсуждать мир из снов Хродвин они обсуждали, бывало. Фритсвит старалась найти в этих снах что-то похожее на настоящее. Или в настоящем что-то похожее на эти сны.
— Ты говоришь, что там целые дни проводишь в доме знаний, слушаешь мудрых и читаешь книги, так? — однажды спросила Фритсвит.
— Да, так, — согласилась Хродвин. — Я же рассказывала. — Высокая, до самого неба, башня, и в ней мудрые, много мудрых, и каждый день люди приходят к ним, чтобы слушать, и так сами учатся мудрости. А еще люди ведут между собой ученые споры... и ходят в хранилища книг, такие огромные, что даже не описать... читают эти книги и из них тоже учатся мудрости. И они счастливы, — горячо закончила она.
— Хорошо, хорошо, я верю, что они счастливы, — согласилась Фритсвит. — Я бы и сама, наверное, была счастлива, если бы могла попасть в хранилище мудрости и учиться там. В Гондоре, к примеру, — взгляд ее на мгновение сделался мечтательным. — Только навряд ли я туда попаду, — Фритсвит тряхнула головой. — Да и ты тоже. Хотя, конечно, гондорцы темноволосы и сероглазы, как герой из твоих снов.
— Не нужна мне мудрость гондорцев, — решительно возразила Хродвин. — Она не такая, как там, я знаю. И сами гондорцы мне не нужны. Что мне до их волос и глаз?! Ни один из них не тот, кого я люблю, и не может им быть. Они просто воины, как и мы. А мой любимый особенный, другого такого не сыскать на свете. И тебе не нужно в Гондор, ничего там нет интересного, — добавила Хродвин, обнимая подругу. — Вот если бы ты была там, в мире, который я вижу во сне, это было бы здорово! — она замолчала на мгновение, потом протянула задумчиво: — Знаешь, мне кажется, ты там и была. Да-да, точно! Я тебя видела. Ты тоже ходила к мудрым, как и я.
— Ох, перестань, — отмахнулась Фритсвит.
Но по ее смущенной улыбке было понятно, что сказанное приятно ей, хоть она и не верит.
Иногда в снах Хродвин выяснялось что-то особенно интересное и неожиданное, и ей едва хватало терпения дождаться следующей встречи с Фритсвит, чтобы рассказать об этом. Один раз она даже прибежала к ней до рассвета, разбудила и сказала:
— Я вспомнила имя!
— Чье? — спросила Фритсвит, изо всех сил стараясь не заснуть опять.
— Мое имя!!! — прокричала Хродвин.
— Тише, весь дом переполошишь, — шикнула Фритсвит, у нее самой сон от этого возгласа, наконец, прошел, и она задала вопрос, которого ждала подруга: — И какое это имя?
— Анна, — ответила Хродвин. — Правда, красиво?
— Красиво, — согласилась Фритсвит. — Эльфийское что-то. На Хродвин не очень похоже.
— Какая разница, похоже или не похоже? — удивилась Хродвин. — Оно мое, я чувствую.
Так Хродвин потихоньку делилась с подругой кусочками своего мира, удивительного волшебного края, где она чувствовала себя гораздо больше дома, чем там, где вправду жила. Хродвин так любила этот мир, так радовалась, когда ей удавалось запомнить новое. Одно открытие восхитило ее даже больше, чем собственное имя:
— Знаешь, я умею давать радость, — сказала она Фритсвит.
— Конечно, умеешь, — ответила Фритсвит. — Ты хорошо поешь, танцуешь, на тебя приятно смотреть, и люди радуются.
— Нет, не так. Радость холодная и круглая, разноцветная, — сказала Хродвин. — Я раздаю ее другим, и они счастливы.
Она широко улыбнулась. Это была так здорово — уметь давать радость. Но Фритсвит почему-то ее настроения не разделяла. Она, наоборот, нахмурилась.
— Это уж слишком! — вдруг сердито воскликнула она. — Сначала мудрецы, потом возлюбленный, который умеет плести иллюзии, волшебный напиток, эльфийское имя, а теперь ты и сама сделалась чародейкой! Проснись! Ты не попадешь на Заокраинный Запад, не встретишь эльфа, не попробуешь лимпэ и сама эльфийкой не станешь! Вся твоя другая жизнь — просто слишком много эльфийских легенд! Если не хочешь совсем ума лишиться, пей на ночь отвар мяты! Тогда, наверное, все пройдет.
Хродвин сперва опешила. После Войны Кольца эльфы в Рохане не считались злыми или опасными, и эльфийские легенды были, она их, в самом деле, часто слушала. Но нет... не может быть, чтобы ее сны были навеяны этими легендами. Не может быть. Хродвин стало страшно. А потом вдруг накатила злость. Слова рвались наружу, обгоняя друг друга:
— Вот значит как! Я, выходит, сумасшедшая! Интересно. Вот только имя у меня не эльфийское, я и не называла его так никогда. Это все ты. Еще кто из нас наслушался легенд! Нет в том мире никаких эльфов! И тебя там тоже нет! И не было никогда!!!
А потом Хродвин отвернулась и убежала, чтобы Фритсвит не видела ее слез. Еще не хватало.
***
На самом деле, Хродвин не знала точно, кто был в мире из ее снов, а кого не было. Родителей и братьев она там ни разу не встречала и иногда была уверена, что их там нет. Но бывали и другие моменты, минуты особенной нежности к ним здесь, в этом мире, когда и представить было страшно, что их может не быть. Особенно мамы. И отца. И Ранда — ее младшего братишки. Они должны быть, непременно должны!
— Мечтаешь об эльфах?
Хотя, может, без Ранда она бы и обошлась. И он туда же. Эльфы.
— Что за глупости! — возмутилась Хродвин вслух.
— Галан говорит, все девчонки мечтают об эльфах, — ответил Ранд.
— Ему-то откуда знать? — спросила Хродвин, такого объяснения она не ожидала, так что даже перестала сердиться.
Ранд пожал плечами, показывая, что приятелю всяко виднее.
— Я об эльфах не мечтаю, — твердо сказала Хродвин.
— Тогда о ком? — спросил Ранд и тут же усмехнулся: — А, знаю, об Эгберте. Жених и невеста! Жених и невеста!
Вот же несносный мальчишка! Эгберт! Это хуже эльфов. Хродвин даже сама почувствовала, как бледнеет.
