Объявление #75

[Битва Пяти Воинств]

Добрый вечер, уважаемые участники Битвы!
Напоминаем, что стартовала выкладка работ Пятой отметки, а вместе с ней последние три дня, отведенные на выкладку работ Вольным стилем. Это последние этапы нашего Заплыва, и после них у нас будет неделя на то, чтобы ознакомиться со всеми работами, проголосовать, написать отзывы, в т.ч. в Открытое жюри, и подвести итоги.
А пока что памятки.

Правила выкладки Пятой отметки:
- одна работа;
- заголовок поста: Ник участника - Пятая отметка;
-

шаблон шапки

<b>Название:</b>
<b>Задание:</b> (лучше для красоты частично спрятать под кат)
<b>Размер:</b> (в словах)
<b>Жанр/категория:</b>
<b>Рейтинг:</b> 
<b>Персонажи/Пейринги:</b> (по желанию)
<b>Предупреждение:</b> (если есть)
<b>Примечание:</b> (если есть)

- теги - "Пятая отметка", "БПВ: "Осенний заплыв";
- рейтинг +18 закрывается от несовершеннолетних.

Правила выкладки Вольного стиля:
- одна работа;
- заголовок поста: Ник участника - Вольный стиль;
-

шаблон шапки

<b>Название:</b>
<b>Задание:</b> Вольный стиль
<b>Размер:</b> (в словах)
<b>Жанр/категория:</b>
<b>Рейтинг:</b> 
<b>Персонажи/Пейринги:</b> (по желанию)
<b>Предупреждение:</b> (если есть)
<b>Примечание:</b> (если есть)

- теги - "Вольный стиль", "БПВ: "Осенний заплыв";
- рейтинг +18 закрывается от несовершеннолетних.

Ждем вас и удачи!

@темы: Объявления, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Трандуил Великолепный - Вольный стиль

[Трандуил Великолепный]

Название: Последнее путешествие
Задание: Вольный стиль
Размер: 345 слов
Жанр/категория: джен
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Бильбо, Фродо, другие
Предупреждение: почти стихи

Белый корабль Средиземья!.. Куда он унесет нас, какие удивительные дали нам откроет?! Какие волны предстоит ему перепрыгивать и покорять, прежде, чем вынесет его к далеким берегам Валинора?..
Белое… Все вокруг белое. У корабля белые борты, палуба, мечты и паруса, они блистают на солнце и покачиваются на ветру, как крылья удивительной птицы!.. Эта картинка завораживает, потрясает и удивляет, и как будто нет ничего красивее, что Бильбо видел бы когда-нибудь!.. Он волнуется, сможет ли он с честью пережить это путешествие? Не станет ли он грузом для своих спутников, которые присутсвуют здесь же и смотрят на него с теплотой и улыбками. Они верят в него… Фродо тоже верит, вот он тоже находится здесь, совсем рядом с ним, он заворожен и смотрит на корабль не меньшим поражением, чем он сам… о чем он думает?.. наверное, об их путешествиях и приключениях, а теперь им предстоит последнее и самое волнительное... Сердце бьется в груди совсем как в молодости. Стук-стук, стук-стук, Бильбо волнуется и переживает, хотя он уже седой и опытный путешественник.
Скоро отчаливание… Каким будет это последнее их путешествие? Сегодня они впервые видят море, оно гладкое и неподвижное, как стеклянная поверхность лакированого стола, который был оставлен стоящим в Бэг-Энде.
В Бэг-Энде осталась не только стол, но и вся жизнь. Друзья, знакомые, родственники, книги, карты, мебель, кладовая с продуктами и напитками, одежда, серебряные ложки… Только воспоминания они запаковали с собой навсегда. Воспоминания всегда будут тут, их нельзя будет выбросить за борт, как ненужный в дороге груз или надоевшего спутника. Бильбо улыбается своим мудрым мыслям.
Море… Море, синее-синее, зовет их плеском волн и криками чаек, и шуршанием прибоя, и свистом ветра, и скрежетом бортов друг о друга. Море зовет… Корабль подобно ему тоже приветливо приглашает подняться на себя, и спутники подбадривают и зовут за собой. Скоро отплытие… Скоро они проплывут по морю, а потом достигнут Валинора и увидят все вещи, о которых только читали в книжках и слушали в рассказах эльфов, людей, Гендальфа и других. Они увидят эльфов, а эльфы увидят их…
Скоро они отправятся вперед, и навсегда оставят за собственными спинами Средиземье. Это будет их последнее путешествие и может быть самое удивительное…

@темы: Вольный стиль, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Ravens from the wasteland - Вольный стиль

[Ravens from the wasteland]

Название: Плоды победы
Задание: Вольный стиль
Размер: ~1900 слов
Жанр/категория: джен, ангст, AU, элементы политической драмы
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: Маэдрос, Фингон, Куруфин
Предупреждение: POV персонажа с тяжелыми физическими повреждениями
Примечание: авторские допущения, мнение авторов может не совпадать с мнением персонажей

Кружится… кружится — нет, падает, падает без конца, никак не может упасть. Рассыпается, рушится, не ухватиться — не за что, негде. Что… Что это? Это… звук. Звенит в воздухе, в падении, в пустоте — протяжный, повторяющийся, переплетает всё, держит, как на весу, как в сетях. Сеть никак не даёт уплыть обратно. Уплыть… вода, чёрная вода, льдинки острые, впереди-вверху, там…
Тени вокруг, снаружи-внутрь, внутри, серое, серое. Мне — как? Мне… холодно, холодно.
Я?..

…мы победили, слышишь? Не бойся, всё хорошо, ты с нами, ты не в плену. Мы победили, и ты обязательно…

Тени. Серые и розовые. Розовое — всё. Серые — тени. Долго.
Откуда-то нарастает красная вспышка — ударом, биением — ту-тум-тумм — переполняет, переливается, течет, насквозь и наружу — остановить бы, только не видно, ничего, одни красно-розовые пятна — мелькают, вскипают, их слишком… быстро стирает — бархатистое, прохладное, серое. Тени. Тень, как облако, наползает, течет, льётся — пить… окутывает, клубится, спрашивает. Мне… как? Да, правильно, мне…
Больно.

…они еще и спорить взялись: достаточно ли плодородная выйдет почва, если разложить все орочьи трупы на Анфауглит ровным слоем. Вдруг снова трава вырастет. Над этим даже смеяться не хочется.
Ты слышишь?..

Голос — тяжелый, твердый, надавливает с усилием, чем-то теплым ложится сверху, накрывает, но дышать можно, можно повернуть голову, дышать, еще, еще, тепло, жарко, что-то на лбу, что… это? Это — рука… Отброшенная в сторону рука в боевой перчатке, зарывшаяся в горячий песок.
Песок. Пепел. Черный, серый, пыльный, стальной, графитовый, угольный — серебрится там, где падает свет, так странно… Так близко к глазам. Сыплется сквозь пальцы. Каждая песчинка — маленький острый камень, нет, семечко, и каждое должно прорасти, траве ведь надо расти на чём-то, она не может расти на камне, и вот — сквозь ладонь, насквозь, проклёвывается острым зеленым листком…
Я не… чувствую.

Что ты тут делаешь среди ночи? Лучше бы поспал лишний час. Вряд ли здесь что-то вдруг сильно изменится за день или даже два… Так, придержи ему ноги, если тебе не трудно. Вот, хорошо. Ты хочешь о чём-то спросить, по глазам вижу.
Разве ему не будет так неудобно? Впрочем, тебе виднее.
Если не распрямлять руку сейчас, то спазм сгибающих мышц станет привычным, и её скрючит, а это нам ни к чему.
Но если рука цела, то почему...
Голова отдаёт неверные приказы. В таких случаях — бывает.
И что дальше?
Сейчас — ничего.
Ты же понимаешь, что я не об этом.
Рана тяжелая, смертные после таких остаются калеками навсегда, но он - аманэльда, и можно надеяться...

Надеяться… Слово… странное. Падает, расплескивается каплей, густой, бесцветной. Почему… оно? Быстрый, оборванный взгляд сверху вниз. Сверху вниз на мертвую птицу с разбитой головой, с отброшенным в сторону расправленным крылом.
…ему было так жаль их, разбившихся об окна, мы рисовали силуэты птиц на стеклах галереи, и он весь вымазался краской… тёмно-коричневый и бежевый, огромные перья, каждое — с руку длиной, как резная кость под пальцами, тонкий рисунок бородок на опахалах, огромные золотистые глаза, я рассказывал ему…
Кто — он?

…вызвал моего племянника на поединок, чтобы сражался, как мужчина с мужчиной, а то сзади подойти и дать по шее, чтобы руки с языком отнялись — много доблести не надо. Слово за слово, и вышел не поединок, а бессмысленная драка. Что за там за история — никто не признаётся. А ты — не знаешь?
Отправил одного держать Осаду, а другого с отрядом — домой, пусть его невеста выспрашивает…

Птицы на окнах… Но окон никаких нет, коридор черный, пустой, ни верха, ни низа, гладкое зеркало, переливчатое, точно гранитный скол, в нём искаженные, изогнутые силуэты. Много… нет, два. Двое. Мы. Я — кто? Тот — темная медь, медный обруч, алое и белизна, или этот — густая синева, золотой блеск на черном? На… волосах. В косах.
У меня — косы. Должны быть.
Нужно…
…поднять руку к виску, нащупать. Пальцы ничего не… сжимают чью-то ладонь… разбивают черную гладь. В отражении остаётся тот, другой… пристальный взгляд, осколки, вперемешку с тенями и темнотой перед… глазами.
Что-то… случилось. Плохое. Очень.
Я — где?

Чувствуешь мою руку? Сожми пальцы, ну?

Это… неправильно.
Неправильно!
Не… правильно!
Звенит, распирает, так громко, почему я один это слышу, кто-нибудь…
Что-то сдвигается в голове, внутри, разламывается с хрустом, рассыпается искрами и темнотой, в темноту… Не пошевелиться, не сдвинуться — неужели я увлёкся охотой на птиц и зашел в топь, увяз, но я никогда не тонул в болоте, я не там...
Я — где?
Это… вязкое, как земляное масло… птица, увязшая крылом в земляном масле…
Когда — я?


***
— Скажи, пожалуйста, брат: сколько ты еще позволишь сдерживать себя ложным представлениям о благородстве?
Маэдрос не ответил — лишь отвернулся от стола, где они с Куруфином размечали на карте пригодные по осеннему времени дороги, к окну — там, к северо-западу от крепости, вершины Эред Горгорот как раз скрылись за низкими снеговыми тучами. Остро захотелось стиснуть за спиной руки — этого жеста Маэдросу не хватало до сих пор, — но от стальных пальцев протеза неизбежно оставались отметины на левом запястье. Взамен Маэдрос положил ладонь на подоконник — успокоительно твердый и прохладный.
За спиной послышался длинный шелест, а следом раздался звук шагов и неожиданный легкий шорох — должно быть, Куруфин свернул ненужную больше карту, и край его накидки зацепился за угол стола, когда он обходил его с другой стороны.
Шаги приблизились. Маэдрос слегка, будто нехотя, повернул голову — брат действительно стоял теперь в нескольких шагах. Он тяжело вздохнул — больше мысленно, чем явно — и развернулся лицом, но руку с подоконника не убрал.
Куруфин удовлетворенно кивнул — а может быть, просто так упали тени, — и небрежно прислонился плечом к оконному проёму, показывая, что разговор вполне может быть долгим.
В эти дни брат не одевался так броско и продуманно, как раньше, да и в Химринге был сейчас проездом — с обозом оружия из заново открытых химладских кузниц, предназначенного для пограничных застав. Но всё же золотого шитья, даже скромного, на его чёрно-вишневой накидке было едва ли не больше, чем на плаще Маэдроса.
— Прошло почти четыре месяца со дня нашей победы… твоей победы, если мне будет позволено уточнить — союз этот, как-никак, созван тобой и носит твоё имя по праву.
Уголок рта дернулся против воли — и Маэдрос тут же нахмурился, чтобы это скрыть.
Победа. Да, была победа — оглушительная, если закрыть глаза на ее цену. А потом, после — постройка форпостов, расписание патрулей, поставки припасов — Анфауглит ведь не прежняя Ард-Гален, где можно было не заботиться хотя бы о части провизии для воинов и лошадей… И, вдобавок, координация действий между войсками Первого Дома, эльфами и смертными Хитлума, а также и Тургоном, обосновавшимся — временно, по его словам, — в Барад-Эйтель. Но Куруфину напоминать об этом не имело смысла: всё это время он тоже не сидел сложа руки.
— Или ты хочешь дождаться, пока Тургон начнёт в открытую претендовать на королевский венец? — спросил Куруфин, вновь прерывая молчание.
Маэдрос тяжело качнул головой в знак несогласия.
— Вряд ли он настолько глуп, чтобы открыто выступить против Верховного Короля, который…
— … пока ещё жив, — продолжил Куруфин, сделав отчетливое ударение на слове «пока».
— Глава наших целителей говорит, что со временем Фингон может поправиться, а она не бросает слов на ветер. — Маэдрос чуть сильнее сжал губы. — Тебе это отлично известно.
В конце концов, насколько — и как многие — вообще верили в свое время в то, что сам он сможет исцелиться после Ангбанда?
— Известно. Но ты и сам знаешь: целители не любят прямо говорить о худшем. Даже если она права, то сколько может продлиться это «какое-то время»? Мы установили Осаду, граница так же крепка, как в прежние годы, и нас уже нечему отвлекать от вопросов власти.
— Ты уж точно никогда не забывал думать о власти, судя по цветам, которые ты носишь и продолжал носить, даже будучи лишенным владений, — заметил Маэдрос, смеряя его быстрым взглядом.
Куруфин не отвел взгляда. Наоборот — он выпрямился, переплетая руки на груди, и вскинул голову, указывая подбородком на алый плащ Маэдроса, застегнутый на груди яркой золотой пряжкой.
— Разве ты сам сейчас не одет в королевские цвета Финвэ, как и подобает князю-победителю? — Рубашка Маэдроса была белой, но это ничего не доказывало, белый тоже был цветом королей, в отличие от черного — траура по отцу и Камням, цвета, принятого Низложенными. — Сейчас важно сохранить единство, и не позволить Тургону мутить воду — даже если он и не преуспеет, мы только обескровим самих себя. Тем более, ты и сам знаешь — далеко не все из тех, кто служил Фингону, подчинятся с той же готовностью его брату. Как можно доверять королю, который может исчезнуть так же неожиданно, как и появился — неизвестно, куда. Если на то пошло — военачальники Фингона, за исключением предводителя смертных, доверяют тебе сильнее и знают, чего ты стоишь. А что до тех, кто колеблется… Пойдут за тем, за кем победа и сила, если только ему — тебе, брат, — достанет твердой решимости. А мы… — Он выдержал тщательно отмеренную паузу, — ещё не забыли наше обещание Тинголу.
Маэдрос кивнул — не то, чтобы одобрительно, однако он ожидал, что об этом вот-вот зайдёт речь.
— Он, конечно, отсиделся под обширными юбками своей королевы, — продолжил Куруфин, — пока мы, нолдор, проливали кровь на тех землях, которые он напыщенно звал своими, но теперь даже из синдар мало кто смотрит на него как на истинного короля Белерианда. — Куруфин недобро прищурился, чуть наклонив голову, и тень легла на его лицо. — А когда у тебя будет Камень, кто решится дальше оспаривать твою власть?
— Именно мою? — хмыкнул Маэдрос. — С каких пор тебя волнует моя власть? Семь с небольшим лет назад она тебя, помнится, не особенно заботила.
Куруфин едва заметно вздрогнул, но совладал с собой — только руки, скрещенные на груди, вновь опустил вдоль тела, коротко сжимая и разжимая ладони.
— То, что было семь лет назад — было семь лет назад, брат. Сейчас меня полностью устроит, если место Верховного Короля займешь ты. Я… с уважением отношусь к тебе и не стану оспаривать твою власть. Но если тебе недостаточно простого обещания, я могу поклясться, — добавил он без улыбки, глядя на Маэдроса в упор. Тот сжал челюсти, борясь с искушением ударить брата. Это было... слишком — неуместно, почти до оскорбительного. Но разве сам он не обошелся тогда с братьями слишком — слишком гневно, необдуманно, резко? В конце концов, они были виновны не столько в том, что пытались захватить власть, сколько в том, что не преуспели.
Окажись им под силу добиться объединения раньше, чем ему самому — смог бы он заставить себя осуждать их по-настоящему?
— Тургон может и не согласиться так легко, даже если сам не питает приязни к Тинголу и его родичам, — уронил, наконец, Маэдрос.
Куруфин пожал плечами — явно показывая, что не считает это слишком уж существенным затруднением.
— Так объяви, что Фингон без того собирался уступить тебе венец после победы, как старшему из потомков Финвэ. На это — кто будет возражать?
Маэдрос с силой прижал ладонь к подоконнику, чтобы легкая боль отвлекла от вспыхнувшей злости. Но ведь и правда — говорил же Фингон ему, и не раз, пока они вместе составляли планы атаки и подсчитывали войска, что с родом Феанора его отец обошелся чересчур резко. «Ты был бы лучшим королем, чем я», — эхом зазвучало в ушах.
Маэдрос проговорил — размеренно и четко, почти сквозь зубы:
— Может, до тебя и дошло что-то из его слов. Но в слухах нет и не будет веса, а он никогда не утверждал этого прилюдно.
— Даже если его слова не были торжественной клятвой, — уголок рта Куруфина изогнулся в полуусмешке, — свидетели все равно найдутся. И подтвердят, что Фингон, сын Финголфина, собирался исправить несправедливость, допущенную его отцом. Тем более, теперь-то никому не придёт в голову утверждать, будто ты не способен вести войско в бой, как и подобает королю…
Недоговоренное «зато о нем — утверждать смогут» безмолвно зазвенело в комнате.
— Даже если и так, — тяжело уронил Маэдрос, — я предпочту подождать, пока Фингон достаточно окрепнет, чтобы принять решение — и уступить венец… если выберет именно это.
Куруфин неожиданно и широко улыбнулся.
— Так же, как с своё время выбрал уступить венец ты?
Маэдроса точно ударили в грудь. Он сдавленно выдохнул — и не нашелся с ответом.
Куруфин смотрел на него, пока текли мгновения, пронизанные острой смесью стыда, вины, горечи — смотрел с непроницаемым лицом, по которому нельзя было сказать ничего — и, наконец, произнес:
— Прости, брат — я с удовольствием проговорил бы с тобой и дольше. Но стоит поторопиться, иначе мы с обозом попадём здесь в метель. — Он коротко кивнул, отдавая формальную дань уважения, и исчез — только хлопнула дверь.
На карниз за окном плавно, точно нехотя, опускались снежинки.