Эгберт был одним из всадников личной дружины короля Эомера. Храбрец и красавец. Его родители жили здесь, совсем рядом. Весной он приезжал к ним на побывку и не придумал ничего лучше, чем посвататься к Хродвин… По нему вздыхали тайком все окрестные девицы. Да только она-то не вздыхала!
Хродвин так испугалась, что заболела в тот же вечер и неделю пролежала в жару, хотя до того за всю жизнь не было у нее никакой серьезной хвори. Эгберту уже пора было уезжать, так что ответ ему дал Вайерд, отец Хродвин.
— Моя дочь еще слишком юна, чтобы стать твоей женой, — сказал он. — Если она тебе дорога, возвращайся через год. Может быть, тогда она ответит тебе.
— Слишком юна! — воскликнул Эгберт. — Иные в ее годы уже растят сыновей!
— Но ты хочешь взять в жены Хродвин, а не другую девушку, — ответил Вайерд.
Эгберт молчал.
— Если для тебя разницы нет, не приходи через год, — сурово заключил Вайерд.
У Хродвин, которая слышала весь разговор, слезы навернулись на глаза от нежности и благодарности к отцу. Родной, хороший! Сдержанный и молчаливый человек, Вайерд не часто показывал свои чувства, но в тот миг Хродвин почти до боли остро ощутила, как же он ее любит.
— Я приду! Приду через год! — ответил Эгберт.
Голос у него дрогнул, и Хродвин стало его даже жаль. Но все-таки она была счастлива, что ей не нужно выходить за него замуж, и даже еще больше счастлива, что не нужно объяснять, почему она идти за него не хочет. А год — это еще очень долго, мало ли что может случиться.
Но проходили дни, лето уже перевалило за середину, и ничего не случалось. И Хродвин поневоле начинала беспокоиться. Что будет, если Эгберт вернется следующей весной? Как она станет объясняться с ним? Что скажет родителям?
— Прости, Хродвин, — сказал Ранд, заметив ее бледность. — Я больше не буду, не буду так говорить, только ты не болей снова!
Ну вот, уже чуть не плачет.
— Не бойся, не буду болеть, — пообещала Хродвин, заставляя себя улыбнуться.
Да, болеть точно не надо. Но что же делать? С Эгбертом. И с тем, другим, из ее снов, чье имя она всегда знает в том мире, но никогда не может вспомнить? Что делать? Что?
Хродвин вздохнула. Тряхнула головой.
Непонятно. Но у нее есть еще целый... почти целый год, чтобы решить. И сны. Ее волшебные сны.
***
Лекция закончилась, и Анна стала торопливо убирать вещи в сумку. Настроение было приподнятое: что может быть лучше, чем слушать спецкурс по интересной теме у талантливого преподавателя!
— У меня есть один вопрос...
— И у меня...
— Я за тобой...
Группа не желала расходиться, студенты окружили профессора, явно настроившись расспрашивать его еще четверть часа, не меньше, а то и все полчаса.
Анна сама с удовольствием задержалась бы, но по понедельникам, средам и пятницам она после учебы работала, так что ей уже пора было бежать.
Десяти минут как раз хватает, чтобы промчаться от университета до торгового центра напротив, взбежать на третий этаж и точно к началу своей смены уже стоять у прилавка с мороженным: двадцать четыре лотка в два ряда — двадцать четыре вкуса, по два шарика в один вафельный рожок.
— Дыня и банан, пожалуйста...
— Ваниль и орех...
— Шоколад. Да оба. Ой, нет, лучше один шоколадный и один фисташковый.
— Клубника и пломбир... Спасибо!
— А мне лимон и лайм дайте...
К концу смены голова шла кругом, и ноги гудели, но Анне все-таки нравилось ее работа. Та самая, о которой она мечтала в детстве. Теперь у нее были другие мечты, но пока и это неплохо: мороженое и улыбающиеся лица, с учебой совмещать легко. Деньги, хоть небольшие, а не лишние.
Ей и так было неловко, что Александр один платил за их общую съемную квартиру. Правда, он считал, это только справедливо, ведь он старше, уже окончил учебу и работу нашел хорошую. А когда она получит диплом, они поженятся, и все всегда у них будет общее, так что не о чем волноваться.
Но Анна все равно переживала, что ему тяжело.
А он говорил:
— Мне всегда легко, когда ты со мной.
В десять вечера торговый центр закрывался, Анна выходила из него в начале одиннадцатого, и к этому моменту Александр уже ждал ее снаружи с двумя большими стаканами кофе в руках. Карамельный латте, их любимый. Они шли по улице, пили горячий кофе и болтали.
Рассказывали друг другу, как прошел день. Анна говорила о людях, которых видела в торговом центре, забавных, странных или трогательных... Александр о своей работе. Он был оператором. До встречи с ним Анна не знала об этой профессии почти ничего. Теперь — все. Или, по крайней мере, достаточно, чтобы понять, что ее любимый — настоящий волшебник своего дела. Ее настоящий волшебник.
Название: И море отдаст своих мертвецов
Задание: ситуация «Туда и обратно»
Размер: 2943 слова
Жанр/категория: джен, постканон
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: авторские персонажи
Примечание: 1. это не кроссовер, это трибьют. 2. имя одного из героев — анаграмма.
«Здесь была большая битва. Высокие люди с длинными мечами,
ужасные эльфы и визгливые орки. Они бились на равнине
у Черных врат дни и месяцы».
ужасные эльфы и визгливые орки. Они бились на равнине
у Черных врат дни и месяцы».
Улов был никакущим. Два тонких колечка и обрывок цепочки. За такое даже умбарские портовые попрошайки будут плевать вслед, не то что уважаемые всеми купцы. То есть они-то плевать не станут, но лучше бы плевали, чем эдак презрительно и свысока цедили: «Что, это все-о-о?»
Дэррик убрал находки в мешочек и, тяжело припадая на левую ногу, прошаркал на кухню. Загремел чайником, ложками, увидел, что сахара осталось на донышке бочонка, и расстроенно выругался. Золота не осталось, припасов тоже, а за то, что он принес в этот раз, выручить не удастся почти ничего. Он уселся на стул, переводя дыхание.
Ногу он распорол, когда пытался вытащить приятеля. Знал же, что если кто попался в «петлю», тому уже не сбежать. Дэррик не мог его оставить вот так просто, однако, когда повредил ногу, пришлось.