@темы: Вольный стиль, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Fingaereth - Вольный стиль

[Fingaereth]

Название: Лабораторный дневник
Задание: Вольный стиль
Размер: 300 слов
Жанр/категория: гет, юмор
Рейтинг: PG
Персонажи/Пейринги: Саруман/НЖП
Предупреждение: АУ, возможно ООС
Примечание: 1. АУ-допущение: Саруман может менять облик, будучи Истари. 2. Осторожно, формат может показаться странным. 3. Свиток лучше разворачивать последовательно.

смотреть в виде свитка

читать в виде текста

хх. хх. хххх. III э.

Основные задачи на время заморожены.

Размышления над гибридизацией
Исчисление вариантов:
майя (ф) + эльф (м) +
майя (м) + эльф (ф) ?

эльф (ф) + человек (м) +
эльф (м) + человек (ф) – (Аэгнор + Андрет)

.
.
.
майя (х) + человек (х) ?
эльф (х) + гном (х) ?
человек (х) + гном (х) ?
человек (х) + орк (х) ?

Серию экспериментов можно начать сверху или снизу. Предпочтительнее сверху: уже известен прецедент ф + м, имеется объект м.

хх. хх. 3ххх. III э.

Приступаю к первой фазе первого этапа эксперимента.

Подготовка к экспедиции в Л-н +
Изменение облика +

хх. хх. 3ххх. III э.

Экспедиция в Л-н +
Выбран объект исследования (Н., ф).

Приступаю ко второй фазе.

хх. хх. 3ххх. III э.

Вторая фаза протекает успешно.

Предварительное согласие объекта +

хх

Как она прекрасна!

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Ее глаза — как ночное небо.
Румянец — словно утренняя заря.
Ее уста — как лепестки роз; зубы — что алмазные копи…
<нрзб.>

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

<нрзб.>
<набросок женского профиля>

? . ? . 3ххх. III э.

По моим расчетам, должно было пройти около 500 лет.
Справиться у Г.

? . ? . 3ххх. III э.

Четвертая фаза. Без осложнений. (Проконсультироваться у Р.?)

Г. не обнаружен, иду к Р.

хх. 03. х. IV э.

Как Четвертая эпоха?!

…

<на полях>
«Похоже, с экспериментом я погорячился»

хх. 06. х. IV э.

Появились осложнения. Отплываем немедленно.

______________________
______________________
______________________

Резюме

Результат условно положительный. Гибридизация возможна только под наблюдением специалиста.
Повторять не рекомендуется.
Гипотеза: такого же рода трудности возникнут при гибридизации эльф (м) + человек (ф).
Гипотеза требует дальнейшей проверки.
…но уже не моей.

<рисунок: деревья, цветы, трава, ребенок>

_____________________

<отчеркнуто, другим почерком>

Селекционер хренов!
А.

@темы: Вольный стиль, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Объявление #74

[Битва Пяти Воинств]

Уважаемые участники!
Завершена выкладка Четвертой отметки (с чем мы всех и поздравляем), а это значит, что пора напомнить, что начавшаяся неделя - последняя в нашем Заплыве. При том, что осталось у нас два этапа.
В следующие выходные в привычном режиме мы будем выкладывать тексты Пятой отметки, а помимо того у всех участников есть неделя на работы Вольным стилем. Выкладку Вольного стиля можно сделать в любой день вплоть до 23:59 19 ноября. Голосование за него будет открыто вместе с голосованием за Пятую отметку.

Так что расслабляться рано. Удачи Вам!

А еще напоминаем всем, что Открытое жюри имеет место быть. Его никто не посетил, но вдруг...

@темы: Объявления, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Голосование - Четвертая отметка

[Битва Пяти Воинств]

Правила:
1. Голосующим необходимо выбрать три работы.
2. Один голос за участника = 1 очко.
3. Запрещается:
- голосовать за себя под любым видом и профилем;
- голосовать от профилей сообществ;
- голосовать от игровых и общественных профилей.
4. Неверно поданные голоса засчитаны не будут.
5. Формат верного комментария:
1. Ник участника 1 - "Название работы"
2. Ник участника 2 - "Название работы"
3. Ник участника 3 - "Название работы"

Голосование продлится до 23:59 29 ноября.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв", Голосование

---

Сестра Хаос - Четвертая отметка

[Битва Пяти Воинств]

Название: Роханские тайны
Задание: «Зло, как и добро, имеет своих героев» (Франсуа де Ларошфуко).
Размер: 850 слов
Жанр/категория: джен, апокриф, Профессор был неправ
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Хельм Молоторукий, Фреки, Фреалаф, ОЖП (его сестра)
Предупреждение: вольное обращение с географией, ЧКА стайл
Примечание: История о том, как вел себя Хельм по отношению к гостям, истинная правда, раскрытая в примечаниях к ВК.

Фреалаф Хильдесон, племянник печально известного героя всея Рохана Хельма Молоторукого, с тоской крутил перо. Наместник Берен требовал разъяснений, что же произошло в Рохане, отчего сменилась династия и с какой стати Дунланд откопал восьмисотлетней давности декларацию о независимости и гневно ей потрясает.
– Хельга, оторвись от вышивки! Ты же у нас умная, три года в Минас Анор училась, а замуж так и не вышла, дура! Чья эта гребанная долина Адорна?
– Сложно сказать. В начале эпохи никого не интересовали границы областей внутри Гондора, а так как подати с этой области хрен соберешь...
– Хельга...
– Дядя считал, что наша. Дядя в принципе считал, что Рохан везде, где ступало копыто роханского коня. Прожил бы он еще лет пять, может на Ангмар бы претензии предъявил.
– Не предъявил бы, он понятия не имеет, где это. Поставим вопрос по-другому: мы можем каким-то образом убедить наместника, что долина Адорна входит в земли, пожалованные нам наместником Кирионом? А то в документе написано "Каленардон", а карты нет, вместо нее два литра пафоса.
– Ну... можно апеллировать к тому, что северную крепость роханских врат Гондор оставил себе, а южную отдал.
– Хельга, не морочь голову, объясни нормально.
– Надо настаивать, что земли к западу от врат Рохана поделены так же, как крепости – то, что к северу – гондорское, то, что к югу – наше. И карту с границами утвердить на ближайших переговорах.
*
Здесь, к западу от Агларонда, роханцы селились редко. Разве что обстоятельства принуждали к тому – ссора с более знатным сородичем, долги, или даже преступление. Здесь все были одинаково нищими, и потому когда поползли слухи, что дальний родич короля Фреалафа скупает земли, не торгуясь, долина Адорна загудела. Слыхано ли, любому, кто прожил в этих краях четверть века, платили золотом за подпись на бумаге под словами "уступаю свои владения Фреки, сыну Фолквина, праправнуку короля Фреавина ". При этом хоть землю ты вроде как продал, можешь жить на ней как жил. А если надоел тебе Адорн – вот он, шанс вернуться в Рохан богачом.
Кто-то оставался, кто-то уезжал. В покинутые дома с позволения самого Фреки пришли темноволосые дунлендинги, ну да в этих краях на них смотрели не так косо, как в самом Рохане. А среди тех рохиррим, кто жил здесь не первое поколение, и полукровок хватало. Да взять хоть бы и самого Фреки, чьи темные волосы имели явно не гондорское происхождение.
Крепость у истоков Адорна выросла за несколько лет – не такая внушительная, конечно, как Ангреност, но теперь жители долины не чувствовали себя жившими на отшибе неудачниками. Нет, теперь у них был лорд, настоящий лорд, с крепостью.
*
Хельм Молоторукий проклинал себя за недальновидность. Ну что стоило двадцать лет назад, когда Фреки женился на дунландке, да еще и троюродной сестре дунландского вождя, изгнать родича из совета? Тем более, что Фреки и без этого был дунландцем на четверть. Нет же, послушал старика-отца, мол "пусть приходит, друга держи близко, а врага еще ближе". Поначалу все было хорошо, от Фреки Хельм узнал много о дунландцах, десяток разведчиков расскажет меньше одного дурачка, верного "и нашим, и вашим". А потом Фреки на три года пропал, объявился только, когда из-за врат Рохана стали приезжать жители тех мест и сорить деньгами.
Фреки объявился как лорд Адорна, и оставалось только догадываться, откуда у него богатство взялось. Но раз уж эти земли были когда-то заселены роханцами, Хельм считал, что и новый лорд обосновался на землях роханского короля. И, стало быть, он, король, имеет право на часть богатств нового лорда – в виде тех же податей.
*
Фреки полюбил свою родню по линии бабушки с первого же приезда. Дунландцы оказались совсем даже не дикарями – напротив, многие роханские традиции теперь вызывали в нем отторжение. Здесь не было принято хвалиться силой, здесь не пили до потери сознания, здесь женщины имели право голоса наравне с мужьями. Казалось бы, оставайся да живи.
Фреки хотел большего. Мира между соседями. Он понимал претензии дунлендингов на земли роханцев – некогда бывшие дунланскими – и знал также, что роханцы, пролившие немало крови за Гондор, не отдадут подаренное наместниками. Тогда и родился его план – создать княжество на спорных землях; тогда же к нему пришел человек-мертвец, обладавший влиянием на дунландских вождей – и огромным богатством. Северную крепость вожди отдавали, оставалось купить южные земли и время от времени смешивать кровь с правителями обоих народов.
*
Хельм чуть не поперхнулся вином, когда этот болван Фреки предложил своего полукровку Волфа в мужья красавице Эодвин. Да еще и как на отказ ответил, мол, как бы не пожалеть тебе, король, потом. Впрочем, это было на руку Хельму. Теперь у него был повод прибрать к рукам земли Адорна.
В том, что Фреки хватит одного удара, Хельм не сомневался.
*
– Ладно, Хельга, – Фреалаф закончил письмо наместнику Берену и залпом выпил бокал вина. – С официальными лицами не то, чтоб закончили, но хотя бы начали. А что с народным мнением делать будем? Ну это даже для наших сородичей дикость, убить человека без вызова на поединок, к тому же находящегося у тебя в гостях. Дядюшка, конечно, кретин, но мы как бы его наследники, и этот позор на нас тоже тенью ляжет.
– Ох, братец, не знаю. Уж лучше о границах думать. Но... для начала, пусть наши менестрели изобразят его жиробасом.
– Что?
– Мы же не можем допустить, чтоб народ симпатизировал Фреки. А жирным обычно не симпатизируют.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

[Ньяринке]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Кто-то на башне - Четвертая отметка

[Кто-то на башне]

Название: История Келебримбора, сына Куруфина из рода Феанора. Подальше оттуда
Задание: «Как только я увидел ваши несимпатичные физиономии

...»

, я сразу заподозрил, что вы попали не туда» (Джон.Р.Р. Толкиен, «Хоббит»)
Размер: 3718 слов
Жанр/категория: драма, агнст, джен
Рейтинг: PG-13 (12+)
Персонажи/Пейринги: Келебримбор, другие персонажи, новые персонажи
Предупреждение: мрачные темы, насилие, смерть второстепенного персонажа
Примечание: История Келебримбора от расставания с отцом. Часть третья. Продолжение следует на других этапах.