Это оказалась самая неудачная вылазка за полгода. Пострадал сам, потерял опытного помощника и ничего не принес. Что делать теперь, Дэррик не знал. Ногу надо лечить, а это стоит золота. Как и еда. Дэррик прихлебывал отдающий горечью кипяток (от чая тоже осталась сущая труха) и раздумывал, что ему делать. Можно было бы наняться к кому-то в работники, в деревнях осенью всегда нужна помощь, но рана не даст ему спокойно жить. Угораздило же.
Невеселые его мысли прервал стук в дверь.
— И кого это принесло? — проворчал Дэррик, поднимаясь.
За дверью стоял какой-то незнакомый тип. С него ручьями лила вода.
— Чего надо? — нелюбезно поинтересовался Дэррик. В рану словно угольев насыпали, так все горело.
— Мне сказали, тут живет Дэррик, искатель. Это Вы?
— Я, — все так же неласково произнес Дэррик.
— У меня есть для Вас дело. Работа. Могу я войти?
— Ну, раз так... — Дэррик посторонился, пропуская гостя. Тот был достаточно высок, чтобы приложиться лбом о притолоку.
— Осторожнее, — запоздало предупредил Дэррик.
— Уф, — гость пощупал голову. — Шишка будет.
Он, кажется, быстро позабыл про это, с любопытством озираясь по сторонам. Впрочем, любопытство скоро сменилось легкой гримасой разочарования.
— Думали, у меня тут груды сокровищ? — Судя по тому, как смутился незнакомец, Дэррик верно истолковал его взгляд. Он ухмыльнулся и стащил «рабочее» тряпье с продавленного ложа.
— Садитесь да рассказывайте.
Гость, неловко комкая в руках мокрый плащ, уселся.
— Да плащ-то повесьте, пусть сохнет.
— А, д-да, — пробормотал он, вскакивая и накидывая плащ на стул. Тот немедленно опрокинулся. — Извините! — совсем растерялся он.
Дэррик, кряхтя от боли, вернул стул в нормальное положение и сел на него, выжидательно глядя на незнакомца.
— Говорят, Вы лучший искатель в Эриадоре, — начал тот.
Дэррик не сдержал иронической улыбки и красноречиво развел руками, указывая на обстановку.
— Так вот, я хотел дать Вам заказ.
— Это невозможно. Я повредил ногу, и у меня нет помощника. А в одиночку туда не ходят.
Гость сник и выцвел. Дэррик подумал, что заказ, чем бы он ни был, важен для него. Незнакомец не производил впечатления заядлого коллекционера или взбесившегося с жиру купца, которому вынь да положь что-нибудь оттуда, чтобы было чем похваляться перед менее богатыми собратьями по ремеслу.
Вдруг гость поднял голову, и в его глазах снова загорелся огонек.
— Вам же обычно платят после вылазки?
Дэррик кивнул.
— Так а я заплачу до. Вылечите ногу и возьметесь. — Незнакомец с надеждой посмотрел на Дэррика. — Что же до помощника, то я бы хотел идти сам. Это тоже часть заказа.
— Исключено, — нахмурился Дэррик. — Вы ничего об этом не знаете. Погибнете сами и меня погубите.
— Я знаю, — горячо заговорил гость. — Я много расспрашивал и изучал, собрал все рассказы и...
— И это нисколько не подготовит Вас к тому, что может случиться там. — Дэррик хмуро поглядел на незнакомца. — Я могу за это взяться, если Вы и правда намерены заплатить вперед. Подлечусь и пойду. Только скажите, что требуется.
— Мне нужно самому, понимаете? — умоляюще пробормотал гость. — Я... я исследователь, ученый.
В ноге особенно сильно дернуло, и Дэррик тихо застонал от боли. И от разочарования тоже. На голову искателям время от времени сваливались такие вот исследователи, авантюристы и просто любопытствующие. Все без исключения получали отказ — потому что никакая груда золота не стоила собственной жизни, которой в этом случае приходилось рисковать вдвойне.
— Послушайте, — горячо заговорил незнакомец. — Я понимаю, о чем прошу. Но я обещаю, нет, я клянусь — я выучу все ваши правила, я буду слушаться беспрекословно, и если вы скажете, что мы возвращаемся, не пройдя туда и тридцати шагов, я вернусь. Но я должен это увидеть или хотя бы попытаться.
Дэррик должен был отказаться. Но отсутствие средств к существованию убьет его так же верно, как и вылазка с неопытным спутником. Он судорожно сглотнул.
— Хорошо, — нехотя сказал он. — Вы платите вперед, я лечусь, а потом мы идем. И там вы выполняете все, что я скажу.
Гость с готовностью закивал и полез в карман, откуда на свет появился потрепанный мешочек. Он вытащил несколько монет и протянул Дэррику. Тот кивнул, принимая серебро. Арнорская чеканка. Уже неплохо.
— Приходите через неделю. Надеюсь, этого времени хватит.
Незнакомец радостно улыбнулся.
— Меня Амлайт зовут.
Спустя десять дней они вышли из Форноста. За это время нога успела подзажить, и, хотя Дэррик еще прихрамывал, лекарь уверял, что через неделю от раны и следа не останется.
Амлайт оказался сносным попутчиком. Не болтал, с расспросами не приставал и не ныл, что они идут окольными путями. Дэррик начал было проникаться симпатией к его упорству, но одернул себя. Не хвали день до заката.
Под вечер первого дня пути, когда они устроились на опушке леса у небольшого, весело горевшего костерка и Дэррик только-только набил трубку, Амлайт попросил:
— Расскажите, чего ждать там.
Верхушки деревьев горели всеми цветами золотого и алого в лучах закатного солнца, трубка пускала маленькие, солидные колечки дыма, костер уютно потрескивал, и Дэррику весьма не хотелось заводить никакие разговоры, а уж такой и подавно.
— Если б кто наверняка знал такое, то место не было бы таким гиблым, — все же ответил он.
Амлайт поворошил веткой дрова, и костер разгорелся ярче, отбрасывая пляшущие тени.
— А как Вы повредили ногу?
— Пробовал вытащить своего спутника. Хотя дело это было безнадежное, в «петлю» он попал.
— Что это?
— Есть там такие места... С виду нипочем не отличить от нормальных. А только если попадешь туда, уже не выйдешь, будешь по кругу ходить, и за его пределы тебя сила какая-то не пускает.
Амлайт вздрогнул. В его воображении живо нарисовалась картинка, как он мечется среди незримых стен.
— Значит, мы в любой момент можем туда угодить?