Странник в Оссириаде

Келебримбор покидал Гавани Сириона, как и решил, на рассвете, когда Солнце только начало окрашивать восточный край неба мягким золотом. Город в этот час был тих, после всех волнений вчерашнего дня, и Келебримбору не пришлось вести прощальных бесед, которые ему, говоря по правде, трудно было бы выдержать.
Но уже у самого выхода из города, стоя на стене вместе с дозорными, Келебримбора ждал Эгалмот. Если не друг, то спутник, с которым было разделено многое.
"Значит, разговора не избежать," — с тоской подумал Келебримбор.
Однако Эгалмот то ли вовсе не собирался разговаривать, то ли раздумал, прочитав что-то в лице Келебримбора. Он просто стоял и смотрел тому вслед.
И чувствуя на себе этот взгляд, Келебримбор с совершенной ясностью понял, что больше никогда не увидит Эгалмота. По крайней мере, пока будет оставаться жив. Ни Эгалмота, ни многих других эльдар, кто сейчас называл Гавани Сириона домом. О людях и говорить нечего. Не увидит и самих Гаваней. Никогда. Никогда больше.
Это знание причиняло боль, пригибало к земле. Еще ни один город, кроме Тириона, Келебримбору не было настолько трудно покинуть. Химлад, где он прожил дольше всего, где был не гостем, а хозяином, и тот не так звал его назад, не умолял остаться.
Келебримбор не позволил себе даже еще одного прощального взгляда. Он твердо знал, что, раз решив уйти, уже нельзя останавливаться или оглядываться. И шел вперед. Пока кто-то не окликнул его:
— Лорд Келебримбор!
Теперь уж пришлось и остановиться, и обернуться.
По дороге к нему быстро приближались двое эльдар, одетые по-походному, с оружием и заплечными сумками. Двое нолдор. Из Нарготронда, но не из тех, что пришли туда с принцами рода Феанора.
Знакомые незнакомцы, которых Келебримбор помнил в лицо, но не знал по именам. И вообще ничего не знал о них. А они и не стремились к этому, пожалуй, даже избегали, раз он и в Гаванях не узнал их имен. Что же они делают здесь теперь? Для чего пошли за ним?
Келебримбор смотрел на них, ожидая объяснений, но не желая задавать вопросов. Смотрел и думал, что они или родичи, или близкие друзья, потому что в те разы, когда видел их, он, кажется, всегда видел их вместе.
Эльдар переглянулись, как будто советуясь, кто станет говорить, потом один из них выступил вперед и, поклонившись Келебримбору сказал:
— Мы слышали, что ты покидаешь Белерианд, отправляешься на восток, за Синие горы. Позволь и нам пойти с тобой.
Вот как. Значит, слух распространился по городу. Следовало ожидать. Едва ли Эльвинг сказала кому-нибудь хоть слово, но сам Келебримбор, во время сборов несколько раз повторил это разным эльфам и людям. Он просто не в силах был позволить им думать, что уходит от них сейчас, чтобы воссоединиться со своими родичами, сыновьями Феанора. И вот теперь ему предстояло пожинать плоды своей разговорчивости.
Зачем ему спутники? Тому, кто без всякой цели убегает в ужасе, спутники не нужны, последователи — тем более. Но Келебримбор еще не утратил гордости настолько, чтобы признаваться в этом малознакомым эльдар. Так что он спросил:
— Для чего это вам?
Они снова переглянулись, и снова тот, кто стоял впереди, ответил за обоих:
— У нас ничего здесь не осталось: ни родных, ни дома, ни дела, ни цели. Ничего, что держало бы нас на месте. А тебе понадобятся попутчики. Путешествовать одному непросто, даже в спокойных землях, а земли Белерианда давно не знают покоя.
В этом, безусловно, была правда, которую Келебримбор не мог отрицать. Но он не желал ничьего общества. Не желал вести за собой. Ведь это означало и знать, куда ты идешь, наметить путь от начала и до конца.
У него же не было ни цели, ни охоты и сил искать ее.
Но две пары глаз смотрели на него твердо, и в них он читал и просьбу, и требование, на которые не мог не ответить.
— Я иду далеко, — предупредил он, желая скорее отпугнуть их, чем обнадежить. — Очень далеко.
Теперь настал черед сказать, куда именно он идет.
И куда же?
— Я отправляюсь...
Куда?! Келебримбор помедлил еще мгновение, как будто ожидая, что ответ снизойдет на него откуда-нибудь извне, потому что в его уме ответа, конечно, не было.
— Отправляюсь...
Подальше отсюда.
— К восточному краю Эндорэ. Хочу отыскать озеро Куивиэнэн и заглянуть в его воды.
Вот так. Чем не достойная цель? Ее вряд ли можно достичь, стало быть, она займет его надолго.
Но вот незваных спутников она, похоже, отвадить была бессильна. У них только ярче засветились глаза.
— Мы знали, что просто должны последовать за тобой! — воскликнули они, на этот раз оба.
И Келебримбору пришлось принять, что в одиночестве его не оставят.
Ко времени первого привала Келебримбор уже знал, что его спутников зовут Мельдир и Глормир, что они пришли из Амана по Льдам с воинством Финголфина, и во время того перехода крепко сдружились, но в Белерианде их пути надолго разошлись: Глормир поселился в Барад Эйтель и перебрался в Нарготронд только после Дагор Браголлах, а Мельдир все время жил под покровительством Финрода, сначала в Минас-Тирите, потом в Нарготронде... а еще потом Финрода в Нарготронде уже не было, но Мельдир так и остался. Об этом Мельдир не захотел ничего говорить, а Келебримбор — спрашивать.
О себе Келебримбор не стал рассказывать ничего вообще, рассудив, что раз эти нолдор решились идти за ним в полную неизвестность, то либо знают и понимают достаточно, либо им все равно.
Келебримбора устраивал любой из этих вариантов.
С возможными перевалами через Синие горы дела обстояли значительно хуже. Известные перевалы были в Лотланне, Таргелионе и в Оссириаде. Насколько Келебримбор мог судить по старым сказаниям о Великом Переходе, идя с востока, ваниар — а за ними и все остальные — перешли Синие горы в Лотланне.
Но Келебримбора и его спутников отделял от Лотланна весь Белерианд, разоренный орками и прочими тварями и отравленный Морготом. Один Келебримбор еще мог бы попытаться пройти этой дорогой. Но вести на едва ли не верную смерть кого-то еще он не смел, а потому отбросил всякие мысли о Лотланне, а так же и о Таргелионе, и решил попытать счастья на одном из оссириадских перевалов.
Ближе всех к устью Сириона располагался перевал у истока реки Дуильвен, пятого из притоков Гелиона. Путь вдоль рек должен был быть относительно безопасен, потому что власть Ульмо в этих краях все еще оставалась сильна, хотя и не так сильна, как в Сирионе. Но от Сириона до Гелиона пробираться предстояло по землям, где крупных рек не было вовсе. Там придется полагаться только на свою силу и умение владеть оружием, а больше того на скрытность и скорость.
Так что, перед тем как оставить берега Сириона, Келебримбор еще раз спросил у Глормира и Мельдира, уверены ли они, что хотят следовать за ним.
— Вы могли бы еще вернуться в Гавани Сириона и не рисковать, — заметил он.
По крайней мере, не рисковать попасться оркам. Но этого Келебримбор уточнять не стал.
— Нет, мы решили пойти с тобой и пойдем, — ответил Глормир.
— И наше присутствие не станет обузой, — добавил Мельдир. — Мы были и, надеюсь, остаемся, хорошими разведчиками и не последними воинами.
На этом обсуждение было закончено, а их дорога, наоборот, началась. Как всякая дорога в дни войны, она была и сложнее, и проще, чем можно представить или описать в дни мира. Келебримбору, Глормиру и Мельдиру, к тому же, действительно везло, так что сначала к Гелиону, а потом к Дуильвен и, наконец, к подножью Синих гор они добрались все еще втроем, целыми и даже невредимыми.
Оставалось пути всего на пару-тройку дней, а там перевал — и они уже не в Белерианде. Думать об этом было странно. Белерианд после трудного — для всех по-разному, но беспредельно трудного — пути из Валинора, стал для нолдор родным. Они прикипели к нему душой. А вот теперь покидали его.
И на очередном привале Глормир сказал:
— Это кажется слишком легко, чтобы быть правдой.
Сказал и сам испуганно замолчал — все знали, что ни в коем случае нельзя произносить подобных фраз, они как будто отпугивают удачу, давая начало всяческим неприятностям.
Но слова прозвучали, и изменить ничего было нельзя. На следующий же день трое эльфов напоролись на большую — самую большую за все время пути — шайку орков, вынуждены были принять бой и с трудом вышли из него живыми.
Но Мельдира задело орочей стрелой. Рана, правда, была неглубокая, зато стрела — отравленная.
— Ну, вот, теперь можно поверить, что мы почти выбрались из Белерианда, — прошептал Мельдир Глормиру, лицо его к этому моменту стало серым, а губы синими. — Что-то такое должно было произойти, тут ты прав.
— Но не с тобой! — возмутился Глормир, не раненый, но почти такой же бледный. — Это я всю дорогу предчувствовал, что мне не перейти Синие горы, не узнать, что за ними.
— Вроде в Гаванях ты говорил другое? — удивился Мельдир. — Говорил, что мы должны пойти, что найдем что-то важное.
— Так и было, — подтвердил Глормир. — Я предчувствовал это. А с тех пор как мы идем, предчувствую другое.
— Ты ошибся, — вздохнул Мельдир. — Бывает, ничего страшного. Не страшнее, чем все, что с нами уже случалось.
— Перестань! — прикрикнул на него Глормир. — Ты не умрешь, не все умирают.
Келебримбор прислушивался к их разговору вполуха, разыскивая среди припасов, взятых из Гаваней на самый-самый крайний случай, противоядия. Если яд окажется знакомый, то Мельдир, может быть, и вправду не умрет.
И Мельдиру посчастливилось — противоядие отыскалось. Келебримбор очистил рану и промыл ее целительным снадобьем — Глормир изо всех сил удерживал друга на месте во время этой процедуры, потому что никакого средства от боли, которое можно было бы дать раненому без боязни ускорить действие яда, у них не было, а умением избавлять от боли песней ни один из них не владел — потом дал Глормиру выпить часть все того же снадобья, чтобы обезвредить яд, который успел уже всосаться в кровь.
— Такое чувство, словно вместо крови у меня по венам бежит расплавленный металл, — сквозь зубы простонал Мельдир.
Но раздумал отправляться в Чертоги Мандоса.
Однако и в другие места идти он пока не мог, поэтому Келебримбор с Глормиром решили подыскать какое-нибудь укромное место, где можно было бы спрятаться и подождать, пока раненый окрепнет.
Глормир отправился на разведку и нашел вроде бы подходящую пещеру, куда они вдвоем с Келебримбором перенесли Мельдира и все свои немногочисленные пожитки.
На второй вечер их пребывания в пещере к ним явился неожиданный посетитель. На самом деле неожиданный. Не орк и не волк. Но и на человека или эльфа он, на первый взгляд, не слишком походил. Для человека его движения были слишком точны, а шаги тихи, для эльфа — плечи слишком согбенны, лицо измождено, а взгляд слишком затравлен.
— Вам нужна помощь? — спросил он от входа в пещеру.
Это был странный вопрос, поскольку он выглядел скорее так, как будто ему самому нужна помощь и давно. Но, прежде чем Келебримбор или еще кто-то успел ответить, незнакомец попятился, одновременно разводя руки в мирном жесте.
— Я ухожу. Уже ухожу, — торопливо проговорил он. — Мы не вмешиваемся в дела свободных эльфов. Я просто думал, что здесь... — он запнулся. — Что вам... Что вы такие же, как и я. Как мы, — наконец договорил он, довольно непонятно.
Но Келебримбор уже догадался.
Пришелец был эльда. Беглый раб из Ангбанда и, судя, по его словам, поблизости были и другие беглые, и Келебримбора со спутниками он сначала принял за беглых, но теперь увидел, что они не бывали в рабстве, и сразу испугался. Продолжал пятиться, твердя, как заклятие:
— Я сейчас уйду, уйду и вас не потревожат, я забуду, что видел вас, а вы забудьте, что видели меня...
Возможно, все и могло случиться именно так. Он исчез бы, смешавшись с вечерними тенями, а они покинули бы пещеру и спрятались где-нибудь еще, где возможные слуги и соглядатаи Моргота их не обнаружат, а после забыли об этой встрече.
Но Глормир вдруг закричал:
— Тадумир!
И бросился к незнакомцу, который, очевидно, для него незнакомцем не был. Тот, в свою очередь, замер, не в силах больше ни двигаться, ни говорить. Глормир добежал до него и обнял, шепча:
— Брат, брат... Я думал, уже никогда не увижу тебя. Думал, тебя нет в живых, а я не почувствовал, потому что с тех пор, как не стало Лимпвен я не чувствую почти ничего...
Тадумир, слушая это бормотание, немного ожил и обнял Глормира в ответ.
Келебримбор наблюдал встречей со смутным ощущением, что что-то похожее он уже где-то когда-то видел, и тогда дело не кончилось ничем хорошим. И теперь не кончится.
Но Глормир явно не был ни в настроении, ни в состоянии выслушивать предостережения, равно как и расстаться со своим нежданно обретенным родичем и забыть о встрече с ним. Мельдир, в свою очередь, не собирался отпускать друга неизвестно куда, хотя сам все еще с трудом ходил...
В конце концов Голмир, Мельдир, а с ними и Келебримбор встретили ночь в окружении бывших ангбандских пленников, с которыми Тадумир сначала скитался по всему Белерианду, а потом более-менее осел в Оссириаде.
— Здесь орков меньше, чем в других местах, а найти пищу и укрытие легче, — поделился опытом он. — Главное не попадаться на глаза свободным эльфам. С мечами, конечно, не погонятся, если сами не подойдем, зато из лука выстрелить могут.
— Они боятся, и не без причины, — не сдержался Келебримбор.
После Браголлах понадобилось немало перерезанных глоток, отравленных колодцев и больших пожаров, прежде чем якобы бежавших из Ангбанда пленников стали бояться. Но страх укоренился быстро и теперь сидел крепко.
— Мы знаем, — ответил вместо Тадумира другой эльф, не назвавший своего имени нолдо с лицом обезображенным следами ожогов, которые, похоже, не собирались в ближайшее время исчезать. — Мы тоже были свободными. Но теперь и мы боимся их, и не без причины.
В его словах звучали горечь и вызов.
Келебримбор вызова не принял, согласился:
— Да, не без причины.
От этих простых слов все семеро беглых эльфов как будто слегка расслабились, уже не так настороженно следили за тремя свободными, которые были крепче и сильнее их и гораздо лучше вооружены.
Келебримбор тоже попытался заставить себя успокоиться. Семь изможденных изувеченных эльфов — пятеро мужчин и две женщины, но по внешнему виду этого было совсем не понять — вряд ил могли представлять большую угрозу.
Однако Келебримбора все равно не покидало чувство, что не надо было приходить сюда.
К тому же, уговаривал себя Келебримбор, Морготу больше нет нужды скрытно подсылать своих рабов в эльфийские крепости, потому что в Белерианде не осталось эльфийских крепостей. Так с чего бы Враг стал бы отпускать, даже для виду, своих жертв?
Но побег одного, двух, трех сильных духом эльфов — одно дело, а большие группы? Семеро. И они сами говорят, что в округе есть и другие шай... братства беглых, как они сами это называют. Не слишком ли все просто?
Словно угадав мысли Келебримбора, Кауниель, одна из женщин, сказала:
— После последней битвы они захватили много рабов, так много, что надсмотрщики не могут за всеми уследить, и если годами жить только ожиданием случая бежать, то можно и дождаться.
— Да, — вторила ей Росвен. — Жаль только, что, пока не сбежишь, не понимаешь: "бежать" не то же самое, что "стать свободным".
— Верно, — вздохнул еще один эльда, одноглазый и седой, назвавшийся Лумбаром. — Нам не дадут этого, если не Моргот, то наши же сородичи, не в обиду будет сказано, — тут он кивнул Келебримбору. — А страшнее всего, что они, может быть, правы. Наши сородичи, я имею в виду. Бывали случаи...
— Замолчи, — остановил его другой эльда, у него волосы остались черными как смоль, зато голос был жутко сорван, не голос, скрежет металла о металл. — Свободные не нуждаются в большем количестве оправданий не считать нас за эрухини.
После этого общий разговор совершенно иссяк, зато стал неожиданно ясно слышен шепот Тандомира и Глормира, которые все это время сидели рядом, не выпуская рук друг друга.
— ... и теперь мое имя снова имеет смысл, а то я замучился объяснять, — сказал Тадумир и усмехнулся брату.
Келебримбор, мечтая хоть как-нибудь, хоть на мгновение отвлечься от тяжелых мыслей, спросил:
— А в чем же он? Чувствую, за этим есть какая-то занятная история.
Глормир рассмеялся и кивнул, потом сказал:
— О да. Наш отец, как многие нолдор, больше всех металлов любил золото, и когда у него родился первенец, то есть я, он был так счастлив, что решил назвать меня "золотая драгоценность" и назвал, — Глормир усмехнулся. — Но потом, спустя годы, у него родился еще один сын, и он опять был счастлив не меньше, но понял, что не может назвать его "серебряной драгоценностью" или "медной драгоценностью" или еще какой-нибудь, потому что ни один металл он не любил так же, как золото, и это было бы несправедливо, поэтому отец подумал-подумал...
— ...и назвал меня "еще одна драгоценность", — подключился к рассказу Тадумир. — А потом отец еще подумал и однажды сказал, что поймет, если я предпочту материнское имя.
Тут Тадомир улыбнулся с нежностью, и улыбка на мгновение будто стерла с его лица след плена.
— Но я к тому времени уже привык называться отцовским именем, — заключил Тадумир.
— А потом у вас появился еще один брат, и... — явно решил поддразнить братьев обожженный эльда.
Те разом закачали головами.
— Нет, нет, потом у нас появилась сестра, и отец назвал ее Имирэ.
На лица обоих братьев будто набежала тень.
— Что с ней стало? — спросил обожженный, посерьезнев.
— Она не перешла Хэлкараксэ, — ответил Глормир. — И отец, и мама. Только мы вдвоем в конце концов добрались до Эндорэ.
— И я не думал, что когда-нибудь это скажу, но, возможно, им повезло. Они избежали всего, что могло бы случиться с ними здесь, — добавил Тадумир.
После этого снова воцарилась тишина, но на этот раз она не была ни гневной, ни горькой, только печальной, и печаль оказалась общей для всех эльдар, и бывших пленников, и свободных.
Словно воспоминания стали вдруг волшебным огнем, в котором сгорели различия, тревоги, сомнения. На Келебримбора и его спутников, которые давно не видели эльфийских лиц, кроме друг друга, близость других эльдар подействовала, почти как хмель.
Должно быть, из-за этого и вышло так, что Келебримбор, Глормир и Мельдир не вернулись на отдых в свою пещеру, а остались вместе с Тадумиром и его названными родичами, бросив перед этим общий жребий о том, кому нести стражу.
Жребий выпал Глормиру, Росвен и обожженному. Им предстояло караулить по очереди, остальные должны были спать всю ночь.
Разбудило Келебримбора чувство опасности. Словно кто-то громко крикнул прямо в ухо, хотя никто не кричал. Зато глаза Келебримбор открыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как стремительно приближается к его горлу занесенный чьей-то рукой кинжал, и откатиться в сторону.
Кинжал ударил по пустому месту. Раздался гневный и отчаянный рык, похожий на звериный. Келебримбор вскочил на ноги и увидел, как к нему с кинжалом наизготовку бежит... обожженный эльда.
Келебримбор громко выругался, уже понимая, что именно происходит, и ушел от нового удара.
— Что такое? — откуда-то сбоку сонно спросил Лумбар и тут же завопил: — О, нет! Келаир, нет!
Почти в то же мгновение одноглазый эльда прыгнул на обожженного, повис у него на плечах, но тот, словно не замечая этого, продолжал нападать на Келебримбора. Стремясь достать его кинжалом. Нет, не просто достать — убить.
Шум борьбы разбудил остальных. Но обожженный не заметил и этого. Не обращая внимания ни на кого, он все пытался добраться до Келебримбора. Даже после того, как Келебримбор выбил кинжал из его руки.
Даже когда его наконец схватили и повалили на землю, он продолжал искать Келебримбора взглядом и рваться к нему, да так, что Глормиру, Лумбару, эльфу с сорванным голосом и еще одному, который за вечер вообще не произнес ни слова, нужны были все их силы, чтобы не дать ему освободиться.
— Вот так и выглядит одержимость Морготом, — сказал Келебримбору Тадумир.
Келебримбор кивнул. Не только так, но и так тоже.
— Я уже видел подобное, — сказал он вслух.
— Теперь Келаира не вернуть, — продолжал Тадумир. — Можно только отпустить его душу в Чертоги Мандоса.
Келебримбор знал и это.
— Ты собираешься что-то делать или только болтать? — зарычал на Тадумира эльда с сорванным голосом.
Тадумир схватил с земли кинжал, тот самый, которым Келаир пытался убить Келебримбора, и шагнул к Келаиру. Руки его при этом немилосердно дрожали. Казалось, он вот-вот закроет глаза от ужаса.
— Давай я это сделаю, — произнес Келебримбор. — Я делал это раньше.
Ужасные слова. Зато для Келаира все кончится быстро, а Тадумиру не придется запятнать руки кровью эльфа. Келебримбору беспокоиться о чистоте рук было поздно, задолго до того как появился первый одержимый Морготом эльда.
— Я нет, — тихо отозвался Тадумир. — Я только видел, как Асгарлинд делал это. Но Асгарлинд умер. Теперь я за него во всем. Значит, в этом тоже.
— Решайся скорее, — напряженным голосом сказал ему одноглазый.
В то же время Келебримбор протянул руку за кинжалом.
Но Тадумир покачал головой.
— Нет, я должен сам. Хуже, если чужой.
С этими словами Тадумир ударил Келаира кинжалам в грудь, между ребрами, где сердце. Келаир судорожно вздохнул и замер. Его тело замерло. А самого его в этом теле уже не было.
— Да будет Судия милостив к тебе, — прошептал Тадумир и тут же упал на колени перед телом, сотрясаясь в беззвучных рыданиях.
Глормир отпустил теперь навсегда совершенно неподвижное тело Келаира и подполз к Тадумиру, обнял его, прижал к себе. Тот не сопротивлялся, только задрожал еще отчаяннее.
Другие эльдар, державшие Келаира, поднялись с земли, разошлись, не глядя друг на друга. Лумбар наклонился и закрыл Келаиру глаза, потом, пробормотав что-то про "похоронить как подобает" ушел. Безмолвный эльда, подумав несколько мгновений, последовал за ним. К телу Келаира приблизились женщины, а к Келебримбору подошел эльда с сорванным голосом и посмотрел на него взглядом, полным ярости, и спросил:
— Кто ты такой?
— Что? — удивился Келебримбор.
Он не называл этим эльдар своего имени, но за свою жизнь успел привыкнуть, что с его лицом называть имя — всего лишь условность.
Но этот эльда явно спрашивал всерьез. Отвечать на вопрос смертельно не хотелось, и именно поэтому Келебримбор сказал:
— Келебримбор, сын Куруфина из рода Феанора.
Лицо эльда исказилось яростью.
— Это твоя вина! — проскрежетал он. — То, что случилась с Келаиром — твоя вина! Он бежал из Ангбанда годы назад, и Моргот не трогал его, но появился ты, и Моргот овладел Келаиром ради шанса убить тебя.
— У Моргота и без того предостаточно шансов убить кого угодно в Белерианде, — возразил Келебримбор и вдруг с леденящей ясностью осознал, насколько прав.
— Но ты уже почти не в Белерианде, — ответил ему эльда. — И мой тебе совет, убирайся поскорей.
С этими словами эльда отвернулся от него и, ссутулясь, побрел в темноту. А Келебримбор остался стоять, чувствуя себя одиноким и потерянным, как никогда прежде.
Вдруг он почувствовал, как кто-то коснулся его руки.
— Друг мой, — неуверенно позвал Мельдир. — Идем. Нужно уходить. Подальше отсюда.
Подальше отсюда. И отсюда тоже. Келебримбор рассмеялся бы, если бы мог, но даже дыхание отнимало слишком много сил.
— Идем, — повторил Мельдир настойчивее. — Отдохнем немного в нашей пещере, а с рассветом уйдем на восток. За Синие горы. Далеко-далеко.
— Ты не сможешь идти, — возразил Келебримбор.
— Смогу и пойду, — упрямо отозвался Мельдир.
Мельдир ранен. Надо встряхнуться, ради него.
"Сейчас же," — приказал себе Келебримбор.
Но не подействовало. У него не осталось сил. Просто никаких. Очень странно. Он переживал вещи хуже, а силы все еще оставались, и вот теперь он как старый пересохший бурдюк.
Однако он все еще должен. Ради Мельдира. Хотя бы притвориться, что ему не все равно. Что он собирается снова что-то делать, хоть когда-нибудь.
— Да, — произнес Келебримбор вслух. Слова выходили с таким трудом, как будто это он сорвал голос в плену у Врага. — Давай отдохнем до рассвета. А на рассвете решим, как поступить дальше.
До рассвета было еще долго. Так долго, что Келебримбору казалось, он не наступит никогда. Но если все же наступит, придется, наверное, и вправду уходить за Синие горы. Куда же еще.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Трандуил Великолепный - Четвертая отметка