— Если головой не думать, можно и в костер пальцы сунуть, — ворчливо отозвался Дэррик. — Такое бывает только между двух дюн. Камень кидаешь и смотришь, пролетит он или нет.
Исследователь зримо погрустнел, и Дэррик понял, что несмотря на все «изучения вопроса», Амлайт в глубине души считал, что большая часть рассказов — выдумки.
— А почему Вы искателем стали?
Дэррик пожал плечами.
— Когда все только началось, казалось, что это верный способ разбогатеть. А потом стало поздно что-то менять. А Вам туда зачем? — Дэррик не смог удержаться от встречного вопроса.
— Есть у меня одна теория... — задумчиво произнес Амлайт. — Проверить хочу.
Он растянулся на хвойной подстилке и, заложив руки под голову, устремил взгляд в небо, почти полностью скрытое ветвями деревьев. Но Амлайт и так знал, что сегодня Вечерняя звезда не взойдет. Она не появлялась на небосклоне уже лет восемь.
За разговорами и дорожными хлопотами они и не заметили, как добрались почти до самого подножия Синих гор. Их вершины терялись в облаках, и Дэррик почувствовал торжественный трепет, который охватывал его каждый раз, когда он видел высокие пики. Он любил горы.
Дальше их путь лежал через Форлиндон, нынче совсем опустевший из-за близости Странных Земель. «Кое-кто тут все-таки живет, — скупо пояснил Дэррик, отлучавшийся пару раз и что-то приносивший потом в своем мешке. — И снабжает искателей необходимым, если им случается попасть в неприятности».
Амлайт его ни о чем не спрашивал. Он, казалось, сильно нервничал и не хотел этого показывать. Дэррик и сам был внутренне напряжен. Там нельзя расслабляться.
На следующий день они должны были вступить в Странные Земли и сейчас еще раз обговаривали свои действия. У Амлайта была какая-то диковинная карта («Копия с очень старой», — ограничился он объяснением, отказавшись ее показывать), которую он сверил с картой самого Дэррика, после чего собственноручно проложил по ней путь. Идти они должны были все время на северо-запад. Дэррик только крякнул, когда увидел маршрут, и предупредил, что в точности ему следовать не удастся. Амлайт возражать не стал, сказав, что его интересует общее направление, которое «должно вывести к нужному месту». Что это за место, он тоже отказался говорить.
***
Границу нормального, привычного мира и Странных Земель было видно четко. Растительность почти сошла на нет, а вместо привычного дерна под ногами хрустела галька. Довольно скоро ее стали перемежать полосы песка, которые ширились и ширились.
Они шли не спеша, но и не слишком медленно. Каждый нес по два меха с водой. «Воды для питья там нет совсем, — говорил Дэррик. — Попадаются болота да крохотные озерца, но все они соленые». Амлайт рассчитывал, что запасов им хватит. Впритык, но хватит. Он осторожно шагал, стараясь поднимать как можно меньше пыли. Нос и рот были завязаны платком, но полностью он защитить не мог, и сперва Амлайт постоянно кашлял.
Дэррик шел первым. Иногда он замирал, и тогда Амлайт останавливался тоже. Но тревога оказывалась напрасной — Дэррик проверял какие-то ориентиры, и они двигались дальше.
Местность была неровной, им то и дело приходилось подниматься на барханы и спускаться с них — раз по десять кряду. И перед каждым спуском Дэррик кидал камень, проверяя, не притаилась ли между склонами «петля». Он ходил этим путем не единожды, но не доверял этому месту ни капли. Слишком памятны были и «петли», и «ямы», и «сети».
Впереди и чуть левее садилось солнце. В его закатных лучах эта земля казалась еще нереальней.
Пески сменились красноватой глиной. Шагать по ней было куда как проще, хотя пыли меньше не стало. Зато вновь начала попадаться зелень, а если им случалось увидеть соленое озерцо, то вокруг него непременно росла упорная и стойкая трава.
Несколько раз им пришлось останавливаться, возвращаться назад и искать другой путь: пробный камень то не пролетал вроде бы пустоту насквозь, то исчезал, то резко падал на землю, будто встретившись с преградой. Амлайту казалось, что худшим в опасных местах была их незаметность. Стоило пренебречь проверкой, и ничто не указало бы на ловушки.
Вот и теперь брошенный камень попросту исчез — как это всегда и бывало над песчаными отмелями. Дэррик сердито крякнул, и они направились в обход полосы — как назло, длинной.
На другом ее конце они увидели ложбинку, заполненную мутной водой. Края ее поросли жесткой, упрямой и жадной до жизни колючкой. Амлайт, занятый мыслями о большом крюке, который им пришлось сделать, и обеспокоенный тем, что им может и не хватить воды на возвращение, не сразу заметил, что с краю ложбинки что-то блестит. Зато наметанный взгляд Дэррика ухватил это сразу. Он подошел поближе и не удержался от восторженного возгласа.
В воде, острием вверх, лежал кинжал. Амлайт увидел сначала его — а потом все остальное. Дэррик, наклонившийся было вытащить находку из озерца, застыл и медленно разогнулся.
Кинжал был зажат в руке — в том, что от нее осталось. Плоть давным-давно истлела, но кости сохранились, и выбеленные фаланги пальцев охватывали рукоять. Само оружие выглядело новехоньким, без единого ржавого пятна.
Дэррик отступил на шаг. Его опрокинутое лицо яснее ясного говорило о том, что творится у него в голове.
— Здесь что же... когда-то жили люди... а мы... — он замолчал. И произнес с нажимом: — Я бы никогда не взял с этой земли ничего, если бы знал.
Не менее потрясенный Амлайт опустился на колени рядом с озерцом, рассматривая скелет. Внимание его привлекло клеймо на лезвии, у самой рукояти. Эмблему сложно было рассмотреть сквозь нечистую воду, но доставать оружие Амлайту и в голову не пришло. Клеймо походило на изображение лучистого солнца, но, может, Амлайту это лишь показалось.
Больше они ни сказали друг другу ни слова до самого вечера. Амлайт еще глубже ушел в свои мысли и время от времени тихонько бормотал что-то себе под нос, а иногда загибал пальцы, будто что-то подсчитывая.
К концу этого, шестого дня здесь, из четырех бурдюков у них осталось три. Они растягивали воду, цедя ее чуть ли не по капле в потрескавшиеся до крови губы, и постоянно хотели пить. В пересохшем горле драло невыносимо, а ветер-суховей, гонявший облака песка и пыли, словно поставил себе задачей доконать людей, забредших куда не следует.