[Трандуил Великолепный]

Название: Долго и счастливо
Задание: Большая перемена
Размер: 509 слов
Жанр/категория: джен, АУ
Рейтинг: PG
Персонажи/Пейринги: Торин, Азог, другие гномы

Битва была в самом разгаре. Вокруг свистали стрелы, шумели опускающиеся и поднимающиеся топоры, ломались копья и дубины. Гнусные орки все лезли и лезли, им не было конца и края, и все войны уже устали. Но отступать было некуда….
Торин, как король своего народа, который и затеял возвращение к Одинакой Горе предков, едва увернулся от очередного орка и разрубил его пополам. Черная кровь брызнула во все стороны, из ушата окатив Торина, упавший под его ноги труп и сражающихся немного рядом некоторых других гномов и мерзких орков.
Некогда было даже утереть пот со лба! Так трудно им приходилось сегодня! Но за такую награду, родной дом, надо сражаться изо всех сил. Что гномы и делали, посредством помощи эльфов успешно тесня орков.
Торин видел это с высоты Воронье Высоты, где они с племянниками, Двалином и Бильбом сумели подобраться в спину Азогу и теперь пробирались к нему с целью убить его и таким образом положить конец кровопролитью. Фили и Кили сумели проникнуть в нутрь одной возвышающейся над пропастью башни и по потом доложили, как лучше приблизить к затаившемуся Азогу. Теперь Торин и компания были близки к желанной цели.
Вдруг Торин заметил немного впереди себя лысую голову Азога. От ярости его силы удесятерились и могучий гном бросился вперед, чтобы вцепиться в заклятого врага. Но тот тоже был не промах и не был застать себя в расплох. Двое врагов сражались на смерть. Сначала они бились в коридорах башни, а потом оказались на склоне и наконец выбрались на лед. Остальные гномы и Бильбо остались сражаться на склоне, и Торин видел, с какой силой и храбростью они наступают на своих врагов. Даже какой-то белобрысый остроухий эльф и остроухая эльфийска присоеднились к ним, чтобы вместе победить ненавистных орков и положить конец их .
Под ногами Торина уже скользил предательский лед, но он сумел ловко уворачиваться от ударов и наносить их сам. Азог хрипло рычал от злости, но не мог совладать с гномом. Но внезапно лед под ногами Торина треснул. Он увидел в этом шанс и стал нападать на Азога еще сильнее, чтобы тот провалился в воду и утонул. В конце концов, ему это удалось: мерзкий орк получил удар топором в грудь и наконец-то проломил лед под своим весом. Но и Торину пришлось туго. Он сам упал в образовавшуюся из-за падения Азога прорубь и уже не мог выбраться. Со всех сторон его окружала холодная вода, и он был пошел ко дну, если бы не кстати рядом оказался некоторый остроухий блондин и который успел кинуть ему спасательную веревку. Торин выбрался на берег и увидел, что орки, потерявшие своего бедного командира, убегают, а их начинает преследовать общая армия эльфов, гномов, людей орлов и некоторых других созданий. Торин даже увидел в среди них волшебника Гендальфа и с некоторым содраганием огромного медведя. Все они догоняли орков и терзали их, убивая.
К концу дня все было концено. Битва выиграна, бывшие соперники помирились. Торин разыскал возле покосившееся башни Фили и Кили и крепко обнял их. Затем он проделал тоже самое с Бильбо. Позднее он даже разрешил Гендальфу уговрить себя заключить подходящее соглашение с Трандуилом, Бардом и другими. Настал мир.
Так Торин и стал Королем под Горой.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Васильковое поле - Четвертая отметка

[Битва Пяти Воинств]

Название: Тьма против огня
Задание: «Зло, как и добро, имеет своих героев» (Франсуа де Ларошфуко).
Размер: 672 слова
Жанр/категория: джен, action
Рейтинг: PG
Персонажи: Готмог, Мелькор, Унголиант
Предупреждение: канонное насилие

Готмог мчался по залитой звёздным светом равнине быстрее стрелы. Вокруг трескалась земля и ломались деревья. Ужасный крик заполнял всё окружающее пространство — крик, пробудивший балрога далеко на востоке под развалинами Ангбанда. Это кричал от боли и бессильной ярости его Владыка, и он не раздумывая летел на битву с тем, кто мог сделать это с могущественнейшим из Валар.

Огненный вихрь перевалил через последний горный хребет перед побережьем. Вершины гор тряслись и крошились. Впереди висела чёрная туча, заслоняя полнеба. Готмог любил тьму подземелий, но от этой тьмы, словно живой и клубящейся, даже ему было не по себе. Крик в середине тучи всё не смолкал.

Готмог не утруждал себя сбором войска, зная, что все его собратья, проснувшись, поступят точно так же. Но сейчас он был один — слишком обогнал всех. Он помедлил секунду, спрашивая себя, не дождаться ли подмоги. Крик начал слабеть. Балрог рванулся вниз и хлестнул по туче огненным бичом.

Тьма чуть съёжилась и отступила. Готмог ударил ещё раз. Вопль внутри умолк. Из тучи вылетела толстая серая нить и обвила бич. За ней другая. Он попытался перерубить её секирой, но нить прилипла. Он направил весь свой жар в руки и оружие, и паутина почти мгновенно обратилась в пепел. Владыка, верно, почувствовал это изнутри и позвал своего слугу. Воодушевлённый Готмог почти без усилий сжёг ещё три нити на лету.

Но за ними прилетело ещё больше. Балрог превратился в живую мельницу, непрерывно отбивающую атаки обеими руками. Когда получалось, он бил по наползающей туче и заставлял её содрогаться. Владыка, похоже, собрался с силами и продолжил бой внутри, потому что чудовище несколько ослабило напор на Готмога.

Или это была всего лишь уловка. Вдруг паутина вырвалась прямо из-под земли, обвила его ноги и повалила его на испепелённую землю. Потом из тучи высунулась огромная паучья нога и пришпилила его к земле чёрным когтем. Готмог чувствовал, как тварь вытягивает из него тепло и силу. Бьющая из раны кровь, обычно огненная, не причиняла ей вреда. Бич остыл и почернел. Балрог бил и бил по ноге секирой, но не мог пробить твёрдую оболочку. Туча начала поглощать его. Он с ужасом понял, что развоплощение будет значить вечность в этой холодной тьме.

"Борись! Не смей сдаваться! Проиграешь — замучаю!" — гремел в его голове голос Владыки. "Подвёл я тебя... Мелькор", — подумал Готмог, назвав его как некогда в Чертогах Эру, когда они были не господином и слугой, а друзьями. Его сознание начало застывать, как вытекшая на поверхность земли лава, и он выронил топор.

Свист бичей показался ему сладчайшей музыкой. Три пылающие змеи обвились вокруг паучьей ноги и начали поджаривать её. Тварь завизжала и отдёрнула ногу. Готмог откатился в сторону и закрыл глаза, концентрируясь на восстановлении фана. Когда он открыл их, три балрога выжигали паутину и молотили чудовище булавами, а ещё пять огненных смерчей были на подходе. Паук дрогнул и обратился в бегство, оставив на земле неожиданно маленькую фигурку в чёрных доспехах.

Готмог закрыл свою рану, усилием воли заставив кровь затвердеть. Он встал, подобрал оружие и оглянулся на погоню. Тёмная туча, сопровождаемая огненными сполохами, стремительно удалялась. Должны справиться и без него, к тому же лучше не показывать, как он сейчас слаб. Шатаясь, он подошёл к Мелькору. Тот поднялся на ноги. Он и правда был намного меньше, чем Готмог его помнил, и от грозно- прекрасного облика, который он носил до валинорского плена, ничего не осталось. Теперь он был просто ужасающим. Руки были обожжены до черноты — чем, если огонь никогда ему не вредил? — но правая крепко сжимала хрустальный ларец, в котором сияли три звезды. Символ победы.

— С возвращением, Владыка, — сказал балрог, преклонив колени. — Я счастлив служить вам.

— Я знаю, — усмехнулся Мелькор. — И ты получишь свою награду. Но я не Владыка, а Король Арды. Единственный оставшийся в ней Свет, которым я владею, — тому свидетельство.

Это было интересно. Что произошло на Западе, как он лишился Света и как Свет оказался в этих маленьких штучках? Как со всем этим связано чуть не сожравшее их чудовище? Спрашивать было не по чину, но Готмог знал, что стоит немного подождать, и Мелькор сам начнёт хвалиться своими подвигами.

— Государь, — ответил он, и остатки предвидения айнур, пережившие его обращение ко Злу, показали ему железный венец с тремя звёздами над головой Короля.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Fingaereth - Четвертая отметка

[Fingaereth]

Название: Взносы и выплаты
Задание: Самый главный страх
Размер: 1046 слов
Жанр/категория: джен, юмор
Рейтинг: PG
Персонажи/Пейринги: ОМП, Бильбо Бэггинс, Фродо Бэггинс
Предупреждение: возможно легкое AU и OOC
Примечания: автор знаком только с основами страхового дела

— Нет, Мэррок, я все равно ничего не понял. Может, расскажешь еще раз, помедленнее? — проговорил Ник Праудфут Старший.
Ник, подперев голову рукой, сидел за столом напротив Мэррока Хорнблоуэра Младшего. Мэррок смерил визави тяжелым взглядом и процедил сквозь зубы:
— Может, мне вообще не стоит брать тебя в дело, раз ты ничего не понимаешь?
— Прошу тебя, не сердись, Мэррок. Во всем Шире еще никто этим не занимался, поэтому я тебя понять и не могу.
— Ну что, все с начала объяснять? Я познакомился с купцом, человеком, который возит товары по всему Средиземью. В числе прочего, он рассказал мне про караванщиков на юге. Все караванщики сдают определенную сумму в, так сказать, фонд. Если один из них не довезет товар, он получает весь фонд в качестве компенсации. И это работает, так как не было такого случая, чтобы товар потеряли все.
— Я про караванщиков помню. Ты мне про нас расскажи: на чем мы будем делать деньги? Только на торговцах?
— Да нет! На ком угодно. Предположим, один хоббит боится, что не сможет себя обеспечивать, если заболеет, другой — что его семья пойдет по миру, если он умрет, третий — что все его богатство погибнет при пожаре. И все трое платят деньги нам. Потом у третьего пожар случается. А мы выдаем ему не только его деньги, и деньги первого и второго хоббитов.
— Все, достаточно. Я понял. Мы будем делать деньги на страхах наших соплеменников. Я прав?
— Ну... пожалуй, прав.
— Отлично. Тогда я уже придумал, как будет называться наше... как ты там сказал? Ах да, страховое общество.
— И как же?
— «Самый главный страх»!
— «Самый главный страх»? Звучит! Отлично, Ник!

* * *
Поначалу общество «Самый главный страх» никого в Шире не заинтересовало. Ник Праудфут Старший и Мэррок Хорнблоуэр Младший большинству хоббитов казались мошенниками. И в самом деле, зачем дополнительно платить какому-то там обществу, если и так откладываешь на черный день?
Но затем пара чудаков из семейства Туков застраховала свои норки от пожара. Вскоре у одного из них пожар действительно случился. И он получил в качестве компенсации сумму вдвое большую, чем заплатил.
Вот тут-то хоббиты и потянулись к страховому обществу Праудфута и Хорнблоуэра. В самом деле, если ты отложил на черный день не так много, а получить можешь гораздо больше, то почему бы не попробовать?

* * *
— Послушай, Фродо, — заговорил как-то за завтраком Бильбо Бэггинс, — наверное, мне надо перед тобой извиниться.
— За что, дядюшка? — удивился Фродо.
— За то, что я усыновил тебя только сейчас. Ты целых девять лет прожил один, без родителей. Наверное, голодал и...
— Да нет же, дядюшка, тебе совершенно не за что извиняться! У меня все эти годы было достаточно денег, чтобы я ни в чем себе не отказывал.
— Проедал наследство?
— Нет, из наследства я почти ничего не потратил. Я жил на выплаты по страховке. Понимаешь, и отец, и мама чуть ли не в первый же день после свадьбы застраховали свою жизнь в обществе «Самый главный страх».
— А, «Самый главный страх»! Семейное дело Праудфутов и Хорнблоуэров! Очень хорошая фирма, надежная, всегда выплачивает возмещения. Вот когда я отправился в путешествие, все мое имущество было застраховано у них. А когда я вернулся, суммы по страховке как раз хватило, чтобы выкупить все вещи обратно... Ну, эту историю я тебе уже рассказывал и не раз...

* * *
— Ох, ничего себе! — воскликнул Ник Праудфут Третий, когда вывел на бумаге последнюю цифру. — Мэррок, иди-ка сюда.
— Что такое? — Мэррок Хорнблоуэр Четвертый неспешно вошел в кабинет и облокотился на стол.
— Посмотри, сколько заработала наша контора за последний месяц, — с этими словами Ник протянул Мэрроку исписанный с обеих сторон листок.
— Ух ты! Это точные цифры? Ты нигде не ошибся?
— Три раза перепроверял. Все точно.
— Да такой прибыли еще никогда не бывало! Это надо отметить!
— Правильно. А первый тост будет за здоровье Лотто Саквиль-Бэггинса.
— Это еще почему?
— Такая прибыль именно благодаря ему и его головорезам. Когда они начали грабить, все испугались и стали страховать имущество у нас.
— А ты не боишься, что Лотто покусится на нашу прибыль и своих головорезов отправит по наши души?
— Нет, конечно. Он ведь сам у нас застрахован.
— Это здорово! Я-то раньше всегда боялся, что наше дело прогорит. Но, выходит, опасения были напрасны...

* * *
Фродо Бэггинс осторожно заглянул в норку, где находилась контора общества «Самый главный страх». Фирма переживала не лучшие времена: в норке почти не осталось мебели, а свет горел только в самой дальней комнате.
А ведь еще совсем недавно страховое общество могло похвастаться чуть ли не лучшей мебелью и лучшими свечами во всем Шире. Но теперь, после победы над Саруманом все клиенты массово потребовали компенсации за причиненный ущерб, а также выплат по страхованию жизни и здоровья.
«Может быть, пожалеть их? Не требовать своего?» — подумалось Фродо. — «Я ведь буду не лучше Лобелии, которая выбила из них кругленькую сумму за смерть Лотто... Нет, нет, с чего бы мне их жалеть? Они набивали карманы, когда другие страдали. Поэтому они должны понести справедливое наказание. Раз я имею право и возможность получить эти деньги, я сделаю это!»
Фродо прошел в дальнюю комнату, где владельцы фирмы, Хорнблоуэр и Праудфут, ютились на одной табуретке, и сказал:
— Добрый вечер. Я хотел бы получить возмещение по страхованию здоровья.
С этими словами Фродо вынул из кармана правую руку. Когда Праудфут и Хорнблоуэр заметили, что на руке не хватает безымянного пальца, лица их исказили бессильная злоба и отвращение.

* * *
На следующий день общество «Самый главный страх» объявило, что приостанавливает свою деятельность на неопределенный срок.

* * *
— Ну и что нам теперь делать? — сокрушался Мэррок Хорнблоуэр Четвертый. — Всегда боялся, что прогорим! И ведь прогорели!
— Прошлого не воротишь, — флегматично заметил Ник Праудфут Третий. — Ничего, через пару лет наши соплеменники накопят достаточно имущества, и мы возродим наше семейное дело. А покамест можно и сельским хозяйством заняться.
— Не можно, а придется! Ладно... Слушай, мы ведь не можем вести дела так, как прежде. Вдруг опять прогорим! Надо что-то поменять, как-то подстраховаться.
— Ага, больше не обслуживать Бэггинсов, например!
— Не смешно!
— Знаю, что не смешно... Мне кажется, что можно пока не торопиться. За два года мы в этом направлении точно что-нибудь придумаем.

* * *
Прошло чуть более двух лет. Общество «Самый главный страх» возобновило свою работу. Для лиц, желающих застраховать жизнь, здоровье или имущество, ничего не изменилось. Только в договоре о страховании добавилось два новых пункта:
"11. Страховое возмещение не выплачивается в случае форс-мажорных обстоятельств.
12. Под форс-мажорными обстоятельствами понимаются обстоятельства, не зависящие от воли и действий сторон. К ним относятся: стихийные бедствия, эпидемии, войны, захват власти и пришествие сил тьмы".

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Ravens from the wasteland - Четвертая отметка

[Ravens from the wasteland]

Название: Брат-тень
Задание: "Как только я увидел ваши несимпатичные физиономии

..."