Солнце ушло куда-то за тучи, и Дэррик будто очнулся. Ему приходилось прямо-таки заставлять себя передвигать ноги. Жажда становилась нестерпимой, и они позволили себе по три глотка.
— Если… — с трудом разлепив губы, прохрипел Дэррик, — к закату не доберемся до твоего места, поворачиваем обратно.
Амлайт кивнул, несмотря на отчаяние, стиснувшее его сердце. Неужели все напрасно? И в голову его закралась мысль, что Дэррик может отправляться назад, домой, но он пойдет дальше, пока сможет. Страшная их находка указывала, что хотя бы отчасти его догадки верны, и сейчас Амлайт ни за что на свете не отказался бы от возможности определить это наверняка.
По расчетам Амлайта, им оставался всего день пути. Еще позавчера им перестали попадаться ловушки. Дэррик по-прежнему был начеку и не собирался отступаться от собственного немудреного правила, состоящего всего из одного слова «осторожность». Он и правда был лучшим искателем в Эриадоре — потому что всегда возвращался.
В очередной раз кинув камень, который пролетел между двумя гребнями как ни в чем не бывало, Дэррик пересек ложбину и поднялся на бархан.
— Амлайт! — крик вышел сорванным, сиплым, но тот услышал и поспешил к Дэррику.
Взойдя на бархан, Амлайт онемел. Вдали, чуть ли не у самого горизонта маячил темный холм — намного выше всех тех гребней и барханов, которые им попадались.
Как они дошли до холма, Амлайт потом при всем желании не смог бы вспомнить. Кажется, сначала он тащил последний оставшийся бурдюк с водой, а потом Дэррик. Они следили друг за другом, как волки за раненым оленем, обнимая бурдюк, как любимую женщину.
Но все было забыто: усталость, стертые ноги, жара и пересохшая глотка, едва они подошли к холму. Он оказался в два человеческих роста — ниже, чем виделся издали. Амлайт немного представлял себе, что он может там увидеть. Но даже это не спасло его от потрясения.
Холм — слоеный пирог — кости и оружие, кости и оружие. Оружие, сияющее так, словно его отковали только вчера.
— Мы за этим шли? — прошептал Дэррик, когда к нему вернулся дар речи.
— Да, — ответил тоже шепотом Амлайт, направляясь в обход холма. Дэррик, не зная почему, двинулся за ним. Холм наводил на него тоскливый ужас.
Амлайт остановился и подошел к костяному кургану чуть ли не вплотную.
— Что ты делаешь?
— Мне нужно посмотреть на вон тот шлем поближе, — Амлайт указал на шлем, который находился чуть выше его роста.
— Зачем?
— Нужно, — твердо сказал Амлайт. — Как ты думаешь, получится его достать, не потревожив… кости?
Дэррик нахмурился.
— Как бы все это нам на голову не посыпалось. — В голосе его звучало неодобрение, вызванное вовсе не озвученной перспективой. Амлайт предпочел этого не услышать. Он сам был не в восторге от того, что приходилось делать. Но он должен был получить веское и окончательное доказательство.
И поэтому при помощи недовольного Дэррика Амлайт кое-как вытянул шлем — вместе с черепом, что вызвало еще большее возмущение Дэррика. Да и сам Амлайт содрогался от такого… вмешательства.
Оказавшийся в его руках белый, с вычеканенными четырехугольными звездами, шлем из неведомого металла чудом не распадался на две части. Глубокий пролом был и в черепе. Удар, верно, нанесли не мечом, а чем-то потяжелее.
Да, теперь Амлайт знал все, что хотел, и на глазах его выступили невольные слезы. Он почтительно положил останки к остальным костям, встал на колени и склонил голову. Дэррик опустился на землю, рядом с ним, не спрашивая ни о чем. Просто чувствовал — так надо.
По щекам Амлайта слезы струились уже ручьем. Он не сумел бы объяснить, почему, но сердце его разрывалось.
Обратно Амлайт шел как в тумане, и Дэррику то и дело приходилось напоминать ему, что так или иначе, а дойти живыми бы не помешало. Амлайт вяло соглашался, но сердцем он остался далеко позади. Дэррик ругался и чуть ли не силком вливал в него воду. Амлайт послушно пил, послушно шел, послушно останавливался на отдых.
Только когда на горизонте уже можно было различить вершины Синих гор, Амлайт немного ожил. И тут же потребовал, чтобы Дэррик никогда и никому не говорил о том, что они нашли. «Сам знаю, — отозвался Дэррик. — Не все такие, как я. Налетит воронье-то».
Воды под конец не осталось совсем, но Амлайта это, кажется, не волновало. Теперь пришел его черед вести за собой Дэррика, бросать камни и стараться не сбиться с пути.
И ему это удалось. Когда они практически выползли на траву, Дэррик долго лежал ничком, уткнувшись в землю. Потом встал — медленно, в три приема, — взял пустой бурдюк и куда-то исчез. Амлайт проводил его безразличным взглядом и опустил голову. Кажется, он впал в забытье, из которого его вырвало ощущение прохлады на опаленном и обветренном лице. Дэррик лил на него воду.
— Ручей тут есть недалеко. Истинное спасение для искателей.
Амлайт раскрыл рот, как птенец, и едва не захлебнулся живительной влагой. Он перевернулся на живот, откашливаясь.
— Спасибо, — сказал он, отдышавшись.
Напившись и отлежавшись, они по-прежнему с трудом, но уже значительно бодрее двинулись в сторону гор и часам к четырем пополудни доковыляли до небольшой рощи, которая стала им приютом на остаток этого дня.
Дэррик затеял какую-то возню с их скудными припасами. Амлайт есть отказался и просто сидел под деревом, наслаждаясь прохладой.
— Ты всю жизнь тут живешь? — спросил он вдруг.
— Да, — ответил Дэррик, не отвлекаясь от своего занятия.
— Значит, знаешь, как это все началось.
— Любой в Арноре знает. Тому лет семь, как море стало потихоньку отступать. Отливы становились все сильнее, а приливы все меньше. Пять лет назад впервые пришлось переносить гавани — южнее. Потом переносили еще раз, до самого Энедвайта. Уже год все вроде как установилось, у моря появился новый берег. Мы сперва радовались: как же, столько новой земли. Только переселиться туда так никто и смог. Пытались, конечно, да кто сбежал, а кто погиб там. — Дэррик немного помолчал. — Мы всегда думали, что все эти вещи, что мы находили... это с затонувших кораблей.