, я сразу заподозрил, что вы попали не туда" (Джон.Р.Р.Толкиен, "Хоббит").
Размер: ~2900 слов
Жанр/категория: джен, этнографический этюд
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: ОП из лайквэнди, Амбаруссат
Примечание: 1) авторское предположение о том, что первые Пробужденные были менее цивилизованными, чем их валинорские потомки, что отражается также на культуре лайквэнди и авари; 2) суеверия, связанные с близнецами во многих первобытных (и не только первобытных) племенах, имеют под собой, кроме мистический представлений, и вполне реальную основу в прошлом: до неолитической революции мать редко могла позволить себе выкормить больше, чем одного ребенка, поэтому второго из детей довольно часто убивали - или же его наличие ставило под вопрос выживание матери и/или семьи.

Раво ушел из селения рано, ещё засветло. Бесшумно, чтобы никого ненароком не разбудить, сбросил с дерева-дома собственную веревочную лестницу и спустился на блестящую от росы траву, осторожно закинув за спину плетеный короб, в котором сладко посапывал Второй, мальчик-тень.
По тропинке он шагал уверенно и быстро, почти бежал, но у самой реки остановился и впервые с прошлого вечера надолго задумался, расхаживая над береговым откосом взад-вперед и то и дело оглядываясь. Спустя некоторое время он как будто почти решился вернуться, но сын, почуяв его тревогу, завозился в своём гнезде, и Раво, безнадежно покачав головой, все же спустился к реке и отыскал в камышах верткий челнок.
Пристроив колыбель на корме, он вывел лодчонку на глубину и погнал её вниз по течению, направляя быстрыми ударами одного весла.
Но, как бы он ни спешил, а к слиянию рек, где совсем недавно вырос высокий чужой дом, обнесенный крепким частоколом, добраться вышло только ко времени, когда солнце уже перевалило за полдень.
Те, кого называли голодрим, обосновались в этих края позапрошлой весной; местным они казались то ли вовсе чуждыми, то ли какими-то слишком яркими, а может — то и другое одновременно. Предводителя этих голодрим, когда он только появился здесь со своим отрядом, и самого едва не приняли за младшего духа — такого же, как королева западного леса. Потом-то разобрались, что все они — такие же квэнди, как и они сами, но тут среди прочих слухов появился тот, который Раво — вместе с другими, собравшимися у большого костра, — слушал с замиранием сердца. Даже сомневаться не выходило, что это — правда: о тени никто зря болтать не будет, слишком уж страшно и тяжело.
Тогда-то он ещё не догадывался, как обернется дело у него в семье.
У ворот Раво постарался объяснить страже, что ему нужен их предводитель — и, вопреки опасениям, его поняли сразу. Да он и старался говорить медленно и отчетливо: по совету тех дальних родичей, кому уже доводилось прежде разговаривать с чужаками. Один из стражей — по виду едва вышедший из возраста детства — и вовсе поманил его за собой одним жестом, не полагаясь на слова, а Раво постарался не оглянуться опасливо, прежде чем шагнуть за ограду. Его племя обычно не строило домов на земле, кроме разве что общих залов собрания, да и те старались делать разборными, чтобы, случись опасность, унести с собой. Для защиты от ветра и холода зимой, бывало, ставили плетеные шатры, покрытые шкурами, но таких зданий, выстроенных из целых, гладко оструганных бревен, он никогда не видел.
Он и дальше честно старался не глазеть — хотя посмотреть и было на что: и похожий на прозрачный камень материал, вставленный в частые переплеты оконных проёмов, и гладко оструганный пол, и непривычно яркий тон занавесей. Даже деревянная резьба — казалось бы, до тонкостей знакомое дело — и та выглядела непривычной.
Комната, в которую привел Раво молодой стражник, оказалась большой и светлой, а у распахнутого окна с частыми переплетами была разложена тонко выделанная оленья шкура, на которой что-то рисовала, обмакивая белое костяное перо в краску, высокая худощавая женщина с собранными в простую косу черными волосами.
— Здравствуй, — сказала она, отворачиваясь от работы. — Я — Айвэ. Если ты скажешь, что у тебя за дело, я постараюсь найти того, кто сможет тебе помочь.
Он слегка задумался, как следует к ней обращаться: стоило ли, например, считать родовым скромный узор из углов и прямых линий, пущеный по краю рукавов и горловины её рубашки? Да и защитного ожерелья на этой женщине не было — она не носила ни Ножа Охотника, ни Ветви, ни Молота, ни плетеного из волос двойного браслета, который сказал бы Раво, что она замужем, ни знаков материнства. Только на плече была приколота тонкой работы брошь с удивительным, мягко мерцающим гранёным красным камнем. И даже её причёска ничего не говорила Раво — кроме того, что такие косы он только что видел и у их мужчин.
Айвэ отложила перо и встала из-за стола — и Раво заметил у неё на предплечье длинный шрам — по виду, от ожога, — мелькнувший и тут же вновь скрывшийся под рукавом.
— Я — Раво, — представился он в ответ, снимая с плеча короб. — Но дело у меня только к вашему предводителю. Не в обиду тебе, но я не могу доверить свои слова ещё кому-то.
— Тогда тебе придётся подождать, — сказала она, чуть усмехнувшись, но тут же глаза её удивлённо расширились, потому что, как ни осторожно Раво поставил короб на сиденье кресла, Тень все-таки проснулся и заплакал.
— Ребенок? Вот так так, — женщина в несколько уверенных шагов подошла ближе, и отчего-то Раво даже не попытался встать у нее на пути. — Тебе что-нибудь нужно для него? — Она коснулась короба ладонью.
— Я останусь благодарен, если ты будешь так добра, что найдёшь ему поесть. У тебя есть дети, Айвэ? — спросил он, готовый ошибиться или обрадоваться, но она покачала головой.
— У меня была младшая сестра, — сказала она, чуть нахмурившись, — и есть племянница, пусть она давно взрослая. Ты позволишь?
— Да, конечно.
Она подхватила ребенка и скрылась с ним где-то в глубине дома, на ходу выкликая кого-то на языке чужаков — непривычно-звонком. Некоторые слова звучали будто бы даже знакомо, но не совсем. Чтобы не провожать без толку эту женщину взглядом, Раво подошел к шкуре, над которой она работала — и не смог сдержать удивления, когда всмотрелся в узор. Он ожидал увидеть выкройку для одежды или расписной полог, но это оказалась огромная цветная карта смутно знакомых и совсем вроде бы незнакомых мест. Тонким черным штрихом были намечены, кроме Талоса и Леголина, ещё реки — в нижней части кожаного полотна, а ещё дальше оказалась вчерне прорисована линия морского берега. Странная это была карта — и он даже не понял сначала, чем именно, но после догадался — в их племенах охотничьи планы рисовали как будто спереди и сверху сразу, одновременно, а тут — словно глядели только сверху, как птицы, отчего непонятны были с непривычки ни горы, ни низины, ни деревья.
Он задумался было: зачем нужна такая огромная карта, неужели пришлые собирались всю землю от севера до юга превратить в свои угодья?
Но тут за спиной у него хлопнула дверь, и Раво обернулся.
— Мне сказали, что у тебя какое-то дело.
Хозяин дома вошёл из внутренних комнат, весело улыбаясь, и волосы у него были не черные с медным блеском, как Раво рассказывали другие квэнди, чуть ближе знакомые с этими пришлыми, а ярче, пожалуй — цвета чуть потемневшей меди.
Слова он выговаривал странно, непривычно — не так, как говорили в племенах за Гелионом, и не так, как звучала речь серых эльфов, живших гораздо западнее, а его глаза — облачно-светлые — и вовсе воскресили в душе старательно забытую тревогу, словно пришел Раво совсем не туда, куда следовало бы. Но раз пришел — надо было довести дело до конца.
Он шагнул вперед и поклонился, как требовала учтивость, а затем, наконец, сказал:
— Я пришел тебя попросить, предводитель, чтобы ты взял моего сына к себе на воспитание.
Брови пришельца — Амрас, его зовут Амрас, напомнил себе Раво — приподнялись, а губы приоткрылись, словно от сильного удивления, и Раво неожиданно понял, что вряд ли тот намного старше него самого, а то даже и младше.
— Почему? — спросил Амрас.
Раво замолчал, не зная, как ответить — невозможно, чтобы голодрим, пусть они и чужаки, вовсе не знали обычая передавать детей в другие племена и роды, — и борясь с отчего-то пытающимися просочиться из глаз слезами.
Вернулась Айвэ и села подле незаконченной карты, собираясь вновь приняться за работу.
— Йауриэль отобрала у меня твоего сына, — усмехнулась она, заметив его быстрый взгляд. — Впрочем, у неё дети как раз есть, так что волноваться не стоит. Ребенка твоего накормят и позаботятся, пока не решится это твое дело…
— Айвэ, этот эльда отчего-то хочет отдать нам своего ребенка насовсем, и не говорит, почему. — Перебил её Амрас.
Она нахмурилась снова, на сей раз будто бы недоверчиво, и замолчала — не отводя, впрочем, от Раво внимательного темного взгляда, от которого тому сделалось еще сильнее не по себе.
— Без веской причины такого не сделаешь, — проговорил, между тем Амрас неожиданно мягким голосом, — и мы верим, что у тебя нет другого выхода. Так что садись и не бойся, говори правду, как есть.
— Он — второй, — со вздохом признался Раво, опускаясь на придвинутый к столу и оставшийся свободным стул. — Дитя-тень. Он родился в один день и час со своим старшим братом, и во всём на него похож, а это значит, как говорят наши мудрецы, что одна душа по недоразумению, по искажению, принесенному врагом всего сущего, поселилась в двух телах. В тех землях, откуда мы ушли сюда, к югу от великих гор, некоторые племена считали, что второй ребенок — и не ребенок вовсе, а сгусток тени, принявший облик первого. А порождения тени… не должны ходить среди живых. — Он против воли вздрогнул на этих словах. — Из самых старых наших сородичей до этих лесов добрались немногие, но и они настаивают, чтобы мы хотя бы отдали второго сына на воспитание в другое племя, иначе тень ляжет на нас.
— И почему же ты решил, что жить твой второй сын должен здесь, с нами? — с короткой непонятной усмешкой спросил Амрас.
— Мы слышали, что вы, голодрим, светлые и с вами могучие духи-Бэлайн говорили, как мы сейчас с тобой. Что вам тень… — начал Раво.
— И всё? — оборвал его голда, и Раво — вновь с трудом — заставил себя продолжать:
— А еще я слышал, что ты и сам родился с братом-тенью. Те, кто живут в пути, не останавливаясь подолгу на одном месте, рассказали о твоей семье нашим родичам с другого берега Талоса, они же передали эту повесть нам. Мы поняли, что твой отец, поступил с твоим братом так, как того требовал совсем старый обычай, и никто не посмел его осудить. Но ты не смирился с его решением. И я…
— И ты решил, что я не стану обижать уже твоего сына в память об этом. Но, послушай…
Договорить он не успел, потому что едва приоткрытая до этого дверь широко распахнулась, стукнув ручкой о стену, и в комнату шагнула, выговаривая на ходу какую-то совсем непонятную фразу, стройная темноволосая девушка, внешне слегка схожая с Айвэ, а за ней…
Раво шатнулся от стола, едва не опрокинув свой стул и понимая, что ему стоило идти куда угодно, только не сюда, а рука сама собой нашарила на груди серебряный талисман — Нож Охотника, защитника от темноты и черных тварей. Губы неслышно зашевелились, но защитный заговор вылетел из головы, как назло, целиком.
— Что, опять? — хмыкнул вошедший, оценивающе оглядывая отшатнувшегося Раво и собственного брата.
У него волосы действительно были самую малость темнее — но и только.
Айвэ встала со своего места, потянула этого, не погибшего, живого голду, к себе за руку и быстро заговорила вполголоса — видно, объясняя, что случилось тут без него.
— Успокойся, пожалуйста, и послушай, — заговорил тем временем первый. — Как бы там ни рассказывали нашу историю, и какими бы подробностями она не обросла по дороге с севера, но тот, кто говорит, будто видел всё собственными глазами, ошибся. Не знаю уж, что можно было по-настоящему разглядеть из такой дали, кроме зарева — немудрено было переврать даже немногое. Да и одна душа не может поселиться в двух телах, даже если ей самой этого захочется. Иногда случается, что детей рождается двое, но это разные дети, даже если и похожи настолько…
— Чистая правда, — перебила его девушка — теперь, когда они с Айвэ стояли совсем близко, мало кто бы не признал их родство. — Если бы здесь не было сегодня Амрода, то Амрас на тебя, наверное, уже кричал бы. Громко.
— Отлично сказано, — фыркнул второй.
— А если бы я набрала где-нибудь крыжовник и принесла сюда, то сразу поняла бы, кто из них кто: Амрас к кислым ягодам не притрагивается, зато второй, — девушка бросила насмешливый взгляд на Амрода, — уплетает за обе щеки.
— Не знаю, есть ли у тебя желание верить мне, — продолжил тот, кого он принял за Амраса, — но это не Искажение, Раво. Просто так иногда бывает. И это… это нормально.
— Но… как?
Амрас, настоящий, взмахнул несколько раз руками, точно пытаясь показать что-то, что сам не совсем представлял. Вздохнул.
— Мы в своё время спрашивали об этом, но были совсем детьми, а объяснять что-то ребенку — не то же самое, что рассказывать взрослому. Впрочем…
— Этого хватит, — до странности естественно подхватил второй. «Амрод» — вспомнил вдруг Раво. — Все мы, живые существа, состоим из мелких частиц, невидимых глазу, которые у нас зовут сотами, потому что они лепятся друг к другу в теле так же, как соты в пчелином улье… — он замялся.
Краем глаза Раво заметил, что Айвэ оперлась подбородком на руку, слушая братьев с чуть ехидной улыбкой.
— Мужское и женское семя — это такие же соты, — неожиданно продолжила та, кто не могла быть никем иным, кроме как племянницей Айвэ. — Только они не прилепляются друг к другу, а сливаются в одну. — Она свела ладони вместе, почти хлопнув ими и переплела пальцы.
— И потом уже эта сота начинает разделяться — вначале на точно такие же, как она сама, — подхватил Амрод. — Потом из них получаются разные — такие, как в коже, мышцах, костях. И в конце концов, в материнском чреве вырастает ребенок. Но пока они ещё одинаковые, когда их пока ещё… четыре или восемь? — Он оглянулся — почему-то на Айвэ. — Тётушка?
— Если я правильно помню, то тогда прозвучало слово «восемь», и вы очень расстроились, что вас всего двое, а не хотя бы шестеро, — с ехидцей сообщила она. — А мы все, включая вашего папу и братьев, очень обрадовались тому же самому.
Младшая женщина прикрыла себе рот ладонью, чтобы не смеяться, но в её глазах заплясали веселые искры.
Раво не знал, что и говорить на всё это, да и вставить что-то в поток льющихся на него слов было как будто нельзя — только вертелось в голове, что тень коварна и умеет заманивать, пусть даже правильными словами и ясными голосами. Но не могла же, с другой стороны, никакая тень быть такой светлой и веселой — и оттого он просто продолжал слушать.
— Так вот, — продолжил Амрас, — пока сот всего две, четыре или восемь, из каждой может получиться ребенок, только бывает это очень редко. По крайней мере, у нас, у эльдар.
— И всё-таки, почему? — беспомощно спросил Раво. У него словно выбили из-под ног почву, а потом опять поставили обеими ногами на твердую землю, но он все еще боялся сделать шаг — чтобы не рухнуть в зияющую, головокружительную бездну.
— А точно не знают даже Бэлайн. — пожал плечами Амрод. — Может, тут зависит от желания родителей. Может они… — он остановился, точно засомневавшись, — просто очень сильно любят друг друга? Вот дети и торопятся родится. — Он развел руками.
— Неважно, — сказал Амрас, опуская руку на плечо брата. — Всё равно это — только догадки, которые никак нельзя опровергнуть или подтвердить. Одно точно: Тень тут совсем ни при чём. Скажи, как по-твоему, похожи мы на порождение Тьмы? А твои дети — похожи?
Раво покачал головой.
Похожи они не были: напротив, в каждом из них, в них обоих как будто пряталось яростное, сверкающее пламя, и верить в то, что Тень могла лежать на них, не хотелось. А сыновья… его сыновья просто были одинаковыми до мучительного испуга, но… Он сглотнул, по-прежнему не находя слов.
— Если ты хочешь, — проговорил Амрас, — и если этот ваш… обычай все равно не даст тебе вернуться вместе с сыном домой, ты можешь оставить его здесь, как собирался, и мы воспитаем его. Но разлучать ребенка с родителями — само по себе нехорошо, и будет ещё хуже, если братья вырастут, не зная друг друга.
Амрод — безотчетным движением — накрыл своей ладонью лежащие у него на плече пальцы брата, и Раво слегка вздрогнул, заметив как будто одно и то же родимое пятно между мизинцем и безымянным — на правой руке у Амраса, на левой — у Амрода.
— Твоя семья могла бы, в конце концов, переселиться сюда. Этот дом пока небольшой, но мы хотим построить другой чуть дальше, на холме к западу отсюда. Это твои первые дети, Раво?
— Да, — тот кивнул.
— Тогда тем более — подумай об этом, — заметил тот, что разговаривал с Раво с самого начала. — Такое ведь может и повториться. Мы ни о чем похожем никогда не слышали, но всё когда-то случается в первый раз.