Амлайт промолчал. Он увидел то, что хотел, и проверил свои догадки. Но радости ему это не принесло, и он твердо знал, что никому и никогда не расскажет об этом.
Прошлое должно оставаться в прошлом.
Высоко в небе над пустынными просторами парил исполинский орел, распахнув широкие крылья. Постепенно, кругами, огромная птица спускалась, высматривая на земле ведомое только ей. И вдруг, сложив крылья, орел ринулся вниз, вытянув когтистые лапы, а затем снова взмыл ввысь.
В когтях у него горел нестерпимый, затмевающий солнце, свет.
Название: Halitus pullus falsus
Задание: ситуация «Туда и обратно»
Размер: 2417 слов
Жанр/категория: джен, hurt/comfort, медицинский детектив
Рейтинг: PG (6+)
Персонажи/Пейринги: Фарамир, Эовин, Арагорн
Предупреждение: постканон; неприятные подробности; лексические анахронизмы; возможно легкое ООС.
— Одно к одному, — Эовин вошла в комнату и плотно прикрыла за собой дверь, — у тебя Черная Немочь.
— А может быть, все-таки нет? — подал Фарамир слабый голос с кровати.
— Извини, да. Симптомы какие?
— Жар. А должен-то быть холод.
— Ничего подобного. Ты же мне сам рассказывал, что когда в первый раз болел Черной Немочью, у тебя был жар. И потом, была бы это простуда, тебе бы уже стало лучше. А так четыре дня лежишь — ничего не меняется.
— Но хуже тоже не становится.
— Видимо, только пока. Но давай не доводить до более серьезной стадии. И вообще, мы собирали анамнез, устанавливали, что ты у нас заразиться не мог никак. Следовательно, ты заразился, когда выезжал. А когда и куда ты выезжал?
— Десять дней назад. В Минас-Моргул.
— Верно. А чем в Минас-Моргуле заразиться можно?
— Да, пожалуй, только тем самым...
— Так вот, пока ты не оставил меня бездетной вдовой, я пишу Арагорну. Он у нас единственный специалист по этому заболеванию.
— У него могут быть важные государственные дела.
— Жизнь наместника — тоже важное государственное дело. Ну все, отдыхай.
Фарамир слег четыре дня назад, почти через неделю после того, как вернулся из Минас-Моргула. Наводить порядок во вражьей крепости — неблагодарное и неприятное занятие, но кто-то же должен уделить ему время. К тому же у Фарамира намечались там интересные проекты. В первую очередь — восстановление исторической справедливости, возрождение Минас-Итиля.
Но поездка закончилась не слишком удачно. У Фарамира случился приступ, начался ничем не сбиваемый жар. Он уже четыре дня почти не вставал с кровати.
Эовин сразу активно взялась за лечение: давала Фарамиру настойки разных трав, следила, чтобы никто больше к нему не входил, не заразился, и, главное, пыталась установить диагноз. При этом она постоянно сыпала медицинскими терминами. Фарамира, конечно, радовало, что жена делает некоторые успехи на поприще целителя, однако это все же несколько утомляло.
А что теперь? Теперь диагноз, наконец, поставлен. Черная Немочь...
***
Арагорн еще раз перечитал записку, перевернул, поискал глазами подпись — тщетно: ни подписи, ни разъяснений, ничего, кроме двух наспех выведенных строчек. Почерк дрожал, знакомые угловатые буквы подпрыгивали, россыпь чернильных пятен окружала слова: пишущий заметно торопился.
«Все очень плохо. Срочно приезжай», — гласила записка.
Эовин, ныне княгиня Итилиэнская, никогда не утруждала себя в личной переписке официальными обращениями, но ставить свое имя обычно не забывала — да и письма ее бывали длиннее и обстоятельнее. Что же случилось? Напали недобитые орки? Обрушилась крыша? Они насмерть поссорились? Странно, почему вестник ничего не сказал? Арагорн припомнил, что записку ему передал не итилиэнский гонец, а дворцовый стражник — по его словам, гонец вручил ему сложенный вдвое листок у городских ворот, а сам въезжать внутрь отказался.
«Если бы случилось нападение, она бы попросила приехать не только меня, — думал Арагорн, укладывая на всякий случай травы в лекарскую сумку. — Если бы они поссорились, я бы им не помог. Наверняка кто-то из них заболел, и наверняка серьезно — иначе она бы так не отчаялась. А как же лекари?» Опытных лекарей в Эмин-Арнене, однако, не было: с мелкими неприятностями Эовин справлялась сама, а крупных у них пока не случалось.
Нужно надеяться, там все-таки не эпидемия: лишиться наместника Арагорну совсем не хотелось. После войны Фарамир и так не мог похвастаться крепким здоровьем.
Секретарю Арагорн объявил, что едет в Итилиэн с проверкой и вернется на следующий день к обеду.
Встречать его, опередив слуг, выскочила к парадному входу растрепанная, сонная, заплаканная Эовин в накинутом поверх сорочки домашнем платье.
— Какое счастье! — выдохнула она, увидев его. Арагорн спешился, подошел, заглянул в глаза, осторожно взял ее под руку и очень спокойным тоном произнес:
— Рассказывай.
Из ее сбивчивых слов выяснилось, что Фарамир, действительно, пять дней назад свалился в жестокой горячке. Обычные средства не помогали, разумных причин болезни Эовин найти не сумела, но знала, что незадолго до этого Фарамир побывал в бывшем Минас-Моргуле. Сопоставив факты, она предположила самое худшее — и написала королю.
— Тихо, тихо, — он сжал ее ладонь. — Я уверен, что ты боишься напрасно. Тебе самой нужно отдохнуть: в твоем положении вредно волноваться. Ступай к себе, я справлюсь один. Ацелас же растет у вас в саду?
— В комнате. Я утром срезала, — кивнула она и переспросила: — В каком положении?
Тем временем они уже оказались возле княжеских покоев, и Арагорн вместо ответа передал Эовин на руки домоправительнице, а сам направился к кабинету Фарамира, превращенному временно в лазарет.
Толкнув тяжелую дубовую дверь, Арагорн обнаружил, что его наместник как ни в чем не бывало сидит за столом и быстро строчит в книге. Завидев короля, он вскочил, отвесил поклон:
— Государь! Что вас сюда привело?