*
— Знал бы ты, как мне это надоело, — пробормотал Амрас. — Каждый раз, когда я вижу тут новое лицо, я уже заранее представляю, что особо наглые тут же начнут пересказывать мне эту небылицу, те, в ком есть немного такта, просто будут сочувственно вздыхать, а если поблизости окажешься ты, то и одни, и другие ошалеют от удивления, или вовсе начнут хвататься за талисманы. — Он картинно взмахнул рукой, схватившись за грудь и вытаращив глаза — так, словно вот-вот упадет в обморок от невыносимого ужаса. — Иногда мне кажется, что мы зря перебрались к югу. Слухи словно птички разносили, так они пришлись тут по вкусу.
— После сегодняшнего понятно становится, отчего, — заметил Амрод, садясь на свою кровать и между делом распуская шнуровку рубашки. — Как думаешь, наш незваный гость придёт снова?
— Глупая легенда, — Амрас, не обращая внимания на вопрос, дернул горловину рубахи так, точно ему вдруг стало душно. — Если бы ты и вправду погиб, мне было бы не до того, чтобы осуждать отца, да еще и так внятно, уж поверь мне…
— Верю, — мягко сказал Амрод. — Сколько раз мне нужно согласиться с тобой, чтобы ты перестал так бранить горе-сочинителей? — Он поймал брата за руку и легко сжал ему запястье. — Хватит-хватит, Амбарусса.
Здесь, во временном доме, до постройки настоящей крепости, братья привычно разделили комнату на двоих, словно вернувшись во времена детства, когда можно было пошептаться перед сном, забравшись в одну кровать, да так и заснуть.
— Ведь это же эльдар, такие же, как мы! — всё с тем же возмущением продолжил Амрас. — И откуда-то вдруг такие дикие суеверия, словно… — он прервался, чтобы стащить рубаху через голову, — словно и не эльдар вовсе. Почему?
— Потому что даже мама испугалась и вправду пыталась дать нам одно на двоих имя, — усмехнулся Амрод. Он взял гребень с пристенной полки, другой рукой расплетая косу, и продолжил. — Одна и та же мелодия Песни на двоих — это, должно быть, действительно пугает, если никогда раньше не видел. Нам повезло, что мы родились в Валиноре, да и отец всегда смотрел на вещи здраво.
— Ты хочешь сказать, что, испугавшись этого сходства и не получив внятного объяснения, во тьме, в окружении неведомых злобных тварей, можно навоображать себе невесть чего? Что же, тогда, я думаю, как раз тут нам самое место. Осталось только убедить их всех…
Амрас привычно, не глядя, протянул руку за гребнем, и Амрод так же привычно передал его брату. Цокнул языком, точно восхищаясь.
— Всего лишь убедить их всех. Каков размах!
— Только не говори мне, что сыновьям Феанора с этим не справиться, — рассмеялся Амрас.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Сплетник на завалинке - Четвертая отметка

[Сплетник на завалинке]

Название: Судьба
Задание: Самый главный страх
Размер: 311 слов
Жанр/категория: гет, драма, АУ
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Турин, Финдуилас, Гвиндор
Примечание: что могло бы случиться, если бы Моргот промедлил с захватом Нарготронда.

И еще

Автор в курсе, что имя Турамбар Турин взял себе в Бретиле. Но ругать за это несоответствие все равно можно.

Два десятка лет минуло с тех пор, как Турин пришел в Нарготронд. Когда-то он называл себя Турамбаром, покорителем судьбы, но теперь старался не вспоминать это прозвище. Ныне он стоял перед своей судьбой на коленях. У судьбы были тонкие руки, струящиеся золотые волосы и пронзительной синевы глаза. У судьбы было имя — Финдуилас. Она знала о том, как сильно он ее полюбил, но ей нужно было время, чтобы принять решение, и Турин не смел торопить ее. Теперь он часто уезжал из города, подолгу оставаясь с разведывательными отрядами на границе, надеясь, что к его возвращению Финдуилас будет по нему скучать. Когда он возвращался из очередного похода, она ему улыбалась.

Как-то раз они прогуливались по внешней галерее. Турин держал в своей обветренной руке тонкие белые пальцы принцессы. Она смотрела вдаль, на золотящиеся в рассветном солнце предгорья, на сверкающую ленту Нарога, а он смотрел только на нее. Сам Турин за эти годы был не раз ранен в боях, при ходьбе он прихрамывал, а лицо избороздили шрамы и морщины. Финдуилас оставалась неизменно прекрасна.

Вдруг ее ясные глаза скользнули вниз. Там, под стеной, на мосту через реку, показалась фигура воина. Он обернулся, приветственно помахал принцессе рукой, и Турин узнал Гвиндора. Финдуилас остановилась. Турин почувствовал, как она невольно сжала свои прохладные пальцы. Гвиндор легко вскочил на коня и проскакал по мосту. За минувшие годы его дух успокоился и исцелил измученное пленом тело. В движениях вновь появилась сила, следы тяжелых переживаний на лице разгладились. Если бы не серебро в волосах и не искалеченная рука, то нельзя было бы и подумать, через какие испытания и разочарования он прошел. Но более всего изменился его взгляд. Темное отчаяние сменилось острым блеском холодной стали, как будто дух его был очищен страданиями и перекован наново, став многократно сильнее и тверже.

Глаза Финдуилас потеплели, когда она смотрела на Гвиндора, рука дрогнула, а из груди вырвался короткий вздох. Турин это заметил, и ужас пронзил его бесстрашное сердце.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Эльфам слова не давали - Четвертая отметка

[Эльфам слова не давали]

Название: Кольца
Задание: Самый главный страх
Размер: 400 слов
Жанр/категория: джен, POV
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Галадриэль

Золотое кольцо прямо передо мной — только протяни руку, коснись тяжелого, изысканно-простого ободка… Так близко.
Взять в руку. Надеть на палец — оно тяжелое, но мои руки знают и молот, и меч. Тяжелее ноша, что придёт с ним, но она мне по силам: я давно несу бремя власти, вынесу и это.
Оно очень красиво, при всей своей простоте. Нэнья вычурней, сложней, богаче — митрил и алмаз — и я сроднилась с ним, но… Оно не так совершенно.
Нэнья. Дар — или поручение? — старого друга. Если взять это кольцо, Нэнью придется снять — им не место на одной руке; снять впервые за три тысячи лет. Но что с того? Я сберегла его. Оно дало мне так много, но оно больше не будет нужно: Единое даст неизмеримо больше.
Нэнья — это память…
Но я отомщу за Келебримбора, за его гибель — Единое послужит мне!

Я отомщу за всё то зло, что принёс Гортхаур.
За гибель брата. За них всех!
Тонкая серебряная веточка с яшмовыми листьями обнимает палец. Такое простое кольцо, уж конечно, не помеха Единому — на нём никаких чар нет.
Только память.
Инголдо не одобрял месть… но важнее, чем отомстить — остановить новое зло. И порой нужно брать оружие врага, чтобы победить!
Я отомщу. И братья поймут меня.
А если не поймут? что ж, я так много лет провела без них. Я справлюсь.

Я одолею Гортхаура.
Я вижу эту победу. Я вижу — власть, и силу, и могущество. Я стану Владычицей, прекрасной и грозной, меня станут любить — и бояться!
Больше не будет Врага, больше не будет потерь, больше не будет зла в Средиземье!
Я стою в сиянии победы.
Я.
Только эта победа отчаянно напоминает худший мой кошмар.
Я потеряла дом, родителей, братьев, друзей, я теряла и теряла, но худшим моим кошмаром всегда был один: остаться одной. Без него. Без Келеборна, без его твёрдой руки, без тихого голоса и серого взгляда.
Я потеряла всё, но оставалась собой, а без него — не было бы меня. Я была Нэрвен Артанис, но с ним я стала Галадриэлью, а без него — Галадриэли не будет. Никогда.

Два золотых кольца — это слишком много для одной руки.
Келеборн не поймет, не примет.

И никакой победы не будет.
Он ведь прав. Как всегда.

Тонкое золотое кольцо — нет защиты от искуса надежнее.

— Я прошла испытание.

И — как стекло от камня, разбивается наваждение. Больше нет Властительницы.
Только дорожка в лесу — осколком воспоминаний юности! или провидением невозможного будущего? — и две фигуры рука об руку.

— Я уйду на Запад и останусь Галадриэлью.

@темы: Четвертая отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Объявление #73

[Битва Пяти Воинств]

Мы перешли через экватор Битвы, и сегодня в ночь начнется выкладка работ Четвертой отметки. Срок выкладки - до 23:59 12 ноября.


Правила выкладки:
- одна работа;
- заголовок поста: Ник участника - Четвертая отметка;
-

шаблон шапки

<b>Название:</b>
<b>Задание:</b> (лучше для красоты частично спрятать под кат)
<b>Размер:</b> (в словах)
<b>Жанр/категория:</b>
<b>Рейтинг:</b> 
<b>Персонажи/Пейринги:</b> (по желанию)
<b>Предупреждение:</b> (если есть)
<b>Примечание:</b> (если есть)

- теги - "Четвертая отметка", "БПВ: "Осенний заплыв";
- рейтинг +18 закрывается от несовершеннолетних.

Ждем вас и удачи!

@темы: Объявления, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Голосование - Третья отметка

[Битва Пяти Воинств]

Правила:
1. Голосующим необходимо выбрать три работы.
2. Один голос за участника = 1 очко.
3. Запрещается:
- голосовать за себя под любым видом и профилем;
- голосовать от профилей сообществ;
- голосовать от игровых и общественных профилей.
4. Неверно поданные голоса засчитаны не будут.
5. Формат верного комментария:
1. Ник участника 1 - "Название работы"
2. Ник участника 2 - "Название работы"
3. Ник участника 3 - "Название работы"

Голосование продлится до 23:59 29 ноября.

@темы: Третья отметка, БПВ: "Осенний заплыв", Голосование

---

Кто-то на башне - Третья отметка

[Кто-то на башне]

Название: История Келебримбора, сына Куруфина из рода Феанора. На берегах Сириона
Задание: Самый главный страх
Размер: 3000 слов
Жанр/категория: драма, агнст, джен
Рейтинг: PG-13 (12+)
Персонажи/Пейринги: Келебримбор, Туор, Идриль, Эарендиль, Эльвинг, другие персонажи
Примечание: История Келебримбора от расставания с отцом. Часть вторая. Продолжение следует на других этапах.

Лорд в Нан-Татрене

Сначала все, пережившие разорение города, просто бежали, подгоняемые одной потребностью: оказаться как можно дальше от Гондолина и ото всех тварей, которых Моргот согнал, чтобы захватить и разрушить его.
Бегство, стремление спасти свои жизни и сохранить свободу было их единственной целью. Но так не могло продолжаться вечно. В какой-то момент стало ясно, что они преодолели достаточное расстояние, чтобы больше не опасаться, что в спину им вот-вот ударит струя драконьего пламени или что впереди на узкой тропе встанет балрог, а из засады выскочит шайка орков... И тогда появились вопросы: что делать дальше? Куда идти? Как жить? Где и ради чего?
Ответ дал Туор. Он сказал:
- Мы пойдем к морю. Мы должны были пойти туда давно, как и советовал нам Ульмо.
Эльдар, слышавшие его, по большей части смутились и опустили головы, пряча взгляды. Но Галдон, лорд дома Древа, открыто посмотрел в лицо Туору и возразил ему.
- Мы должны были пойти туда, когда нам советовал Ульмо, - с горечью сказал он. - Теперь слишком поздно.
Но Туор покачал головой.
- Мы ошиблись, промедлив, - признал он со вздохом. - И заплатили за промедление страшную цену. Но Великий Сирион все еще несет свои воды к морю, и море все так же поет, омывая берега Белерианда. Мы можем ступить на этот путь сейчас. Я поведу вас, если вы согласитесь идти за мной.
Идриль, которая во время речи Туора стояла рядом с ним, но не говорила - как и до этого, с тех пор как пал Гондолин, не говорила ни с кем, кроме маленького Эарендиля, потому что горе ее об отце и о погибших подданных было слишком велико - вложила свою руку в руку Туора и улыбнулась ему. Тогда он вскинул их переплетенные руки вверх и крикнул:
- Мы поведем вас!
Теперь в его голосе звучала не только решимость, как мгновение назад, но и радость. Очевидно, никакое, самое страшное, горе не могло владеть Туором полностью, пока рядом была его жена.
- Мы пойдем к морю! - первым объявил Эгалмот, лорд дома Небесной Дуги, выпрямившись, пренебрегая болью своих ран.
- Мы пойдем к морю! - подхватили другие голоса.
Среди голосов эльдар можно было услышать звонкий голос Эарендиля, стоявшего тут же со своей няней.
- Мы пойдем к морю, - наконец сказал и Галдон, склоняя голову перед Туором и Идриль.
Так решение было принято. Цель найдена. И никто больше не пытался это оспорить.
Хотя оспорить можно было.
Можно было бы спросить:
- А что будет, когда мы придем к морю? Что мы найдем там?
И сразу же ответить:
- Ничего. Кроме того, что идти больше некуда.
Море встанет перед ними, вздымая волны. Грозное. Ужасающее. Зарокочет: "Дальше дороги нет! Вам никогда не одолеть меня! Вы - ничто!"
Так уже было однажды, в иных землях и в иное время, до Солнца и Луны, и так будет снова.
Келебримбор знал это наверняка. Но Туор искренне верил, что идти к морю - самое правильное решение. Своей верой он заражал остальных и давал им силу, чтобы жить и идти дальше. Жестоко было бы разрушить их веру и ничего не дать взамен. Ведь они и так уже лишились всего.
Так что Келебримбор держал свои знания при себе и шел со всеми. К Сириону и дальше, вниз по течению.
На этом пути он снова был воином и дозорным, и охотником, и даже немного целителем, если другого выхода не оставалось.
Чего он точно не делал, так это не стоял в стороне, когда другие оказывались застигнуты врасплох, слишком испуганы или чересчур утомлены, чтобы знать, что делать. И уважение к нему гондолинцев возросло, теперь уже не из-за его мастерства. И все чаще Келебримбор слышал, как ему и о нем они говорят "лорд Келебримбор".
- Лорд Келебримбор, смотри...
- Лорд Келебримбор, там, всего в полулиге пути отсюда...
- Лорд Келебримбор говорит, что...
- Спроси у лорда Келебримбора...
Словно он был одним из выживших лордов Гондолина.
Галадон и Эгалмот, которые и вправду были выжившими лордами Гондолина, не возражали, хотя, конечно же, помнили, что Келебримбор не был одним из них, пока Гондолин еще существовал. Но в трудном пути Туору и Идриль требовалась вся помощь, какую они могли получить, а раны Эгалмота заживали плохо, и он не всегда мог даже идти сам, и Галдон не в силах был сделать все один.
Келебримбор же умел вести за собой, хотя всегда, когда возможно, избегал этого, предпочитая работу в мастерской. Но, если выбора не было, он делал, что приходилось, так хорошо, как мог.
Ко времени, когда беглецы добрались до места, где Сирион сливается с Нарогом, Келебримбора называли лордом уже все. И в этом качестве он говорил на совете, который собрал Туор.
Стояла осень, и с каждым днем в воздухе все больше чувствовалось, что и зима настанет скоро. Провести ее в дороге, без припасов и укрытий, было бы очень непросто. Да и эльдар, пострадавшие еще при падении Гондолина, до сих пор оправились далеко не полностью, им был нужен отдых и покой.
Так что решение остаться на время в этой земле, в долине ив на берегах двух рек, где власть Ульмо сильна, было принято легко, без споров. Однако затем Туор сказал:
- Мы не задержимся здесь надолго. Весной, когда природа оживет и новый эльфийский год начнется, двинемся дальше. Пойдем к морю.
Туор оглядел всех участников совета по очереди. Каждый из них встретил его взгляд твердо. В том числе и Келебримбор. Он по-прежнему не собирался препятствовать Туору. Гондолинцы пойдут к морю, если Туор не передумает их туда вести. Но если Нан-Татрен пленит его сердце, будет не хуже. Лучше.
С такими мыслями Келебримбор принялся обустраиваться в Нан-Татрене, по возможности, надолго.
Но Туор не мог успокоиться, не только на годы, даже на день. Он смотрел на реки и думал о море. Рвался к нему душой. Говорил о море. Пел о море. Не давал успокоиться и другим.
Эарендиль не отставал от отца. Слушал жадно, повторял без устали. Бредил морем во сне и наяву. И однажды сказал Келебримбору, к которому снова стал прибегать поговорить, с тех пор как они обосновались на одном месте:
- Ты был прав, я все-таки увижу море. Теперь уже совсем скоро.
Лицо его при этих словах все светилось. Впрочем, почти тут же на него набежала тень печали.
- Жалко, что в этот момент рядом со мной не будет дедушки, - прошептал Эарендиль и еще тише добавил: - Я так скучаю по нему. И по другим тоже. По Эллемакилу, Глорфиндейлю, Эктелиону, Салганту...
Он называл и называл имена. Одно за другим. И казалось, начав, не мог остановиться. Его лицо делалось все бледнее.
- Но все-таки ты увидишь море, - напомнил ему Келебримбор, просто чтобы что-то сказать.
- Да, - выдохнул Эарендиль и слабо улыбнулся, и на его щеки вернулось немного цвета.
В этот момент Келебримбор смирился с тем, что к морю идти все-таки придется. И неважно, насколько его ужасает одна мысль о море. В первый день весны, справив намеченную Туором и Идриль большую тризну по всем тем, кто погиб в Гондолине и в пути из Гондолина в Нан-Татрен, гондолинцы покинут край ив и двинутся дальше. В Арверниэн. На побережье.
К неминуемому крушению последних надежд, как думал в то время Келебримбор.