— Ты, кажется, был болен, — Арагорн жестом велел ему сесть.— Эовин говорила…
Фарамир покраснел:
— Простите… Не стоило вас отвлекать из-за ерунды. Она права, я не очень себя хорошо чувствовал последние дни — но не настолько! Она преувеличивает. Как видите, сегодня я совершенно здоров.
То, что Фарамир говорил о себе, стоило умножать на два, а то и на три, поэтому Арагорн пропустил его заверения мимо ушей, но, проверив пульс и заглянув ему в глаза, обнаружил, что болезнь, даже если и была, уже не то прошла сама собой, не то сдалась под натиском Эовин.
На следующее утро, убедившись, что Итилиэну не грозит вспышка неизвестной болезни, а наместник бодр и готов работать, Арагорн вернулся в Минас-Тирит. «Перетрудился, — решил он. — Все-таки и наместник, и князь, и главнокомандующий, и за границами наблюдает. Нужно будет ему, пожалуй, назначить помощника».
***
Блестящие копья выстроились в три длинных ряда: смотр пограничных войск сегодня принимал сам главнокомандующий. Он, серьезный до суровости и неожиданно бледный, медленно ехал вдоль строя и изредка кивал командирам отрядов. Чуть поодаль за ним следовал Берегонд, хмурый и настороженный. «Недоволен, — зашептались в рядах. — Капитан Фарамир никогда раньше…»
Фарамир моргнул и помотал головой: ему почудилось, будто первый ряд копий качнулся вперед. Уже с утра он чувствовал не то раздражение, не то усталость; Эовин, видя это, не хотела его отпускать и успокоилась только тогда, когда Берегонд пообещал не сводить с командира глаз. Теперь Фарамир подумал, что супруга, возможно, была права, но развить мысль не успел, потому что сталь копейных наконечников сложилась в знакомую волну и обрушилась на него.
Берегонд успел подхватить командира, пока тот не сполз наземь.
— Как смотр пограничных отрядов? — спросил Арагорн. — Все нормально? Без происшествий?
Секретарь замялся и протянул ему послание со сломанной печатью — официальные письма он всегда сперва прочитывал сам. Арагорн пробежал глазами строчки — на этот раз их выводила рука не Эовин, а, должно быть, Берегонда — охнул, подавил глубокий вздох и велел седлать коня.
Подъезжая к крыльцу княжеского дома, Арагорн не мог избавиться от ощущения, что с ним такое уже было. Сейчас Эовин, неприбранная и усталая, покажется из дверей...
— Княгиня внутри, — поприветствовал его возникший откуда-то сбоку Берегонд. — Пойдемте, государь.
На этот раз появление короля не произвело на Фарамира никакого эффекта: из кокона одеял, накрытого для верности медвежьей шкурой, доносилось тяжелое дыхание. Эовин, сидевшая в кресле рядом с изголовьем, сосредоточенно толкла в ступке травы. Арагорн подошел ближе. Она вскочила и, не дав ему осмотреться, схватила за рукав и увлекла вон из комнаты.
— Это точно оно! — зашептала она. — Точно Черная Немочь! Посмотри, когда ты приехал — он сразу поправился, а уехал — снова заболел. У него Черная Немочь завязана на тебя!
— Но сейчас-то я уже здесь.
— Потому что на этот раз тяжелее!
Она разрыдалась. Арагорн погладил ее по спине:
— Эовин! Не надо плакать: сейчас я все посмотрю. Если это действительно Черная Немочь, то лечится она, как ты знаешь, мгновенно; а если не она, значит, это обычная лихорадка, и бояться тем более нечего: гораздо любопытнее, что он все-таки подцепил и, главное, где. Подожди меня здесь, пожалуйста.
— Непохоже на обычную. И здесь никто не болеет, — всхлипнула Эовин, но не стала препираться дальше и кивнула: — Хорошо. Я принесу горячей воды.
Арагорн вернулся в комнату. Фарамир, казалось, спал; лицо его, изжелта-бледное и осунувшееся, говорило о том, что лечение легким не будет. Появилась Эовин, и, бесшумно поставив на столик чашу с водой — Арагорн кивнул, мысленно считая пульс, — так же неслышно вышла.
Положив ладонь Фарамиру на лоб, Арагорн погрузился в его сознание — и сразу с облегчением понял, что Черной Немочи здесь точно нет. Ни темной долины, ни пустоши, окруженной тенями — та же самая комната и тот же самый, правда, слегка растерянный и немного призрачный, Фарамир.
— Простите, государь, — развел он руками. — Я почему-то приболел. Наверное, простудился в Минас-Моргуле.
— Я понял, — строго сказал Арагорн и вынырнул.
Вернувшись в реальную комнату, он обнаружил, что Фарамир тоже проснулся и смотрит на него.
— Фарамир, надо серьезно поговорить, — Арагорн склонился над постелью. — Мы с Эовин прогоняем разные версии насчет твоей болезни. И вывод прежний: здесь ты нигде не мог заразиться. А ездил только в Минас-Моргул. Признайся, с тобой там что-то случилось, но ты нам не рассказал?
— Вроде нет... — прохрипел Фарамир, не открывая глаз.
— Важна любая мелочь.
— Ну, я порезался...
— Хоть что-то проясняется! Раньше нельзя было сказать?
— Не думал, что это важно.
— При неизвестной болезни все важно. Ну, чем ты порезался?
— Я нашел в подвале деревянный ящик. Необычный. На крышке голова дракона нарисована. В том ящике — стеклянные склянки. Я одну из них взял, но стекло в руке треснуло. Порезался. И в рану жидкость из склянки чуть-чуть попала.
— Что за жидкость?
— Трудно сказать.
— Все понятно. Надо мне ехать в Минас-Моргул. За твоим ящиком.
— Не стоит. Вдруг и вы заболеете, ваше величество?
— Я приму меры предосторожности. А поеду сам, потому что никому другому поручить не могу. Вдруг ящиком ошибутся или сами порежутся?
***
К посещению Минас-Моргула Арагорн подготовился основательно. Он решил почти не оставлять открытых участков тела, чтобы не подхватить заразу: натянул рукавицы, к тому же закрепил их на запястьях ремнями, завязал нос и рот платком, смоченным травяным раствором, надел плащ с капюшоном для защиты глаз.
В Минас-Моргуле сразу нашлось то, что нужно. Действительно, деревянный ящик, и голова дракона на крышке углем нарисована, довольно грубо, надо отметить. В ящике обнаружилось десятка три стеклянных склянок и осколки одной из них со следами крови и странной бурой жидкости, что доказывало правоту Фарамира.