Нолдо в Гаванях Сириона

Келебримбор оказался неправ. В Арверниэне из ждало не крушение надежд, а дом.
Маленькое поселение в устье Сириона казалось невероятным, удивительным, до боли прекрасным миражом - такой обычный и жилой у него был вид. Как будто не весь Белерианд разорила война. Как будто не все еще было потеряно.
Келебримбор, однако, узнав, кто основал это поселение, почувствовал, что потеряно гораздо больше, чем все. Больше, чем когда-либо был властен отобрать Моргот.
Беженцы из Дориата. Гавани Сириона основали беженцы из Дориата, разоренного сыновьями Феанора.
Келебримбор знал, конечно, что Дорит пал и даже как он пал. В Гондолин дошли вести. Король Тургон, правда, оказался слишком добр и на этот раз не стал ничего сообщать Келебримбору, но слухи ходили и, как ни занят был мастер Келебримбор своими делами, достигли его ушей.
А смерть отца он почувствовал еще раньше. Этого нельзя не почувствовать, как нельзя не заметить, что кто-то вырвал у тебя сердце и на твоих глазах растоптал. Поэтому отца Келебримбор тайно оплакал до всяких вестей. А после оплакал и его злую судьбу.
Куруфин, сын Феанора, был одним из лучших эльдар, которых когда-либо рождала земля. Блестяще умный и талантливый, сильный, решительный и отважный. И вот он погиб. И не сражаясь с Врагом или его тварями. Он был убит эльфами за то, что вторгся в их дом и разрушал его. Можно ли вообразить более ужасную участь?
Куруфин, сын Феанора, был Келебримбору отцом. Долгие годы - самым близким из эльдар. Всегда - бесконечно дорогим, безмерно любимым. И вот он погиб. И всякая память о нем для всех навеки отравлена знанием, как он погиб. А имя, по той же причине, покрыто позором.
Наверное, такой итог не должен был стать для Келебримбора неожиданностью. Не после Нарготронда. И все же стал. Хотелось выть в голос от ужаса и боли. Отец. Отец. Отец!!!
Мысли об отце доставляли Келебримбору мучения, почти нестерпимые, и он старался, как мог, гнать от себя эти мысли. Но если Келебримбор не думал об отце, то вспоминал о дядях и оплакивал их также. Равно тех, кто погиб, и тех, кто остался жить. Мысли о них тоже причиняли ему боль. Постоянно, непрерывно. Дни, месяцы, годы.
Келебримбор умел это скрывать. Но не мог перестать чувствовать. И все же со временем боль притупилась. Как притупляется всякая боль.
Но вот теперь она вспыхнула вновь. Стоило ему только увидеть здесь, на краю земли, беженцев из Дориата, перемешавшихся с другими эльфами и людьми, со всеми, кто бежал от власти Врага и его тварей, захвативших Белерианд почти целиком.
Они стали едва различимы теперь. Одинаково обездоленные странники, неожиданно обретшие новое пристанище и пытающиеся жить дальше. Но дориатцы не были жертвами Моргота. Они были жертвами рода Феанора.
Не первыми жертвами. Но если раньше можно было найти утешение и оправдание, твердя себе и другим, что братоубийство было только трагической случайностью, несчастьем, которого никто не хотел и от которого все пострадали, то теперь никаких спасительных иллюзий не оставалось. Невозможно разрушить эльфийское королевство без всяких к тому намерений.
При мысли об этом Келебримбору бежать. Исчезнуть. Перестать существовать вообще. Но он не мог, по множеству причин, а потому оставался на месте и делал вид, что ничего ужасного не происходит. Каждую минуту ожидая, что, узнав и осознав, кто он, его попросят уйти.
В лучшем случае, его попросят уйти.
И он, конечно, тогда уйдет.
Но время шло, а уйти Келебримбора не просили. Гондолинцы обживались в Гаванях. Знакомились с дориатцами, рассказывали им свои истории, и уже, конечно, все знали, кто такой Келебримбор, не могли не знать. Некоторые синдар, которых он никогда прежде не встречал, при виде его лица теряли дар речи и каменели. Келебримбор догадывался, кого им напоминает, поэтому тоже каменел и терял дар речи.
Но уйти его так и не попросили все равно, и со временем Келебримбор совсем прижился в Гаванях, проникся их духом, странным, но покоряющим сердца всех, кто оказывался в поселении.
Каждый в Гаванях Сириона знал, что Гавани вовсе не крепость и первый серьезный штурм сметет их с лица земли, а выжившим защитникам придется бежать по морю, на Балар. Договоренность об этом с Кирданом давно существовала, и ни для кого не было секретом, где именно в зарослях тростника спрятаны маленькие корабли для этого бегства.
Но никому и в голову не приходило бежать немедля, пока еще цел, потому что каждое новое утро в Гаванях было вызовом власти Моргота, его стремлению захватить и разрушить все, каждый прожитый день - маленькой победой.
Суть этого ярче других выразила во фразе, адресованной не то внуку, не то правнуку, одна смертная старуха:
- Ты же еще не умер! Так не стой столбом, делай что-нибудь!
Старуха эта умерла в тот же год. А ее слова жили еще долго, очень уж они полюбились всем жителям Гаваней, особенно эльфам-нолдор, и Келебримбору доводилось слышать их в Линдоне больше полутысячи лет спустя.
Но в Гаванях Сириона Келебримбор ничего не знал о том, что когда-то будет существовать Линдон и там будут жить нолдор.
Келебримбор жил, как и всякий в Гаванях: день за днем, не пытаясь заглянуть в будущее. Стоял на страже и работал, пел и слушал песни. Бродил по берегу моря, слушал и его песни тоже. Теперь море пело ему без грозы, успокаивало душу, врачевало ее раны. Так что Келебримбор забыл свой старый страх перед стихией.
И даже был счастлив. Недолго. Дюжину лет или полторы. Пока в Гавани не пришел вдруг эльда с востока, от подножья Синих Гор, с посланием для Эльвинг, дочери Диора, которая к тому времени успела вырасти, стать женой Эарендиля и матерью его сыновей, а кроме этого - владычицей Гаваней Сириона.
Что было в этом послании, сперва никто не знал, но слух, что пришло оно от сыновей Феанора, распространился с быстротой лесного пожара и вверг жителей Гаваней в изумление и ужас. Но больше в изумление, поначалу.
Ведь о сыновьях Феанора не было ничего известно с самого разорения Дориата. Келебримбору, который пытался осторожно выведать хоть что-нибудь, достались лишь поэтические строки о том, как они появились из сумерек, словно тени, и в сумерках же растаяли, словно тени, и больше ничего.
А теперь они явились снова, как будто прямиком из прошлого. Словно тени. И потребовали вернуть им Сильмарилл. Снова. Известие об этом заполнило сердца жителей Гаваней Сириона гневом, который быстро вытеснил все остальные чувства:
- Кто они, чтобы приказывать нашей госпоже?
- Кто они, чтобы требовать Сильмарилл, который не они отобрали у Врага?
- Кто они, чтобы лишать наш дом благого света?
- Неужели они думают, что мы не станем защищать себя и нашу леди?
- Как они смеют вообще обращаться к ней, хоть за чем-нибудь?
Эти вопросы слышались отовсюду. Келебримбор внимал им с ужасом. Желая оглохнуть, чтобы только не слышать. Но слух его оставался все так же остер.
И то же самое услышала Эльвинг, когда собрала жителей Гаваней на совет. Только там это были уже не вопросы, а утверждения.
- Они не смеют ничего требовать у тебя, госпожа!
- Немыслимо отдать им Камень, который дарит процветание нашей земле и хранит корабли!
- Немыслимо отдать им Камень, за который страдали и умирали столь многие твои родичи!
- Мы не сдадимся безропотно, мы будем защищаться!
- Мы сделаем все! Все! Только не отдавай им Камень! Пожалуйста.
Келебримбор не в силах был больше терпеть это, и он ушел с совета. И бродил один по берегу моря, пока не стемнело и на небе не засияли звезды. Но их свет ничего не мог поделать с отчаянием и предчувствием беды, которые не покидали душу Келебримбора, с тех пор как послание от его дядей было принесено в Гавани.
В конце концов, Келебримбор возвратился в город. Там он сразу узнал, что Эльвинг приняла решение не отвечать сыновьям Феанора ни да, ни нет, а лишь сказать, что, если они хотят получить определенный ответ, им придется дождаться возвращения из плавания лорда Эарендиля.
Когда вернется Эарендиль и возвратится ли он вообще, неведомо было никому.
Выслушав все это, Келебримбор направился прямиком в дом Эльвинг. Он готовился убеждать и настаивать, если его к ней не пустят.
Но услышал:
- Леди Эльвинг ждет.
Эльвинг приняла Келебримбора не в большом зале совета, куда, при необходимости, могла вместиться большая часть жителей Гаваней, а в своем рабочем кабинете, маленьком и очень скромном.
Она не улыбнулась Келебримбору, но поднялась ему навстречу.
- Лорд Келебримбор! Я знала, что ты придешь.
Эльвинг да и вообще синдар не называли Келебримбора лордом, у них не было для этого никакой причины, и он был в общем-то вполне доволен быть просто нолдо, одним из многих в Гаванях.
Но сейчас Эльвинг явно стремилась показать, что готова и даже желает говорить с ним на равных, и Келебримбор с благодарностью принял это.
- Леди Эльвинг, - ответил он. - Едва ли я мог не прийти.
Эльвинг кивнула и тут же сказала:
- Но, если ты пришел убеждать меня, что я должна немедленно отдать Сильмарилл сыновьям Феанора, потому что только они имеют на него право, не трудись напрасно. Это я уже прочла в их письме.
Келебримбор со вздохом ответил:
- Я пришел сказать, что лучше отдать им камень, потому что тогда они оставят тебя в покое.
- Точно ли оставят? - спросила Эльвинг, глядя прямо в глаза Келебримбору.
- Конечно! - без колебаний ответил он. - Они достойные эльдар и не желают зла другим эльдар! Или людям. Или кому угодно, кто не служит Морготу. Как только Сильмарилл окажется у них, между ними и твоим народом не будет никакой вражды.
- И весь мир увидит, какие достойные эльдар сыновья Феанора, - странно ровно произнесла Эльвинг. - И они, конечно, показали бы это всем гораздо раньше, если бы кто-то все время не пытался им помешать. Например, мой отец. Он даже умер из-за этого, хотя мог бы не умирать. Должно быть, потому что он был недостаточно достойным, верно?
За все время этой речи Эльвинг ни разу не повысила голос, только смотрела на Келебримбора. А он чувствовал себя так, словно она надавала ему пощечин. Понадобилось особое усилие воли, чтобы не прижать ладони к пылающими щекам. Но внешне Келебримбор остался спокоен и ответил ей в тон.
- Это не правда.
- Но кто или что опровергнет это, если я отдам Сильмарилл? - спросила Эльвинг.
- Я не знаю, - честно признал Келебримбор. - Но отказываться отдать его опасно! Для тебя, для твоей семьи и твоего народа! - он повысил голос. - Неужели ты сама не понимаешь?! Они придут сюда, чтобы забрать камень, и кровь потечет по улицам твоего города!
Эльвинг ужасно побледнела и тихо спросила:
- Теперь ты пытаешься меня напугать? - и, прежде чем Келебрибор мог ответить, продолжала: - Сыновьями Феанора, словно чудовищами Моргота. Так кто же они, достойные эльдар или чудовища, которых мне следует страшиться?
Келебримбор не пытался ее напугать, скорее, делился с ней своими собственными страхами, но признание в этом едва ли могло помочь убедить Эльвинг, что она поступит правильно, отдав полный Предначального Света камень сыновьям Феанора, поэтому вслух Келебримбор сказал о другом:
- Они не отступятся от притязаний на камень, никогда.
Эльвинг покачала головой.
- Это не ответ на мой вопрос. А бояться их я и так уже боюсь, но страх не заставит меня покориться их воле.
- Я не знаю ответа и на этот твой вопрос, - признал Келебримбор. - Но когда-то все они были...
- Я тоже не знаю ответа, - перебила Эльвинг. - И в этом письме, - она подняла со своего стола свиток и протянула Келебримбору. - Его нет. Потому-то и я не сказала им ничего определенного. Я знаю о них много плохого, но и много хорошего, и ты, их ближайший родич, один из самых достойных эльдар, кого я знаю. Если они согласятся ждать, я пойму, что они и вправду готовы говорить со мной, и тогда, быть может...
- Они не станут ждать долго в любом случае, - сразу ответил Келебримбор.
- Ждать можно или сколько потребуется, или не ждать вовсе, - возразила Эльвинг. - Никто не может сам выбрать, сколько он готов ожидать решения своей судьбы.
Келебримбор не ответил ей, потому что принялся читать письмо. Сердце сжималось, когда за написанными словами ему слышались голоса Маэдроса и Маглора, Амрода и Амраса... И каждая фраза дышала усталостью, сожалением и болью. Для Келебримбора.
Но, конечно, не для Эльвинг. Для нее это были требования, приказы, угрозы. И Келебримбор не мог объяснить ей всего, потому что у него не было для этого слов. К тому же, если бы он и сумел, это стало бы отчасти предательством, по отношению к его семье, обнажением тайн и слабостей, которые его дяди явно не собирались раскрывать.
- В этом послании есть больше, чем ты можешь увидеть, леди Эльвинг. Поверь мне, - сказал Келебримбор, возвращая ей письмо.
И, произнося эти слова, сам уже слышал, как они странны, неубедительны и слабы.
- У меня нет причин не верить твоему слову, - сразу ответила Эльвинг. - Но в этом случае, его мало. Я не изменю своего решения по причине, которой мне и узнать нельзя. И хотя очень может быть, что я ошибаюсь, я встречу свою судьбу лицом к лицу.
Ее тон теперь был мягким, но непреклонным. Келебримбор, поняв, что все дальнейшие уговоры бессмысленным, сказал:
- Тогда я должен проститься с тобой, леди Эльвинг. С рассветом я ухожу на восток.
Эльвинг, услышав эти слова, побледнела еще больше. Но сказала:
- Это твое право, они твои родичи. Прощай.
Келебримбор несколько мгновений смотрел на нее непонимающе, потом потряс головой.
- Нет, я не пойду к Синим горам. Я пойду за Синие горы, далеко на восток, так далеко, чтобы никакие вести не достигли меня. Я не желаю видеть лица судьбы, ни твоей, ни их.
Эльвинг вздохнула, наполовину с облегчением, наполовину с сожалением, и повторила с гораздо большей теплотой в голосе:
- Прощай. Да осветят твой путь и звезды, и Светила.
- Да осветят и звезды, и Светила и твой путь, - ответил ей Келебримбор с поклоном.
И сразу же ушел. Ему нужно было готовиться к дальней дороге.

@темы: Третья отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Эльфам слова не давали - Третья отметка

[Эльфам слова не давали]

Название: Что видит королевский портретист?
Задание: "Как только я увидел ваши несимпатичные физиономии

..."

, я сразу заподозрил, что вы попали не туда" (Джон.Р.Р.Толкиен, "Хоббит").
Размер: 891 слово
Жанр/категория: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: ОМП-нуменорец

Что может знать королевский портретист? Временами Пазару казалось, что слишком много, даже если оставить в покое те небольшие семейные сцены, свидетелями которых он невольно становился. Пазар держал язык за зубами: сорвись хоть слово с губ, долго бы он остался при должности?.. или прожил. Смертная казнь – все более частый приговор, хотя Король воистину великодушен: заменяет плаху жертвенником. Высокая честь.

До религии Пазару не было дела; он был художником, и весь мир состоял для него из красок и света, а то, что не видел глаз, не заслуживало внимания. Но удушливый чад, повисший над городом, лишал его солнца, а временами ложился на полотна и портил цвета. Потому Пазар больше не писал на улице, а во дворце не открывались окна.

Зачем вообще выходить из дворца, если здесь – вся жизнь?

Высочайшая честь быть при дворе и величайшая опасность: здесь каждый мог вдруг лишиться всего. Никто не знал, что решит Король или Советник. Кроме Пазара. Пазар знал, всегда знал заранее, он видел это в лицах: и Короля, и Советника, и жертвы. Но использовал лишь для того, чтобы решить, предложить свои услуги или нет и взять ли оплату вперед.

Зачем вкладывать труд в портрет того, кого назавтра уберут с земли и из людской памяти?

Пазар мог видеть, кто останется.

Король не приближал к себе некрасивых. Что бы он ни говорил, ему ценна внешность. И не будь у советника столь прекрасного лица… Крамольная мысль.

Король не приближал к себе слишком красивых, он сам – и его королева – единственные светила здесь. Были: годы не миловали правителей, и те больше не приказывали писать себя.

И не были… ведь раньше светил было много. Тот же последний князь Западного края. Он сиял, так видел Пазар. И знал, что его изгонят, потому что тот пытался затмить Солнце, потому что его лицо было не таким, как у остальных. Чуть мягче черты, не такие тонкие губы, гладкий лоб, широко открытые глаза: чужак.

Именно поэтому Пазар так никогда и не предложил князю Андуниэ написать его портрет, пусть и хотел запечатлеть то удивительное, что подмечал в этом человеке: хорошая работа требует времени, а у советника Афанузира времени не оставалось. Пазар ошибся лишь в одном: князь задержался на пару месяцев дольше, да и только.

И постепенно все во дворце стали одинаковы, и писать их давно стало скучно, но все еще было необходимо: за это платили, а Пазар любил роскошную жизнь. Но наблюдательность его от скуки лишь усилилась.

Кто раньше него заметил, что у придворных не рождаются дети? Никто не просил его запечатлеть счастливое семейство.

Нет… просила. Пазар никогда не назвал ту даму по имени.

- Нарисуйте мне дочь, – дама откинула капюшон. Красивая женщина, пусть под глазами и легли тяжелые тени, и темные волосы тронула седина. А художник едва сумел скрыть изумление и просьбой, и персоной просительницы.
– Пусть будет, – глухо продолжила дама, – хотя бы портрет моей девочки. Я приду забрать.

У этой леди никогда не было детей, но она щедро заплатила вперед, и Пазар взялся за труд. Что-то тревожило его, и кисть казалась тяжелой. Он видел много хорошеньких девочек раньше, и не составило труда придать пухленькому лицу черты «матери» – а про отца женщина ничего не сказала, хотя художник и заметил золотое кольцо.

Спустя месяц Пазар с облегчением отдал небольшой портрет в золотой раме, и дама, впервые увидев лицо девочки, едва скрыла слезы. Уход ее был быстрым, оставив в комнате тяжелый запах.

Через четыре дня Пазару рассказали: женщина убила себя у того самого портрета. Больше на такие просьбы Пазар не соглашался, хотя они были: от женщин и реже от мужчин; но только не о просьбе написать живого ребенка. Как за пределами дворца, Пазар не знал, но сюда детей не приводили.

Некоторым взрослым тоже было не место здесь.

Пазар писал портрет четы, и запомнил их из-за женщины с таким взглядом, какой Пазар видел лишь однажды у старого Короля; она была не здесь и стремилась не сюда… Потому Пазар вовсе не удивился, когда их покои резко опустели. Пазар бы не заметил, если бы не наблюдал, чтобы подтвердить догадку. Портрет они не взяли с собой, да и прочих вещей тоже.

Последовав за Королем к западной гавани, Пазар, разумеется, ничего не сказал: если Король сам не заметил пропажи части подданных (и не только той четы, хотя все еще единиц), значит, так и должно быть.

Путь до Бессмертного берега оказался неожиданно легок. Пазар шел, не желая войны, и может быть, потому не застыл в ужасе под светом Белой горы, намного выше Минал-Тарик: нет, он бросился делать наброски, но как ни старался: не выходило.

С началом высадки пришлось прекратить попытки: а вскоре ему передали приказ Короля начать писать победу Нуменора.

- Мне нужно уйти выше и найти подходящее место, – сказал Пазар и ощутил облегчение, когда королевский глашатай позволил.

Пазар разместился выше на склоне и принялся наблюдать за войском, пытаясь продумать грядущий труд, пока подручный, давно уже слишком немолодой для подмастерья, расставлял холст, краски и кисти. Блеск металла заставлял щуриться, но ни единый звук не мешал, и Пазар всегда был зорким: даже отсюда он видел лица, тысячи тысяч лиц…

И все они были чужими, чуждыми здесь. Тяжесть ли лба, мрачный ли или испуганный взгляд, какие бы ни были губы, молодость или старость… все нуменорцы были чужеродны, как налепившиеся поверх камня листья, и Пазару подумалось: как легко убрать их всех, одним мазком. Ничего не стоит, и здесь – ничего даже не изменится.

Такое не напишешь.

- Разве один я вижу, что мы не к месту здесь? – вздохнул Пазар. – Торопиться ни к чему.

Подмастерье удивленно взглянул на него, но ничего не понял.

@темы: Третья отметка, БПВ: "Осенний заплыв"

---

Ravens from the wasteland - Третья отметка

[Ravens from the wasteland]

Название: Любопытство наказуемо
Задание: "Средь оплывших свечей и вечерних молитв

..."

,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф..."
(В.Высоцкий, "Баллада о борьбе")
Размер: мини, ~2200 слов
Жанр/категория: slice-of-life, частично kid!фик
Рейтинг: PG
Персонажи/Пейринги: Финвэ и Феанор; Индис и Лалвен; Ольвэ и Финрод; Махтан и Карантир
Примечание: текст состоит из четырех частей, персонажи в каждой зарисовке - свои. Название дано с долей иронии.

1.
Разбежавшись хорошенько, Нарьо стрелой проносится по широкому длинному коридору и влетает в дверь в самом его конце. Стоит захотеть — и он мог бы пробежать отцовский кабинет насквозь — через высокое, настежь распахнутое окно, и прямо в сад, — но он сворачивает и, чуть проскользив по гладкому полу, плюхается на банкетку и осторожно наползает отцу на колени. Не отрываясь от больших листов, удобно установленных на подставке для чтения, только немного скосив глаза, Финвэ чешет его за ушами и по затылку, и Нарьо замирает, уткнувшись головой отцу в живот, чуть ли не мурлыча — ждет, пока тот сможет оторваться от работы.
— Пап, а расскажи что-нибудь, — говорит он, слыша шелест решительно сворачиваемого чертежа — наверное, отец рассматривал новые строительные планы. — Про то, как ты вёл нолдор?
Отец рассказывал об этом столько раз, сколько Нарьо его просил, и всё время новое, и Нарьо очень надеется, что он рассказывает всё время правду и ничего не придумывает, иначе было бы неправильно, а ещё — ждёт, пока в папиных рассказах появится мама. Когда Ингвэ приезжал к отцу, то рассказывал, что мама была гораздо младше папы, так что, когда она появится, она будет маленькая, как сейчас сам Нарьо.
Отец задумчиво гладит его по голове, собираясь с мыслями.
— Так получилось, что мы решили перезимовать — переждать самое холодное время, когда тяжело идти, — в одной чудесной долине. Местности впереди были неизвестные, их надо было сначала разведать.
Нарьо дергает отца за полу накидки:
— А вы в шатрах жили, да?
— Нет, отчего. Мы, конечно, построили дома, чтобы было удобней. И зиму мы переждали, но следом несколько пар сыграли свадьбы, у кого-то родились дети, а некоторые, после удачного урожая, и вовсе посчитали, что могли бы остаться там насовсем. Следующая зима была мягче, не такой суровой, и весной пришлось решать — идти дальше или остаться ещё на год. — Отец играет писчим пером как-то странно, рассеянно улыбаясь. — Знаешь, это было счастливое время, несмотря ни на что.
— А потом?
— Свет нас ждал, только вот помнили об этом не все, и мне пришлось напоминать об этом. Не всем, но многим. Всё же это было самое начало пути…
— Но ты же всех убедил, да? — Нарьо от избытка эмоций снова дергает отца за рукав.
— Конечно, — Финвэ поудобнее устраивает сына на своих коленях, — хотя это было и нелегко — оставить всё, и вновь пользоваться только самыми необходимыми вещами. Тогда мы еще не привыкли к долгой дороге.
— А что нужно брать обязательно?
— Оружие, — говорит отец, задумчиво гладя Нарьо по шее над воротником. — Чтобы защищаться и защитить близких. Одежда, в которой удобно долго идти и много работать, запас еды, инструменты, которые слишком долго мастерить заново… Самое необходимое — не только тебе одному, а всем.
Нарьо задумывается: ему почему-то очень странно, что вдруг приходится уходить и оставлять совсем всё, да хоть бы ткацкий станок, который стоит в комнате матери, или вот эту резную подставку для книг.
— И не жалко было? — спрашивает он. — Совсем-совсем?
— Мы ведь знали, к чему стремимся, — говорит Финвэ. — И эти дома гораздо лучше, чем те.

… — Объезжаешь северо-западное подножие, — распоряжается Феанаро, не убирая руку с рукояти меча — так он ощущает себя спокойнее. — Мы не сторонники братца Ноло, поклажи будет немного, и места у тебя должно хватить.
Турко кивает, и его пара лошадей, чувствуя нетерпение, берет с места, повозка грохочет колесами по брусчатке, а вслед ей уносится пёс, похожий на серебристо-пепельную тень — и она отчего-то вызывает у Феанаро чувство смутной тревоги.
Он стремительно идёт по дороге — ещё раз проверить всех, кого он хотел бы видеть за своей спиной во что бы то ни стало, — и останавливается, наткнувшись взглядом на внушительную горку из пары сундуков и сваленных сверху тюков, чуть поодаль от остальных тщательно отобранных вещей, и раздраженно оглядывается в поисках хозяина этого барахла. Хозяйки — потому что сама она спешит к нему с четвертым тюком в руках, деловито подобрав черный плащ, наброшенный на зеленое целительское платье, а за ней пара нолдор-помощников несёт и третий сундук.
— Травы, — деловито сообщает она на его вопросительный взгляд. — Семена. Растворы. Порошки. Ткань на бинты. Аккуратнее! — бросает она себе за спину. — Не разбейте колбы!
— Арэанна, — укоризненно говорит Феанаро, нарочно назвав её тем из её двух имён, которое она не особенно любит.
— Меч целителя — это его инструменты, — сообщает та, гордо вскинув подбородок. — И если в ком-то снова наделают непредусмотренных Создателем дыр…
И, несмотря на то, что руки никак не удаётся надолго отнять от оружия, вопреки себе самому и скрутившемуся где-то внутри узлу пустоты, он качает головой, и край его губ приподнимается в улыбке на слова целительницы.
В конце концов, ее инструменты действительно нужны всем.

2.
— А что это, мама? — спрашивает Лалвен, обнаружив какой-то сверток на самом дне сундука, который они с Индис взялись перебирать. Ткань свертка на ощупь грубее, чем прочие, лоскут связан затейливым узлом, и ей приходится потрудиться, чтобы распустить его. Длинный рыжий мех, пересыпанный горько пахнущими травами — для сохранности — щекотно вываливается прямо ей на руки.
— Это шапочка? — узнаёт она, хотя и не сразу. — А вот это?
Она надевает шапку, и та немедленно сползает ей на нос, заставляя громко и неприлично чихнуть. Индис смеётся.
— А это — муфта, — говорит она. — Чтобы греть руки.
Лалвен пристраивает руки внутри мехового свертка, куда они помещаются по самый локоть, и ладоням почти сразу же становится не просто тепло — жарко, а волосы под шапкой вымокают от пота.
— Они такие тёплые зачем-то, — на этих словах Лалвен чихает снова, и Индис привлекает её к себе, плавным движением снимая шапку у дочери с головы.
— Ты же знаешь, что мы не всегда жили здесь? — спрашивает она.
Лалвен послушно кивает — она уже знает, что там, откуда когда-то пришли родители, было темно и иногда холодно, но «темно» и «холодно» — странные слова.
— И там, где вы раньше жили, в этой штуке было не жарко? — недоверчиво спрашивает она, встряхивая локтями.
— Ты ведь видишь, что самые вершины Пелори всегда белые? Это оттого, что на них лежит снег.
Снег — это замерзшая вода; хотя Лалвен и плохо представляет, как вода может сделаться вдруг не совсем водой.
— Когда мы шли сюда, на пути у нас оказались такие же высокие горы. — говорит Индис, задумчиво наклонив голову. — Там был не только снег, а еще и ветер, такой сильный, что уносил все тепло наших тел и мог сбить тебя с ног, если идешь в одиночку. Ты знаешь: мы стремились как можно скорее дойти сюда и как можно меньше задерживаться в пути. Но чтобы преодолеть опасность и не пострадать, нужно было подготовиться.
— Ага, — кивает Лалвен, поудобнее пристраиваясь к материнскому боку.
— Так что все эти вещи сшили для меня, чтобы я не так мерзла, — продолжает Индис, и на губах у нее снова мелькает улыбка. — Но теперь они больше не понадобятся, и я оставила их только на память.
Она вынимает теплый мех у дочери из рук и осторожно заворачивает в ткань, вновь затягивая узел, но на руках у Лалвен все равно остаются длинные приставшие шерстинки.

…Иримэ стряхивает приставшие к рукам волоски, закрепляет нитку и снимает с пальца наперсток. Странно даже: мать была не большой охотницей до такой работы, а она сама, хоть и не завела отдельной семьи, порой с удовольствием обшивает детей и внучку брата. Должно быть, в нолдор и вправду есть что-то такое… И, хотя работать приходится быстро, ей есть, чем гордиться.
Она встряхивает готовую куртку, теперь подбитую мехом — для Финьо, и собирает в юбку обрезки шкурок — из них должна получиться неплохая шапочка для Итарильдэ: вроде капюшона, чтобы не мерзли уши и щеки.
Распахнувшийся полог шатра пропускает немного холодного воздуха и смыкается за вошедшим. В руках у Турукано — связка белых лисьих шкурок, и Иримэ разворачивает их, придирчиво осматривая при свете каменного светильника, откладывая некоторые в сторону — на куртку для Итарильдэ. Что ж, теперь у неё есть работа на завтра.

3.
Финдарато сидит на корме лодки Ольвэ и смотрит на темнеющую за бортом воду, на ластящиеся к бортам словно масляные волны. И, если совсем честно, ему немного страшно — крохотная лодка деда кажется в этом черном море совсем маленькой и хрупкой.
— Ты не боишься плавать так далеко? Вдруг мы заблудимся? — спрашивает он, тут же понимая всю глупость этого вопроса: само собой, что Ольвэ плавал и куда дальше.
— Ты что, боишься моря? — фыркает дед. — Ты же тэлеро, мальчик.
— Мама говорит, что я нолдо, — неуверенно возражает он, и Ольвэ немедленно начинает с деланно недоуменным выражением приглядываться к нему в свете укрепленного на мачте фонарика.
— А по цвету вроде как ванья, — шутливо замечает он (но маме, конечно, виднее) — и гасит фонарь.
Финдарато хватается, съежившись, за скамью, потому что становится вообще, совсем темно, как никогда нигде не бывает, но тэлеро не пристало бояться моря, а нолдор вообще ничего не боятся, поэтому он потихоньку открывает глаза.
Темноты нет — позади красноватой линией тлеет сияние Древ, и позади же, за кормой лодки, тянется, расплываясь, полоса нежного голубоватого свечения. И звезды, звезды над головой — он даже не представлял, какие они на самом деле яркие на черном небе.
— А если нельзя будет увидеть свет Древ?
— Посмотри наверх, — советует дед. — Звезды видны, если их не скрыли тучи. Они всегда приведут меня домой. А то зарево… ваньяр гордятся тем, что пришли к Тол-Эрессеа первыми, но мы, мореходы, первыми увидели этот свет на горизонте именно с таких вот лодок, когда остров ещё не… — он колеблется, подбирая слово, — встал на месте.
— А он плыл? — спрашивает Финдарато.
— Нет, — Ольвэ качает головой. — Остров не плыл, он… перемещался. Мы чувствовали подземные толчки, иногда переставляли наши шатры западнее, подальше от наступавшей с востока воды, и видели, когда выходили проверять сети, как постепенно зарастает травой обнажившееся дно.
— А… понятно, — неуверенно говорит мальчик, представляя себе не один остров, а длинную-длинную цепочку поднятых и затопленных Ульмо островов — тысячу островов на пути от Эндорэ до Валинора.
— А ещё, — говорит Ольвэ, слегка наклонившись к нему, — можно прислушаться и услышать воду — море, течения и волны. У тебя должно получиться. Иначе не может быть, ведь ты мой внук и сын Эарвен… хоть она отчего-то и решила, что ты нолдо.
— Слушать воду? А как это? — удивляется Финдарато: разве можно выудить что-то понятное из такой большой вещи как океан? Ладно бы речь шла просто о рыбе…
Ольвэ улыбается — чуть снисходительно, но по-доброму.
— Опусти руки в воду — я тебе помогу…

…Финдарато отнимает едва не пристывшие ладони от льда, прячет руки в рукава и отрешается, осмысляя увиденное внутренним взором. Впереди, точно по ходу, предательски чернеет разводье, но если повернуть к северу, лёд будет достаточно прочным, чтобы можно было пройти. Там он не слишком ровный, но к югу — вовсе нельзя найти путь, недавний шторм изломал льдины и превратил ровные поля в смертельно опасную мешанину осколков, торосов и едва прикрытых льдом и снежной кашей окон чистой воды.
Лед — это неподатливая, но все же вода, а вода продолжает говорить с ним.

4.
— Да что ты понимаешь в бронзе, дитя ты валинорское, — фыркает Макатано, и Морьо немедленно замолкает, хотя и продолжает упрямо думать, что медь и даже её сплав с оловом годятся только на отливку статуэток матери или какие-нибудь пряжки для одежды. Оружие из меди не получится — это же и коту понятно. И украшения — только лаком покрывать, а то ведь зеленеют…
— По глазам вижу, что ты решил мне не верить, а бронзовые мечи у нас с Финвэ, тебе, наверно, померещились.
Про мечи Морьо не подумал, и это его смущает, но ненадолго.
— Но ведь…
— Но ведь что?
Теперь похоже на то, что Макатано попросту издевается над ним, и Морьо вспыхивает.
— Мать говорила, что олово очень редкое, и… и даже здесь его всего только одно месторождение, а там, в Эндорэ, вообще ничего не было…
— Говорила — или сам придумал?
Макатано хмыкает, делает вид, что слюнит палец и прислоняет его к щеке Морьо.
— Пчшш, — шипит он, и Морьо хватается за щеки. Вот ведь! Ни Нельо, ни Турко, сколько бы они ни сверкали глазами, так не покраснеют, хотя им-то при их масти было бы даже приличнее, а Кано злиться вообще не умеет, и только он, Морьо…
— Ладно, не буду тебя дразнить, а то ты того и гляди загоришься, горе, — снова фыркает Макатано. — Да и неудивительно, что ты этого не знаешь: такую бронзу, без олова, в Валиноре не делают.
— Почему?
— Незачем, — говорит дед задумчиво. — Да и ядовитая она.
Морьо заинтересованно смотрит на него.
— Тогда медную руду плавили с земляной кровью, ложным золотом или желтым камнем, — объясняет Макатано. — Этот сплав лучше, чем чистая медь, и только немного хуже обычной бронзы, вот только от ядовитых испарений избавиться никогда не получалось. Впрочем… — говорит он, видя заинтересованные глаза внука, — могу показать, если хочешь. Немного — не повредит…

… — Знаешь, мы как-то не рассчитывали, что на нас свалитесь все вы и ещё половина химладских, — говорит Амрас, с легким раздражением постукивая по глиняной чашке.
Врага удалось остановить, но с таким трудом выигранное равновесие после двух с лишним месяцев отчаянных боев кажется хрупким и ненадежным.
— И, уж прости, мы не рассчитывали, что у всех, кто на нас вдруг свалится, не будет пригодного для охоты оружия… Не тратить же боевые стрелы на куропаток, — продолжает Амрод.
Карантир смотрит в окно, на непривычную суету во дворе крепости Амон Эреб — никогда не видел такой ни в один свой приезд к братьям.
Положение с железом и правда тяжелей некуда — шахты Таргелиона потеряны, руда с выработок близ Аглона недоступна, а хребет Андрам, к несчастью, беден полезными рудами…
— Кстати. Где у вас добывают этот красивый лесной камень, который носят здешние лайквэнди? — спрашивает он, перебивая Амраса — тот как раз начинает говорить что-то о костяных наконечниках стрел, которыми тут до сих пор пользуются те самые здешние.
— Да при чем тут… — начинает Амрас и осекается, делая такое движение, точно хотел хлопнуть себя по лбу, забыв, что держит в руке кружку. — Медь, конечно же! Если ты про бронзу, то это шахты на восточной оконечности, но олова-то у нас всё равно не хватит…
— Не хватит — обойдемся так. — Он сводит брови, прикидывая в уме.
Значит, остаётся найти земляную кровь или желтый серный кристалл…
…ведь если немного — не повредит.

@темы: Третья отметка, БПВ: "Осенний заплыв"