Но большинство склянок были заполнены отнюдь не жидкостью, а мелкими насекомыми, живыми, хотя и сонными. Видимо, их поддерживали в неактивном состоянии холодом или темной магией.
А как эти насекомые называются? Вспоминал Арагорн довольно долго, пришлось перебирать в памяти медицинские книги Элронда. В конце концов, вспомнил: это вши, паразиты, заводятся у человека в антисанитарных условиях.
Видимо, Арагорну попался продукт некого плана Саурона. Такого рода мерзости в его стиле. А как понять этот план полностью? Должно быть, изучить хроники, посмотреть, может быть, что-то подобное уже происходило в истории.
В Эмин-Арнене он объявил Эовин, что нашел все, что хотел, и теперь возвращается в город: нужно проверить кое-какие подозрения; снова приехать к ним он пообещал дня через четыре — он рассчитывал застать начало третьего приступа. Эовин, в свою очередь, вызвалась писать каждый раз, как что-то изменится.
— Да, и еще одно, — сказал напоследок Арагорн. — Добавь к жаропонижающему отвару что-нибудь для печени.
***
— Что это? — спросил голос.
— Смертельная болезнь, повелитель, — ответил второй. Арагорн не слышал этих голосов, но они словно передавались ему в голову, минуя уши. Внутри палантира переливалась темнота, изображения было не разобрать. — Я сам разработал, — добавил голос, и в нем Арагорну почудились едва знакомые интонации.
— Очень хорошо, — похвалил первый. — Выпустишь завтра же. Кто погибнет?
— Дети, повелитель.
— Только дети? А что-нибудь помощнее?
— Пока нет, но я об этом думаю.
Темнота в глубине шара мигнула и из обсидианово-черной стала прозрачно-синей; в ней угадывались очертания мастерской.
— Целую эпоху не давали мне заниматься любимым делом, — пожаловался кому-то голос. — Но теперь-то я отыграюсь. Гляди, вот тут чума. Сейчас выпустим ее, и прощай, Гондор.
Синяя дымка завилась спиралью и приобрела серый оттенок, а голос произнес:
— На этот раз попробуем новую болезнь…
Арагорн приготовился было слушать, но шар внезапно вздрогнул, и все погасло. Арагорн задумался: его смутные предположения оказались верными. Действительно, новая болезнь стоит в том же ряду, что и знакомый по древним хроникам детский мор, и великая чума. Пожалуй, стоит на всякий случай проверить еще раз по историческим книгам — не мог ли он упустить чего-нибудь важного? Он запер дверь и спустился в библиотеку.
«С историей вопроса более-менее разобрались,— подумал Арагорн, отложив книги в сторону. — Теперь нужно понять непосредственную причину болезни, последнюю разработку Саурона. Как это сделать? Вопрос интересный... Ящик с этой дрянью у меня. Вот бы вблизи посмотреть на содержимое склянок с жидкостью, наверняка эта мерзость неразличима для человеческого глаза... А не для человеческого? Проверить!»
Арагорн внезапно понял, что поможет ему. Он схватил ящик с рисунком дракона и снова побежал в башню, к палантиру.
Палантир долго не хотел подчиняться воле короля, все время норовил уйти от настоящего в прошлое, а вместо увеличения изображений уменьшал их. Но Арагорн сумел настроить шар точно так, как нужно. Теперь король мог рассмотреть мельчайшие детали противной бурой жидкости.
Арагорна чуть не стошнило. Ну и пакость получилась у Саурона! В растворе, который, кстати, сам по себе являлся соками, выдавленными из вшей, плавали изломанные гнилостные тельца очень мелких паразитов. Если такие живут внутри человека, образуются специфические яды, которые и приводят к странному скачкообразному недугу, поразившему Фарамира.
К счастью, паразиты эти очень слабы, способны выжить только в крови человека и в соке вши. Соответственно, и переходить к человеку могут только через рану, как у Фарамира, или через укус. И тепла они боятся.
Арагорн отвел глаза. Все теперь ясно. Даже загадка головы дракона на ящике объяснилась: символ животного, работающего на Врагов. Значит, Саурон хотел превратить этих паразитов в оружие, в аналог моргульского яда. Предполагалось, что назгулы будут разбрасывать склянки с придушенными вшами и макать мечи, наконечники стрел и копий в зараженный бурый сок.
Минуточку! На заражение через раны ставка была не высока, склянок с соком — меньшинство. Большинство — со вшами. Странный ход. Саурон же знал о чистоплотности своих противников. Люди бы не допустили разведения паразитов...
Хотя нет, ход вполне ясен. Саурон рассчитывал, что в войну условия резко ухудшатся, и многие перестанут следить за собой. Тут бы и помогли вши. Они быстро бы разнесли заразу по всему войску, а изматывающие приступы и ложные выздоровления погубили бы множество человек. Осуществить свой подлый план Саурону не удалось, должно быть, не успел. Прислал в Минас-Моргул опытный образец, а там ему и конец настал. И слава Эру! А дальше распространиться этой мерзости Арагорн не позволит.
Король вызвал из-за двери двух стражников, аккуратно подал им моргульский ящик и отдал приказ:
— Сжечь эту гадость. Немедленно! Только аккуратно, ничего не разбейте.
Уже скоро в одном из дворов замка пылал костер. В костре лопались склянки, шипел темный сок. Крышка с головой дракона полностью обуглилась.
***
Теперь, когда все встало на свои места, можно было подобрать подходящее лечение. Конечно, Арагорн не знал еще, какие именно целебные травы помогут против этих засевших в крови паразитов, но предполагал, что сильный организм должен справиться с ними сам — то есть его нужно поддержать. Если бы он раньше догадался, в чем дело, то, возможно, на втором приступе все бы и закончилось!
Как он и предполагал, уже на следующий день после начала приступа Фарамиру стало видимо лучше, а еще через два дня болезнь ушла совсем, чтобы уже не вернуться снова.
— И все равно, — сказал Арагорн, — я бы очень советовал тебе задуматься о секретаре или даже о личном помощнике. Я, наверное, подберу какого-нибудь надежного человека.
Конец.
Примечание: название переводится как "False Black Breath" (Ложная черная немочь).
Бонус: квест для читателей
Четвертая подсказка:
Туда и обратно — эти слова как нельзя лучше подходят нашему герою, которому приходилось совершать своеобразное путешествие: покидать тело и возвращаться в него.